Филип Рот - Американская пастораль Страница 44

Междугородные разговоры длились по часу — она была слишком возбуждена, чтобы заснуть, хотя проводила на людях весь день, начиная с завтрака в ресторане, вдвоем за столиком со своей патронессой: дородная местная дама сидела в крохотной шляпке, а Доун — с приколотой к жакету лентой «Мисс Нью-Джерси» и в белых перчатках тончайшей кожи, невероятно дорогих перчатках, подаренных фабрикой «Ньюарк-Мэйд», где Швед как раз приступил к обучению, необходимому, чтобы впоследствии взять дело в свои руки. На всех девушках были такие же перчатки из кожи козленка, застегивающиеся на четыре пуговки и закрывающие запястье. Доун, единственная из всех, получила их даром вместе с еще одной парой черных, театральных — вечерняя модель «Ньюарк-Мэйд»: перчатки из кожи козленка на шестнадцати пуговицах (которые в магазине «Сакс» стоили бы целое состояние), выкроенные вручную одним из лучших мастеров, выходцев из Италии или Франции; и наконец, с третьей парой — матерчатыми вечерними перчатками выше локтя, составляющими ансамбль с ее вечерним платьем. Швед попросил ее прислать ярд той ткани, из которой будет сшито платье, и один из друзей семьи, специализирующийся на производстве матерчатых перчаток, в знак уважения к фирме «Ньюарк-Мэйд» бесплатно сшил их для Доун. Три раза в день, сидя напротив своих патронесс в маленьких шляпках, красивые, очаровательно причесанные девушки, в прелестных платьях и перчатках на четырех пуговках, пытались улучить момент, чтобы поесть, отщипнув хоть кусочек от каждого принесенного блюда, используя паузы между раздачей автографов людям, подходившим поглазеть на них и сообщить, откуда они приехали. Поскольку Доун была «Мисс Нью-Джерси» и происходило все тоже в Нью-Джерси, ее популярность была значительно выше, чем популярность остальных претенденток, и, значит, она должна была всем сказать что-то приятное, и улыбнуться, и дать автограф, и все-таки умудриться немного поесть. «Это моя работа, — объясняла она по телефону Шведу, — именно ради этого они бесплатно селят нас в отеле».

Когда она приехала в Атлантик-Сити, ее сразу же на вокзале усадили в маленькую машину с откидным верхом («нэш-рамблер»), на которой было указано ее имя и представляемый ею штат; здесь же, в машине, сидела уже и дама-патронесса. Патронесса, доставшаяся Доун, была женой местного дилера по недвижимости и неуклонно сопровождала ее всюду, куда бы она ни отправлялась. Они вместе садились в автомобиль и вместе из него выходили. «Она все время рядом, Сеймур, — жаловалась Доун. — Мужчин, кроме судей, я просто не вижу. С ними запрещено даже разговаривать. Сюда приехали бойфренды некоторых девушек. Среди них даже официальные женихи. Но что толку? Встречаться с ними нельзя. Тут есть книга правил, такая толстенная, что до конца не осилишь. „Никаким представителям мужского пола не разрешается разговаривать с конкурсантками иначе чем в присутствии патронессы. Конкурсанткам категорически запрещено входить в коктейль-холл и употреблять любые горячительные напитки…“ — „Ох-ха-ха“ — смеялся Швед. „Сеймур, я ведь не закончила, тут бесконечный список. Например, „никто не имеет права брать у конкурсантки интервью иначе чем в присутствии защищающей ее интересы патронессы…““»

Не только Доун, но и все девушки получили маленькие «нэш-рамблеры», но только на время. Оставят машину только «Мисс Америка». Именно в ней она будет объезжать футбольное поле, приветствуя толпы болельщиков перед началом наиболее интересных студенческих состязаний. «Рамблер» использовался для мероприятий конкурса, так как «Американ моторе» был одним из его спонсоров.

У себя в комнате она нашла коробку конфеток «Фрэлинджер ориджинал» и букет роз; эти подарки были подношением отеля всем конкурсанткам, но розы Доун так и не раскрылись, а комнаты, предоставленные девушкам — во всяком случае всем, кто жил в том же, что и Доун, отеле, — были тесными, некрасивыми и выходящими на задний двор. Однако сам отель, как возбужденно объясняла Доун, находился на углу набережной и Мичиган-авеню и был из тех, шикарных, где около пяти часов ежедневно подают чай с крошечными бутербродами, а оплачивающие свое проживание постояльцы играют на лужайке в крокет и по праву занимают просторные, великолепно обставленные комнаты с видом на океан. Каждый вечер она без сил возвращалась в свою оклеенную выцветшими обоями уродливую каморку, проверяла, не распустились ли розы, и звонила Шведу, чтобы ответить на его вопросы о своих шансах.

Она была среди четырех-пяти девушек, чьи фотографии все время мелькали в газетах, и, считалось, победа будет за одной из них — организаторы, представлявшие Нью-Джерси, были уверены, что победа достанется их кандидатке, и в особенности укрепились в этом мнении, когда ее фотографии начали появляться в газетах каждое утро. «Ужасно не хочется подвести их», — говорила она. «Ты и не подведешь. Ты победишь», — отвечал он. «Нет, победит девчонка из Техаса. Я знаю это. Она такая хорошенькая. Личико круглое. Ямочки на щеках. Не красавица, но очень, очень мила. И потрясающая фигура. Я ужасно боюсь ее. Она из какого-то захолустного городка, отплясывает чечетку — и победит». — «Ее фотографии в тех же газетах, что и твои?» — «Всегда. Она всегда входит в четверку-пятерку. Я вхожу в нее, потому что все происходит в Атлантик-Сити, а я „Мисс Нью-Джерси“, и гуляющие по набережной заходятся от восторга при виде ленты; „Мисс Нью-Джерси“ приветствуют так каждый год, но она никогда не оказывается победительницей. А фотографии „Мисс Техас“ означают, что она выиграет».

