Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник) Страница 42

А несчастный честный сапожник получил по суду три года. Но скорее не за то, что зашил, а за то, что при составлении протокола из тела пострадавшей было извлечено до сорока мелких и крупных заноз, ибо непосредственно перед актом возмездия он отходил неверную жену по спине шершавой доской-горбылем.

Но не успел еще притихший город осмыслить первый из страшных сексуальных случаев, как тут же случился случай второй, произошедший в выходной день, когда вся шахта замирала, отдыхая, и лишь студеный ветер бродил в терриконах, обдувая мелкие полярные цветы и ероша прически модникам, молодым рабочим, фланирующим беспечно по бывшему проспекту Сталина.

Слесарь Фиюрин решил чегой-то-нибудь сделать для дома на своем рабочем месте и пошел туда, имея в руках ножовку для металла.

Но в темноватом помещении его вдруг окликнул из-под верстака слабый голос дежурного по отдыхающей выходной шахте имени Феликса К.

– Иван! – слабо позвал его из-под верстака дежурный, инженер Н. – Не смотри сюда, Иван! Иван, помоги мне!

И наклонившийся Фиюрин с возгласом: «Ёшь твою!» – обнаружил под верстаком сцену, не знаю, как это называется по-медицински, но что, в общем, дежурный инженер Н. и дежурная уборщица М., отвернувшая со стыда лицо, никак и ничего не могут с этим поделать.

– Может, тебе ножовкой отпилить? – грубо пошутил Фиюрин, а бедный Н. лишь укорил его тихо: «Иван...» Уборщица длинно выругалась.

И снова выла медицинская сирена. Разбрызгивая грязь, неслась медицинская «Волга». Выносимые, закрытые казенным одеялом, лежали на брезентовых носилках смирно. Кряхтели санитары, крутили головами набежавшие свидетели. Опять случился случай, опять пало пятно на чистую одежду коллектива! И скверно стало шахтеру ездить в городском автобусе, потому что там его окликал кондуктор:

– Эй, ты где сходишь? На шахте имени Феликса К.? Тогда все понятно...

Что понятно? Ничего не понятно... И весь городской автобус громко хохотал.

Но, однако, самое серьезное испытание было впереди.

Еще один развратный человек, сменный диспетчер, являлся полным аналогом той зашитой сапожником развратнице, но только, понятно, мужского пола. Он тоже пропивал всю получку, тоже имел обильные внебрачные связи с другими женщинами, о чем его неоднократно предупреждала жена.

И вот когда однажды он в аналогичном развратнице виде явился поздней ночью домой, то жена его, тоже придя в свирепость, привела своего мужа в требуемое для этой цели состояние и одним взмахом опасной довоенной бритвы «Золинген» отсекла ему все, чем он так гордился. После она куда-то убежала и бегала по улицам, предварительно позвонив в «скорую помощь», которая уже форменно изнемогала от всех этих случаев на шахте имени Феликса К.

Приехавшая «скорая» заметила в комнате умирающего мужика, исходящего кровью, оказала ему свою первую помощь и стала искать по углам то, что еще можно было восстановить путем научного медицинского пришивания.

Обнаружено это было под кроватью, завернутое в выдернутый спешно листок из тетрадки дочери-третьеклассницы, отправленной на каникулы к бабушке. С зеркально отпечатавшимся на фоне косых линеек фиолетовым фрагментом «...рабы не мы» и красной отметкой 5, тоже изображенной зеркально.

Мстительница тоже пошла жить в тюрьму, а сменному диспетчеру все оставшееся было пришито, и вдобавок вокруг его гордости образовалось плотное хрящевидное кольцо, как вокруг планеты Сатурн.

Ужас! Но и это еще не все. В разврат оказались вовлеченными широкие слои городской медицины, так как многие достаточно солидные и морально стойкие (ранее, конечно) дамы при обходах и конференциях по обмену опытом не могли отвести глаз от волшебного кольца и повадились инкогнито являться к выздоравливающему на квартиру со смехотворной целью справиться о его здоровье. Он им тут же на деле доказывал, что уже практически здоров, но они не успокаивались. Приходили снова, дрались в дверях... Публичная драка случилась и в местном драматическом театре: врач Ирина П. выбежала на сцену и публично вцепилась в волосы Офелии. Какое уж тут искусство!

И наконец – правильно пишет плакат: «Опасайтесь случайных связей!» – сменный диспетчер попал в венерический барак и там сгинул. По крайней мере, о судьбе его больше ничего не было известно. Девочка так и осталась у бабушки, а с шахты имени Феликса К. его уволили по статье.

