Пол Остер - Невидимый (Invisible) Страница 43

Присутствие слуг расстроило меня, да, но не настолько, как сам Р.Б. После его теплого приветствия мне показалось, будто он не знает, что делать со мной. Он продолжал говорить, что я должно быть устала, что дорога вымотало меня, что путешествия — современное изобретение для разрушения человеческого тела. Я не стану опровергать, что я была устала и вымотана перелетом, что мои мышцы ныли от битвы с горой, но я хотела наговориться, чтобы вспомнить прошлые времена, как он написал в письме, но выглядело так, что он не хотел пускаться в воспоминания. Наш разговор за ужином был убийственно скучным. Он рассказал мне историю, как он набрел на Квилию и как купил этот дом, поведал об особенностях местной жизни, а затем прочитал лекцию о флоре и фауне острова. Поразительно.

Сейчас я лежу в кровати, затянутой белой сеткой от насекомых. Мое тело воняет препаратом OFF, противомоскитным средством, пахнущим токсичными и смертельными химикалиями; и зеленые, отгоняющие все живое, угли с обоих сторон кровати медленно горят, выделяя струйки дыма.

Я спрашиваю себя, что я тут делаю.

6/26. Ничего за два дня. Было невозможно писать, невозможно найти спокойный момент, лишь сейчас, когда я покинула Лунный Холм и на пути в Париж, я могу описать всю историю и дойти до горького конца. Горечь — это самое точное слово. Я чувствую горечь от того, что произошло, и я знаю, что эта горечь останется со мной надолго.

Все началось на следующее утро, утро после моего прибытия в дом, 24-го. За завтраком в столовой Р.Б. спокойно поставил свою чашку кофе, посмотрел мне в глаза и попросил меня выйти за него замуж. Это было так далеко от меня тогда, так неожиданно, что я разошлась в смехе.

— Вы шутите, сказала я.

— Почему бы и нет? ответил он. Я здесь совсем одинок. У тебя никого нет в Париже; ты приехала на Квилию и живешь со мной, я сделаю тебя самой счастливой женщиной в мире. Мы прекрасно подходим друг к другу, Сесиль.

— Вы слишком стары для меня, дружище.

— Ты уже была замужем за человеком старше меня.

— Ну и что. Стефан мертв. У меня нет никакого желания вновь становиться вдовой.

— А я не Стефан. Я крепкий. У меня отличное здоровье. Годы и годы жизни впереди у меня.

— Пожалуйста, Рудольф. Я не хочу говорить об этом.

— Ты забыла, как мы обожали друг друга.

— Я всегда хорошо относилась к Вам, но я никогда не была от Вас без ума.

— Много лет тому назад я хотел жениться на твоей матери. Но это был лишь повод. Я хотел жить с ней, чтобы быть поближе к тебе.

— Это смешно. Я была тогда ребенком — неловким, незрелым ребенком. Вы совсем не интересовались мной.

— Я очень хорошо скрывал это. Все почти что случилось, все должно было случиться, все трое хотели, чтобы случилось, а потом приехал в Париж этот американец и все разрушил.

— Нет, не из-за него. И Вы знаете это. Моя мать не поверила в его рассказ, и я тоже не поверила.

— Вы были обе правы, что не поверили. Он был лжец, хитрый злой молодой человек, решивший разрушить мою жизнь. Да, я совершал ужасные ошибки в моей жизни, но убийства того парня в Нью Йорке никогда не было. Я никогда и не прикасался к нему. Твой дружок все придумал.

— Мой дружок? Это смешно. У Адама Уокера были поважнее дела, чем влюбляться в такую, как я.

— И если вспомнить… я же и был тот, кто познакомил тебя с ним. Я думал, что тебе будет лучше. Какой глупый поступок.

— Мне и было хорошо. А потом я оттолкнула его от себя и оскорбила. Я сказала ему, что он свихнулся. Я пожелала, чтобы его язык был вырван из его рта.

— Ты никогда не рассказывала мне об этом. И правильно сделала, Сесиль. Я горд твоим поступком. Он получил, что заслуживал.

— Заслуживал? Что это значит?

— Я говорю об его стремительном отъезде из Франции. Ты знаешь, почему он уехал?

— Он уехал из-за меня. Потому что я плюнула ему в лицо.

— Нет-нет, не так все просто.

— О чем Вы говорите?

— Его выслали. Полиция поймала его с тремя килограммами наркотиков — марихуана, гашиш, кокаин. Не могу вспомнить, что именно. Менеджер того гнилого отеля выдал его. Полицейские обыскали комнату, и тут Адаму Уокеру наступила крышка. Ему оставалось или пойти под суд во Франции или покинуть страну.

— Адам и наркотики? Это невозможно. Он всегда был против их, он их ненавидел.

— Значит, не так, согласно полиции.

