Трумен Капоте - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Хладнокровное убийство Страница 43

Так прошло утро. А в полдень Най отправился дальше, на поиски Текса Джона Смита. Но в первом же месте, в почтовом отделении, клерк из окна «до востребования» сказал ему, что он может больше не искать этого человека в Неваде, поскольку «человек» уехал в прошлом августе и теперь живет в окрестностях Серкл-Сити, штат Аляска. Во всяком случае, на этот адрес пересылают его почту.

— Черт побери! Не так это просто, — сказал клерк в ответ на просьбу Ная описать старшего Смита. — Парень из книжки. Называет себя Одиноким Волком. И часть почты даже адресована Одинокому Волку. Да нет, писем он получает немного, в основном каталоги разных товаров и рекламные брошюрки. Просто удивительно, сколько людей заказывают эту макулатуру — наверное, чтобы получать хоть какую-нибудь почту. Сколько лет? Я бы ему дал шестьдесят. Одевается в стиле Дикого Запада — ковбойские сапоги, большая десятигаллонная шляпа. Он мне говорил, что когда-то занимался родео. Я с ним довольно много общался. Он здесь в последние годы бывал почти каждый день. Один раз за все это время он исчезал куда-то на месяц — будто бы ездил искать золото. Как-то раз в прошлом августе сюда подходил молодой человек, сказал, что он ищет отца, Текса Джона Смита, мол, не знаю ли я, где его найти. Он не слишком-то был похож на своего старика; Волк такой тонкогубый ирландец, а этот парень казался почти чистокровным индейцем — волосы черные как вакса и глаза под стать. Но на следующее утро Волк сюда заходил и подтвердил его слова; он сказал мне, что его сын только что вернулся из армии и что они отправляются на Аляску. Он бывалый покоритель Аляски. Я так думаю, что когда-то он держал там гостиницу или что-то вроде охотничьего домика. Он сказал, что уезжает примерно на два года. Не-а, с тех пор я больше не видел ни его самого, ни его парня.

Джонсоны были новоселами в пригороде Сан-Франциско — микрорайоне для людей среднего достатка на холмах к северу от города. В полдень 18 декабря 1959 года молодая миссис Джонсон ожидала гостей: трех соседок, которые должны были пожаловать на чашечку кофе с пирогом, а если будет настроение, то и на партию в карты. Хозяйка немного нервничала; это был первый прием, который она устраивала в новом доме. В ожидании звонка в дверь она произвела заключительный обход, останавливаясь, чтобы подобрать с пола перышко или поправить рождественские украшения. Дом, так же как и все остальные дома на склоне холма, был обычным пригородным ранчо, милым и банальным. Миссис Джонсон он нравился; она просто влюбилась в панели красного дерева, ковровые покрытия, витражи по всей длине дома, вид из дальних окон — холмы, долина, а за ними небо и океан. И она гордилась маленьким садиком за домом. Ее муж — страховой агент по профессии и плотник по призванию — обнес его белым частоколом, внутри поставил собачью конуру, а также построил для детей песочницу и качели. В этот безоблачный день все четверо — собака, два маленьких мальчика и девочка — играли в садике; хозяйка надеялась, что они прорезвятся там до ухода гостей. Когда позвонили в дверь и миссис Джонсон пошла открывать, на ней было самое, по ее мнению, подходящее к случаю платье, желтое вязаное, которое облегало ее фигуру и усиливало чайный оттенок ее индейского лица и черноту подстриженных перышками волос. Она открыла дверь, думая, что увидит трех соседок; но вместо них на пороге оказались двое незнакомцев. Мужчины дружно приподняли шляпы и показали свои значки. «Миссис Джонсон? — спросил один из них. — Моя фамилия Най. Это — инспектор Гатри. Мы из полиции Сан-Франциско, и только что к нам поступил запрос из Канзаса относительно вашего брата, Перри Эдварда Смита. Кажется, он не пришел отметиться к судебному приставу, и мы хотели узнать, не могли бы вы нам что-нибудь сообщить о его местонахождении». Миссис Джонсон не встревожилась — и явно не удивилась, — узнав, что ее брат вновь привлек внимание полиции. Что ее расстроило, так это перспектива быть застигнутой гостями во время беседы с детективами. Она сказала:

— Нет. Ничего. Я не видела Перри уже четыре года.

— Это серьезный вопрос, миссис Джонсон, — нахмурился Най. — Мы хотели бы его обсудить.

Миссис Джонсон не оставалось ничего другого, как только пригласить их в дом и предложить чашечку кофе, что было принято благосклонно. После этого она сказала:

— Я не видела Перри уже четыре года. И с тех пор, как он освободился, ничего о нем не слышала. Прошлым летом, когда он вышел из тюрьмы, он приехал к нашему отцу в Рено. Отец написал мне, что возвращается на Аляску и забирает Перри с собой. Потом он снова написал, наверное в сентябре, и был очень сердит. Они с Перри поссорились и разошлись, не успев доехать до границы штата. Перри повернул обратно; отец отправился дальше один.

