Ирина Кудесова - Там, где хочешь Страница 43

Музыки не было. Вернее, это была другая музыка. Другие инструменты.

Ноэль вел пальцем по брови, обводил профиль, доходил до губ. Она прихватывала ими бродячий палец.

— Это приглашение? — хмыкал.

— Нет…

Шторы задернуты, виден только абрис его склонившегося лица.

— Если бы ты не наткнулся на «Акацию»…

— Милая, случайностей не бывает. Ты меня звала, и я пришел.

— Мне так хочется что-то сделать для тебя, Ноэль.

— Это и есть — настоящее. Чистые чувства, они передаются. И тогда все взаимно. Я только в таких отношениях вижу смысл. И мне нужны только они.

— Мне тоже.

83

Прослушала сообщение: «В общем, так: говорить нам не о чем. Чем быстрее заберешь свое барахло, тем меньше у него шансов оказаться за дверью».

— Что Денис сказал твоим родителям?

— Ничего. Позвал к телефону Ноэля Дель Анна.

Марина отвела глаза:

— Я показала сайт твоей фирмы. Прости…

— Ладно. Пошли, покажу пристань. Там красиво, белые кораблики. И сегодня солнце.

Какая, к лешему, пристань…

— Марина, дай ему остыть.

Отдернул штору, пыль взвилась в прямоугольнике света.

— Или знаешь что? Пошли поедим.

84

Будто ее две.

Одна Марина сидит в сетевом ресторане-гриль “Hyppo-potamus” в подпарижском городке Ножан, жует стейк с картошкой фри и как ни в чем не бывало рассказывает о том, что мангу придумал художник Кацусика Хокусай еще в 1814 году.

— Это была серия гравюр, странных картинок — одним словом, манга. Говорить картинками — японцам это близко: они пишут, как рисуют…

— Там, наверно, полстраны — художники.

— Любителей много, но профессионально рисовать мангу не всякому дано. Это гонка: раз в неделю мангаке надо сдать главу для сборника, а то и не для одного. Манга обычно черно-белая: ведь не упомнишь, какого цвета у героя были штаны в начале, и раскрашивать некогда; да и печатать дешевле. Все равно сборники эти читают в дороге и выбрасывают. Их еще называют телефонными справочниками — они по нескольку сот страниц, и бумага так себе. Штук триста еженедельно выходит, многие громадными тиражами. “Shonen Jump”, например, издается пятью миллионами экземпляров. Если серия нравится читателю, то ее выпустят книжкой, танкобоном. Или даже многотомником, как “Dragon Ball”…

Вторая Марина хочет домой, сейчас, все объяснить. Но что объяснять? Что ей тепло с Ноэлем? Что он интересуется ее жизнью? Что учит ее давать, а не только брать?

Корто не понял бы. У него синдром последнего яблока.

— Из очень популярной манги могут сделать телесериал. Причем не дожидаясь, когда автор закончит историю. Сценаристы сами придумывают концовку, что раздражает отаку — фанатов манги… Но высший пилотаж — фильм. Вот недавно вышел “Appleseed” по манге Сиро Масамунэ, там действие происходит в 2127 году, после Третьей мировой войны…

До дома из этого загорода — три лаптя по карте. Сидишь, изрекаешь прописные истины, не решаясь сказать: «Я поеду, ладно?»

85

Пристань, солнце. Кораблики и правда хороши, но не в радость.

У Ноэля звонит телефон.

— Aааh! Ciao, Giovanni! Come stai? Giovanni! Quando arrivo?

Забавно слушать итальянскую речь. “Giova-a-anni!” — голос взлетает. “Come sta-a-ai?” — на этой волне можно серфингом заниматься…

— Друг с Сицилии приезжает, миллионер. Год как жену похоронил. От двадцатилетних отбоя нет, только вот не разберешь, нужен он или его дом у моря и яхта. Ему пятьдесят пять, но он в полной форме. У тебя не найдется для него подружки?

86

— Я полночи не спал. Ладно, это лирика.

В коридоре, за дверью, все прекрасно слышно.

— Я ей звонить должен? И о чем мне с ней говорить? О макароннике?

Интересно, закрылся на ключ или…

— О, явилась. Давай, чао.

Бросила сумку:

— Кости мне перемываешь? С Макаровым?

Встал между коридором и комнатой, оперся плечом о косяк:

— С каким Макаровым, очнись. Я ведь мог бы в полицию заявить — что человек пропал. Было бы весело.

— Мне не весело, Денис.

— Тебя еще и пожалеть?

Прошла в комнату, села на кровать.

— Я все объясню…

Объясню — устала к тебе тянуться, не даешь, ничего не даешь. Один плюс один! Хоть из хитрости забалтывал бы. Не соображает: женщине нужны слова, это как воды попить. Да что объяснять.

