Валентин Черных - Свои Страница 44

Но была и другая, номенклатурная система, со своими магазинами-распределителями, со своими больницами, аптеками, где все стоило дешевле и было лучшего качества. Система имела свои разветвления. Районная номенклатура пользовалась минимальными преимуществами, чем выше чиновник занимал пост, тем больше было привилегий.

Пока я в эту систему с помощью Альтермана попал с черного хода. Я купил темный вечерний костюм, сшитый в Италии, легкий, удобный. Костюм мне подобрали быстро, моя, пока еще стандартная, фигура не доставляла хлопот ни мне, ни продавцам. Еще я купил белый джинсовый костюм бразильского производства, несколько рубашек и вышел из магазина настолько загруженный пакетами, что пришлось взять такси. В такси я ездил только при чрезвычайных ситуациях, считая, что бессмысленно платить пять рублей, если можно доехать за пять копеек. Эта привычка настолько закрепилась, что сейчас, когда я — обеспеченный, а как многие считают, богатый — еду в такси, то машинально поглядываю на счетчик, отмечая быстро набегающие рубли.

Человека даже не надо тестировать: если он следит за счетчиком, значит, он долго был бедным, или военным, или чиновником — их возили на машинах бесплатно, и платить за свой проезд они отвыкли.

Во всем мире одежда и аксессуары дают первичное представление о человеке, о его стоимости. Я был абсолютно убежден, что истинная значимость человека к его одежде не имеет никакого отношения, но сегодня я, как и все, составляю первичную калькуляцию стоимости собеседника. Костюм может быть и от Киндзо, и от Валентино, и от Босса, и даже от нашего Кейвина Кляйна. Человек, который может позволить костюм за пять тысяч долларов и часы хотя бы за тысячу, вызывает доверие. Можно, конечно, ошибаться, сегодня много подделок, но наметанный глаз определяет фуфло.

Советские носили стандартные костюмы, отдавая предпочтение импорту хотя бы из Восточной Европы. И опытный человек, зная мою любовь к костюмам, тоже, наверное, определял, что костюм для меня был мечтой, первый свой костюм я надел на выпускном вечере в средней школе. И моя любовь к джинсам, джинсовым и кожаным жилетам — это все из детства, я ношу их потому, что недоносил в детстве.

А пока я ехал на второй в своей жизни кинофестиваль. Автобус отходил от Дома кино. Когда я вошел в салон, на меня обратили внимание, особенно женщины. Наверное, я хорошо смотрелся в белом джинсовом жилете, голубой рубашке. Я редко позволял себе голубое: после перенесенного в детстве туберкулеза кожа у меня была бледной, а от усталости даже серой. Я многое перенял от Афанасия. Я еще не мог позволить себе выезжать зимой в горы, когда при ярком зимнем солнце загораешь за несколько дней, но я и в Москве не пропускал ни одного солнечного дня. В общежитии, надев теплую куртку, я часами сидел на лоджии, а чаще шел на сельскохозяйственную выставку рядом с институтом, выбирал скамейку на солнечной стороне и сидел, подставив лицо солнцу.

На съемках я загорел до кирпичного цвета, и гример подбеливал мне лицо, чтобы на экране не заметили перепада в цвете.

Я знал почти всех актеров в салоне, меня не знал почти никто; конечно, видели меня с Афанасием, встречались в общежитии и в институте, но на фестиваль ехали уже известные или почти известные. Я сел в самом конце автобуса и смотрел в окно на московские окраины, застроенные стандартными девятиэтажками, в последние годы почти не строили блочных пятиэтажек.

Летели в Алма-Ату на «ТУ-134», напоминающем своими аэродинамическими формами средний бомбардировщик. Потом я на этих «ТУ» буду летать лет двадцать, на узких креслах, в тесных проходах, потому что у нас изделие, запущенное в серию, выпускают десятилетиями — то ли из бережливости, то ли из страха, как бы не было хуже от любого улучшения.

Моей соседкой оказалась народная артистка из Риги. В Латвии каждая третья женщина чем-то похожа на артистку своей крупностью и белесостью. Наверное, ей полагалось лететь в первом классе — и как народной артистке, и как члену жюри кинофестиваля, но что-то перепутали, и она оказалась в экономическом, в кресле рядом со мною.

— Может быть, вы хотите сидеть у иллюминатора? — спросил я.

— Хочу, — ответила она.

Мы поменялись местами. На ее мгновенный осмотр ушло не больше полутора секунд, но она осмотрела мой джинсовый жилет, рубашку, золотые часы «Роллекс» от Афанасия и, слегка втянув воздух, сказала:

— Живанши?