— И с тех пор он вам не писал?

— Нет.

— Тогда, возможно, ваш брат присоединился к нему недавно. Примерно месяц назад.

— Я не знаю. Меня это не интересует.

— Вы в плохих отношениях?

— С Перри? Да. Я его боюсь.

— Но пока он был в Лансинге, вы писали ему довольно часто. Так нам сообщили из Канзаса, — сказал Най. Второй мужчина, инспектор Гатри, довольствовался ролью молчаливого напарника.

— Я хотела ему помочь. Я надеялась, что смогу повлиять на его представления о жизни. Теперь я стала умнее. Права других людей для Перри — ничто. У него нет ни капли уважения к человеку.

— А друзья? Вы не знаете, у кого он мог бы остановиться?

— Джо Джеймс, — сказала она и объяснила, что это молодой индеец, лесоруб и рыбак, который живет в лесу возле Беллингема, штат Вашингтон. Нет, она лично с ним не знакома, но из слов Перри она поняла, что его родные — добрые люди и часто выручали Перри в прошлом. Единственный друг Перри, которого она когда-либо видела, была юная леди, которая в июне 1955 года возникла на пороге Джонсонов, у нее было письмо от Перри, в котором он представил ее своей женой.

— Он писал, что у него неприятности, и спрашивал, не мог ли я позаботиться о его жене, пока он за ней не пришлет. Девушке на вид было лет двадцать; потом оказалось, что ей четырнадцать. И, конечно, ничьей женой она не была. Но в тот момент я попалась на эту удочку. Я ее пожалела и пригласила остаться у нас. Она осталась, хоть и не надолго. Меньше чем на неделю. И, уезжая, она прихватила с собой наши чемоданы и все, что в них поместилось — большую часть моей одежды и одежды моего мужа, серебро и даже часы с кухни.

— Где вы жили, когда все это произошло?

— В Денвере.

— Вы жили когда-нибудь в Форт-Скотте, штат Канзас?

— Никогда. Я сроду не бывала в Канзасе.

— Есть ли у вас сестра, которая живет в Форт-Скотте?

— Моя сестра умерла. Моя единственная сестра.

Най улыбнулся.

— Вы понимаете, миссис Джонсон, что нас задействовали на тот случай, если ваш брат войдет с вами в контакт. Напишет или позвонит. Или приедет повидаться.

— Я надеюсь, этого не случится. На самом деле он не знает, что мы переехали. Он думает, что я все еще в Денвере. Пожалуйста, если вы его разыщете, не давайте ему мой адрес. Я боюсь.

— Вы имеете в виду, что боитесь, как бы он не причинил вам физического вреда?

Она поразмыслила, но не смогла ответить на этот вопрос.

— Не знаю, но я его боюсь. И всегда боялась. Он может притвориться таким отзывчивым и добросердечным. Нежным. Он так легко может заплакать. Иногда его трогает за душу музыка, а когда он был маленьким, он иногда плакал оттого, что закат уж больно красив. Или луна. О, он умеет заморочить голову. Умеет заставить людей себя пожалеть…

Раздался звонок. Нежелание миссис Джонсон открывать выдало ее тайные опасения, и Най (который позже описал ее так: «На протяжении всего разговора она оставалась спокойной и любезной. Исключительно сильная личность») потянулся за своей коричневой шляпой.

— Извините, что побеспокоили вас, миссис Джонсон. Но если вы узнаете что-нибудь о Перри, мы надеемся, что вам хватит здравого смысла нам позвонить. Спросите инспектора Гатри.

После отъезда детективов самообладание, столь восхитившее Ная, пошатнулось; приблизилось знакомое отчаяние. Она боролась с ним и сдерживала до конца вечера, до ухода гостей. Не давала ему себя захватить, пока кормила, купала и укладывала детей. Но после того, как она выслушала их вечерние молитвы, дурное настроение, подобно вечернему океанскому туману, окутавшему уличные фонари, сомкнулось вокруг нее. Она сказала, что боится Перри, и это правда, но самого ли Перри она боялась или на самом деле боялась того мироустройства, частью которого он был, — ужасных судеб, уготованных жизнью четверым отпрыскам Флоренс Бакскин и Текса Джона Смита? Старший брат, которого она очень любила, застрелился; Ферн не то упала, не то выпрыгнула из окна; Перри избрал путь насилия, стал преступником. Итак, можно считать, что она единственная уцелела; и ее мучила мысль, что в свой срок она тоже будет повержена: сойдет с ума, заболеет неизлечимой болезнью или пожар лишит ее всего, что она ценит в жизни, — дома, мужа, детей.