И затих, съежился город. И поползли по нему странные, нелепые слова – «Уран», «ВЦСПС», «Мутанты», «Скоро все подохнем, а надбавки не платят».

И даже утверждали городские либералы, что не пройдет мимо таких вопиющих фактов и «Литературка». Откликнется абзацем в задорной полемической статье насчет сю– и тусторонних явлений, используемых такими мракобесами в меркантильных целях одурачивания сограждан, как экстрасенсы. Диссиденты дали интервью радиостанции «Би-би-си».

Однако все разрешилось очень просто и мудро. Провели собрание. На шахту имени Феликса К. приехали секретарь областного КПСС и другие товарищи. Они что надо – хорошенько изучили, кого нужно – крепко пропесочили, кого требовалось – сняли, уволили, как могли – оздоровили коллектив. Коллектив, молодые рабочие, поверили в себя. Диссидентов посадили.

И тут же прекратилась вся эта чертовщина, поповщина, мракобесие и связанные с ними страшные сексуальные случаи. «Страшных сексуальных случаев на шахте имени Феликса К. в шахтерском городе З. практически не стало совсем» – так утверждал в беседе с автором дикий северный поэт Эдик Н. непосредственно по выходе из тюрьмы, где он просидел 9 месяцев за злостную неуплату алиментов и неуважение к осудившему его составу суда, выразившееся в кривлянии, а также отказе сообщить свою национальность и партийность. Страшных сексуальных случаев больше нет. Они изжиты начисто. Да здравствует справедливость!

– Пролеткультовцы программировали действительно адекватное искусство. Но на них сразу же замахали перьями – настолько страшна была эта реальность, – пояснил Толя.

– Ты удак, Толя, – сказал Гриша.

– Ты удак, Гриша, – сказал Толя.

– Ты удак, Коля, – сказал Миша.

– Ты удак, Миша, – сказал Коля.

Без выигрыша

Один, имея гонорею,

Шел в Третьяковску галерею,

Но завернул на биллиард

И выйграл денег миллиард.

Все мы – люди культуры. Поэтому я, человек культуры, довожу до вашего сведения информацию, полученную мной от одного армянина с неизвестными (мне) фамилией, именем и отчеством в общежитии для приезжих работников культуры на Красивом шоссе города Москвы.

Этот армянин, будучи администратором филармонии одного из неизвестных городков РСФСР, строго сидел с утра на деревянной койке общежития, уже проснувшись и презрительно глядя, как мучается с похмелья его товарищ по культурным курсам повышения культуры для работников культуры. Товарищ... неизвестный режиссер другого неизвестного российского городка.

Третий жилец этой комнаты, сценарист-драматург, вертелся перед зеркалом, правя галстук и собираясь, как он выразился, «идти драть московскую бабу». «За что вы ее?» – разволнуется темный иностранец, а русский удак с удовольствием пожелает этому Сереге счастливого пути и удачи, потому как еще неизвестно, что выкинет московская баба до или после того, как покорится званому пришельцу.

А я, автор этих строк, вовсе не являлся четвертым обитателем комнаты, где воняло носками и обитали музы, заботливо опекающие средних лет представителей нашей многонациональной культуры. Которые за недолгое время курсов вновь помолодели до идиотизма, почти вновь превратились в студентов – чистили башмаки краем одеяла, по очереди жарили картошку на сале, использовали подряд практически любую женскую особь, случившуюся на их московском приезжем пути, включая сюда и пожилых крашеных уборщиц, что с большим воодушевлением и немалым подъемом собирали у них пустые бутылки, таская сумками в близлежащие посудные ларьки. Я не был четвертым, я длительно ждал в коридоре одного родного человека, а они любезно пригласили меня зайти и предложили драный стул.

– Ну, чао-какава, – сказал сценарист-драматург, уходя.

– Господи, башка-то как разламывается! – метался режиссер, обожженно тряся кистями.

А администратор вдруг сорвался с места и, ни слова не говоря, исчез в коридоре.

– Желудок? – предложил я режиссеру свою версию.

– Ни за упаси бог! – в отчаянье заговорил тот. – Он... у него... о господи... у него на кухне... картошка, – чуть не рыдал он.

А все потому, что винные магазины открывают нынче в одиннадцать часов утра. Было утро.

– У меня пива есть четыре бутылки, не откажетесь? – спросил я.

– С ума я, что ли, сошел отказываться! – воссиял режиссер.

И тут распахнулась дверь, и администратором была торжественно внесена громадная сковородка, пышущая жаром и отвратительно воняющая прогорклым жиром.