Она абсолютно точно определила парфюм из запасов Афанасия.

— Неравнодушна к хорошему французскому парфюму, — призналась она и спросила: — Вы режиссер?

— Иногда, — ответил я.

— Я не очень хорошо понимаю русские нюансы, поэтому на мой конкретный вопрос лучше давать конкретный ответ.

— Я сплошной начинающий. Как режиссер поставил один фильм, а как актер сыграл одну главную роль.

— В каком фильме?

— «Иду на Вы». Этот фильм в конкурсе.

— Про колхоз?

— Про колхоз.

— А вы играете главного колхозника?

— Конечно, главного. Неглавных на фестиваль не посылают.

— Голова болит.

— Есть пентальгин, есть коньяк, — предложил я.

— Коньяк, — предпочла она.

Я достал плоскую серебряную фляжку и дне серебряные рюмки из дорожного несессера Афанасия и плитку шоколада. Я выпил пятьдесят граммов, она — остальные сто пятьдесят.

В Алма-Ате я помог ей спуститься по трапу. Встретились мы перед открытием фестиваля на красной дорожке, протянутой по лестнице, ведущей во дворец, где происходили республиканские съезды. Она взяла меня под руку, и мы двинулись к дворцу. Я слышал, как впереди через микрофоны объявляли фамилии актеров, когда они, вероятно, проходили мимо телевизионных камер.

Произнесли ее фамилию, и зрители зааплодировали, ее знали и помнили. Произошла заминка: я должен был идти в другой, общей группе актеров, но опытный ведущий церемонии открытия мгновенно нашел мою фамилию в списках и не менее торжественно произнес:

— Петр Умнов!

Она остановилась и подняла мою руку, как поднимают на ринге руку победившего боксера. Ее жест оценили, и меня встретили аплодисментами не меньшими, чем ее.

Я запомнился потому, что шел со знаменитой артисткой. Потом на других фестивалях, встречах, симпозиумах, которые снимало телевидение, я старался оказаться рядом с известными всей стране лицами, как теперь молодые и неизвестные актеры и актрисы всегда крутятся рядом со мною, потому что это гарантия, что их тоже покажут по телевидению.

Больше ее до самого окончания фестиваля я не видел. Члены жюри, как и на всех фестивалях, жили в отдельной гостинице, на Медео, в загородной резиденции Совета Министров.

Я не рассчитывал ни на какие призы, не старался угадать, кто победит, предполагая, что все заранее распределено.

Актеров разделили по группам и вывозили по окрестным колхозам. Нашу группу возглавляла актриса, бывшая жена знаменитого режиссера, зрители ее запомнили еще по довоенным его фильмам «Свинарка и пастух», «Трактористы». В группу зачислили двух ее подруг, ставших известными в пятидесятые годы, молодую блондинку из Белоруссии, которая исполнила несколько главных ролей в фильмах про белорусских партизан, и меня.

Перед показом моего фильма выступали актрисы, рассказывали смешные случаи на киносъемках, втроем исполняли знаменитую когда-то песню, про степного орла и лихого казака.

Блондинка исполняла трогательную песню из партизанского фильма. Последним выходил я и говорил:

— Сейчас вы посмотрите фильм, где я главный герой. Учитывая, что вы на меня будете смотреть полтора часа и чтобы вам еще больше не надоесть, я благодарю вас за теплый прием и желаю приятно провести вечер.

Фильм с моим участием был показан в конкурсной программе. На следующий день республиканские газеты — партийная и комсомольская — вышли с хвалебными рецензиями.

За два дня до закрытия фестиваля в Алма-Ату прилетел ТТ. Я обрадовался. У меня накопилось много вопросов, которые я почему-то стеснялся задать более опытным по участию во многих фестивалях.

— Потом, — ответил ТТ и ушел.

Мне объяснили, что он прилетел к своей многолетней любовнице, красивой и, как говорили, бездарной актрисе лет тридцати. Она оказалась совсем не бездарной, — когда ТТ попросил меня снять ее в своем фильме, я выполнил его просьбу, никогда об этом не жалел, хотя многие считали, что я отдавал долги ТТ. Может быть, и отдавал, потому что долги надо отдавать, а неблагодарность — одна из самых худших черт человеческого характера.

КИНЕМАТОГРАФИЧЕСКИЕ СВЯЗИ

Наступило закрытие фестиваля. Критики выстраивали прогнозы. Фильм с моим участием в прогнозах не упоминался.

Я думал, что фильм будет отмечен каким-то дипломом или премией Министерства сельского хозяйства. Но чтобы получить приз за главную мужскую роль — я об этом даже и не думал.