Одним из десяти судей был Эрл Уилсон, знаменитый колумнист газетного синдиката. Он, как говорили, услышав, что Доун — жительница Элизабета, сказал во время парада на воде, в котором Доун принимала участие, проплывая на яхте вместе с еще двумя девушками из своего отеля, что дружит с Джо Брофи, давно уже занимающим пост мэра Элизабета. Эрл Уилсон сказал это человеку, который потом передал это другому человеку, а тот сообщил патронессе Доун. Эрл Уилсон — старый друг Джо Брофи — вот и все, что сказал или был вправе сказать на публике Эрл Уилсон, но патронесса Доун уверена, что он сказал это, потому что увидел Доун, проплывающую на яхте в вечернем платье, и принял решение голосовать за нее. «О'кэй, — сказал Швед, — один наш, дело за девятью остальными. Ты движешься к цели, моя мисс Америка».

Со своей патронессой она говорила только о том, кто может стать опаснейшей конкуренткой, и, похоже, все девушки вели точно такие же разговоры со своими патронессами, и об этом же они разговаривали по телефону, звоня домой, хотя, общаясь между собой, старательно изображали дружелюбие. Особенно опасны южанки, говорила Доун. «О, вы прелесть, и волосы у вас прелесть…» Этот культ волос поначалу был странен для такой безыскусной простушки, как Доун. Слушая разговоры девушек, можно было предположить, что волосы — основа всех жизненных благ, и твой успех не в руках судьбы, а в искусстве укладки.

Сопровождаемые патронессами, они побывали на Стальном пирсе, где состоялся рыбный ужин в знаменитом ресторане морепродуктов капитана Старна и посещение бара на яхте, назавтра ужинали в Бифштекс-холле Джека Гишарда, а на третье утро фотографировались все вместе на фоне Дворца согласия, и один из официальных членов комитета заявил, что этот снимок станет реликвией, которую они пронесут через всю жизнь, что дружба, которая сейчас у них завязалась, сохранится до конца дней и что, когда придет время, они назовут своих дочерей именами друг друга, — но пока, глядя на появившуюся в утренней газете фотографию, каждая девушка воскликнула, обращаясь к своей патронессе: «О господи, мне не на что надеяться! Господи, вероятно, победит вот эта».

Всю эту неделю каждый день шли репетиции, а каждый вечер — открытые показы. Год за годом люди стекались в Атлантик-Сити специально, чтобы следить за конкурсом на звание «Мисс Америка», покупали билеты на эти шоу и, сидя в вечерних туалетах, смотрели на девушек, поодиночке демонстрирующих на сцене свои таланты, а потом вместе исполняющих в костюмах разные музыкальные номера. Другая умеющая играть на рояле конкурсантка исполнила «Лунный свет», а Доун досталось пошловатое «Пока не рухнул мир» — необычайно популярная в то время танцевальная аранжировка шопеновского полонеза. «Ты понимаешь, я в шоу-бизнесе. Целый день на ногах, ни минуты свободного времени. Поскольку штат Нью-Джерси выступает как организатор, все внимание непрерывно на мне. И я не хочу подвести. Я правда не хочу; мне это не перенести…» — «Ты и не подведешь, Доуни. За тебя Эрл Уилсон, а он самый главный из судей. Все будет в порядке. Я это чувствую. Я знаю. Ты победишь».

Но он ошибся. Победила «Мисс Аризона». Доун даже не вошла в десятку лучших. В те годы во время церемонии оглашения имени победительницы все девушки сидели в глубине сцены. Столики стояли на фоне рядов зеркал, выстроенные по алфавиту названий штатов, так что при объявлении Доун была в самом центре и должна была улыбаться, хлопать в такт музыке и аплодировать как сумасшедшая тому, что она проиграла, и, мало того, должна была еще устремиться вперед и бодро маршировать по кругу вместе со всеми остальными проигравшими, распевая под оркестр Боба Рассела тогдашний гимн «Мисс Америка»: «Все цветы, на лугах и в прериях… дружно приветствуют „Мисс Америка“…», в то время как сама та изящная темноволосая крошка Джеки Мерсер из Аризоны, выигравшая конкурс купальников, но никогда не вызывавшая опасений Доун как возможная победительница, улыбалась, стоя напротив гремящего от приветствий зала Дворца согласия. Потом, на прощальном балу, отмечавшем для Доун ее сокрушительное поражение, она была все-таки не в таком глубоком отчаянии, как большинство других девушек. То самое, что представители от Нью-Джерси внушали ей, представители других штатов внушали своим претенденткам. «Ты добьешься. Ты станешь „Мисс Америка“». И поэтому бал, рассказывала она Шведу, представлял собой очень грустное зрелище. «Нужно все время улыбаться и улыбаться, а это ужасно, — говорила она ему. — Пригласили служащих береговой охраны или что-то в этом роде из Аннаполиса. У них потрясающая белая форма с нашивками и шнурами. Очевидно, решили, что они будут подходящими партнерами для танцев. И они танцевали с железными лицами. А потом вечер закончился, и настала пора возвращаться домой».