Он повернулся лицом к кровати, но продолжал стоять в дверях.

— Мы поссорились с Ноэлем, нам надо было выяснить…

— Выяснили?

87

Сидит и ревет, дитя неразумное. Видно, макароннику и правда не перепало. А может, он просто так за ней волочится, из любви к искусству. С бабой до утра отношения препарировать — надо быть таким же дурным, как она.

Подружке Ане отчет поступит, там и посмотрим.

— Денис, пожалуйста, сядь. Сядь рядом…

Опустился на кровать. Она подбиралась, бубнила что-то про «настоящие отношения», вслушиваться не стал. Пусто весь день было. Хотел покидать ее вещи в коробку — рука не поднялась.

Подобралась, ладони на плечи положила, сопит в затылок, шмурыгает и пальцами жмакает, как кот, когда одеяло когтит. Отстранился, встал:

— Мне к Тибидоху надо ехать.

88

Вернулся — она спала. Лег — проснулась, привалиться хотела — отодвинулся.

— Я рогами весь потолок в лифте исцарапал.

Про рога сказал на всякий случай. Опять заревела, последовал малоинформативный разговор на эмоциях. После трех часов препирательств подвел итог: «Учти, тебе “сежурку” продлевать. А я благотворительностью заниматься не намерен». С тем и уснули.

Большое желание яйца макароннику оторвать.

89

— Ты в «Акации»?

Ноэль звонит из Португалии, у него там клиент по фамилии Барбоса. Неделю ему вкалывать с этим Барбосом допоздна — едва сил остается погрызть что-нибудь и — в отель, отсыпаться, собачья жизнь.

— Я до моря доехал, сижу на берегу. Барбоса сломался, в девять закончили. У меня идея. Вот ты про футуристическую мангу рассказывала, и я подумал — а если сочинить нечто подобное? Ты инопланетян умеешь рисовать?

— Смотря с какой планеты…

— Нет, правда, это интересно — другие цивилизации, противостояние миров, главный герой набивает всем морду. Я уже придумал, как он выглядит.

Заводясь, Ноэль начинал говорить скороговоркой — не угонишься.

— Подожди… я в этом жанре не работаю…

— Да любовными историями имя не сделать! Разработаем сюжет, ты нарисуешь, и пошлем этому…

— Кунихико Икухара, помню, — фыркает Марина.

— Это кто?

— Как кто, «Утэну» сделал. Ты уже предлагал отправить ему мои опусы.

— Да нет! Он не поймет! У нас никаких роз, однополой любви и прочей галиматьи, у нас нашествие инопланетян. Их я тоже придумал. Смотри: там, где у нас выпукло, у них внутрь, и наоборот. Глаза, как у жаб, ушей нет и носа. Кто выпустил “Appleseed”?

— Сиро Масамунэ.

— Вот ему и пошлем.

«Если бы вдруг от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост, на котором были бы по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы…» Нет, итальянская маниловщина забавнее.

А вообще, трогательно. Особенно если сравнивать с Корто, который продолжает обиженного изображать. Обнимешь — высвобождается. Сказала ему:

— Есть такое понятие, как великодушие, оно может заменить понимание.

Огрызнулся:

— Великодушие — это не ко мне. Это к макароннику. — Хмыкнул. — Хотя есть писательница такая, Мария фон Эшенбах, у нее точно про Буратину сказано: «Некоторые считают, что у них доброе сердце, хотя на самом деле у них лишь слабые нервы».

Уйти бы пожить одной, себя послушать, как Ноэль советует.

От чего крышу стало сносить — от его восхищения: навоображал, что она восходящая звезда манги, осталось телескоп навести. Самооценка полетела вверх, рисовать хочется. И — зависимость, как наркотическая. Весь день живешь в ожидании звонка из Португалии и, как на набережной Сены ранним субботним утром, — легкое головокружение. Произносишь: «Ноэль» — сердце срывается и летит вниз, это почти больно. Думаешь: «Где он?» — и накатывает рябь по телу, вчера в полночь позвонила — автоответчик. Невольно вообразишь холеную азиатку — что, в Порто нет азиаток? — сидит нога на ногу, наматывает на палец черную прядь… у него в номере отеля. Хотя какое ей, Марине, дело.

Дела нет. Но зачем говорил: «“Марина” — “гавань” по-итальянски. Ты — моя гавань». От этих слов рождается беспокойство. Тянешься к ним, как поросенок мордой, и бац — щелбан в пятак: автоответчик в ночи. Так и сажают на наркотики: дадут дозу радости, потом еще, а после и сам прибежишь, ручонки протянешь, не дай бог не уколят.