— А как Вы об этом узнали?

— Следователь был мой друг. Он рассказал мне об этом деле.

— Какое совпадение. А почему он захотел рассказать Вам о таких вещах?

— Потому что он знал, что я был знаком с Уокером.

— Вы все затеяли, да?

— Конечно, нет. Не смеши меня.

— Вы затеяли. Признайтесь, Рудольф. Вы были тем, из-за кого Адама выгнали из страны.

— Ты не права, моя дорогая. Я не скажу, что мне было жалко, когда он уехал, но я и не отвечаю за это.

— Это же было так давно. Почему же врать и сейчас?

— Клянусь могилой твоей матери, Сесиль. Я не был к этому причастен.

Я не знала, что и подумать. Возможно, он говорил правду, возможно, что и нет, но в тот момент, когда он начал говорить о могиле матери, я поняла, что больше не хочу находиться с ним в одной комнате. Я была слишком расстроена, почти готова расплакаться, слишком огорчена для продолжения разговора. Во-первых, его безумное предложение о женитьбе, затем — гнусные новости об Адаме, и, внезапно, я уже не смогла сидеть с ним за одним столом ни секундой дольше. Я встала со стула, сказала ему, что мне нехорошо и быстро удалилась в мою комнату.

Полчаса спустя, постучался Р.Б. и спросил, мог ли он зайти ко мне. Я замешкалась на мгновение, раздумывая, если у меня остались силы на препирания с ним. Прежде, чем я решила, раздался еще один стук в дверь, громче и настойчивее, чем предыдущие, а затем он просто открыл дверь.

— Я прошу прощения, сказал он, направляясь своей полуголой тушей к стулу в дальнем углу комнаты. Я не хотел, чтобы ты нервничала. Боюсь, это был неправильный подход.

— Подход? Подход к чему?

Пока Р.Б. усаживался на стул, я присела на небольшую деревянную скамейку под окном. Он сидел в метре от меня. Как я хотела, чтобы он не появился так скоро после моего ухода из столовой, но сейчас он выглядел по-настоящему кающимся, и мне показалось, что я смогла бы продолжить разговор.

— Подход к чему? Я повторяю.

— К определенным… как бы это сказать?… к определенным будущим… к определенным возможным домашним приготовлениям в ближайшем будущем.

— Извините, что разочаровываю Вас, Рудольф, но мне неинтересны свадьбы. Ни с Вами, ни с кем угодно.

— Да, вижу. Это ты так думаешь сейчас, но завтра ты можешь поменять свое мнение.

— Сомневаюсь.

— Моя ошибка, что я не поделился моими мыслями с тобой. Я живу с этой идей с тех пор, как получил твое письмо в прошлом месяце, и после долгих раздумий по этому поводу, она стала очень реальной для меня, как будто стоило только произнести слово, и все тут же случится. Похоже, я был слишком одинок последние шесть лет. Иногда я путаю мои мысли об окружающем мире с самим миром. Извини, если я тебя обидел.

— Я не обиделась. Удивилась, наверное, было бы правильным словом.

— В твоей ситуации — в твоей нынешней ситуации — я бы хотел предложить эксперимент. Эксперимент в виде бизнес-предложения. Помнишь о книге, я рассказал о ней в одном из писем?

— Вы упомянули о заметках к мемуарам, которые хотели написать.

— Точно. Я почти готов начать, и я хочу, чтобы ты помогла мне в этом. Я хочу, чтобы мы написали книгу вместе.

— Вы забываете, у меня уже есть работа в Париже. Работа, которая значит очень много для меня.

— Сколько бы ты не получала в Центре, я его удвою.

— Вопрос не в деньгах.

— Я не прошу тебя бросить работу. Все, что ты должна сделать — это взять отпуск за свой счет. Написать книгу займет около года, и если ты не захочешь оставаться со мной, когда мы закончим, — возвращайся в Париж. В то же время ты будешь зарабатывать в два раз больше, чем сейчас — бесплатная комната и еда, кстати — и в процессе написания может статься, что ты выйдешь за меня замуж. Эксперимент в виде бизнес-предложения. Теперь видишь, о чем я?

— Да, вижу. Но почему мне будет интересно работать над чьей-то книгой? У меня есть, чем заняться.

— Когда ты узнаешь, о чем книга, тебе станет интересно.

— Книга о Вашей жизни.

— Да, но что ты знаешь о моей жизни, Сесиль?

— Что Вы — профессор права и международных отношений.

— Среди прочих вещей, да. Но я не только преподавал о государстве, я и работал на него.

— Французское правительство?

— Конечно. Я же, ведь, француз?

— И какую работу Вы делали?

— Секретную.

— Секретную… Вы говорите о шпионаже?

— Грязная работа во всех ее проявлениях, дорогая.

— Что Вы говорите. Я и не знала.