Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник) Страница 44

Скучно было во дворе в последние годы, тихо и мертво. Детишек у жителей дома не появлялось: остались или престарелые женщины и два-три полустарика, или такие вот, как Максим и Котик… Котик, правда, женился однажды, но у его жены в двушке были еще родители и брат, а у Котика здесь – мать оручая. Помучались с полгода и разбежались. Ребенка, слава богу, не успели заделать, а то бы мучились всю оставшуюся жизнь…

– Э, Макс, держи, – подал ему Котик стаканчик. – Уснул, что ли?

– Задумался…

– Да ты пей. Пей, не думай.

– Не слышно, как там с расселением?

Двенадцать лет назад дом был признан ветхим. Квартиры нельзя стало продавать, прописывать в них новых жильцов; на протяжении этих лет то и дело возникали слухи о скором расселении то в Митино, то в Строгино, а то и в строящиеся по соседству элитные двадцатиэтажки. Но слухи не подтверждались, а время шло.

Максим мечтал о расселении: получить бы с матерью по отдельной двухкомнатке (в их нынешней квартире было пять комнат) и зажить тогда уж настоящим хозяином самому себе, девушку завести. Или в Питер переехать – Питер Максиму очень нравился, хотя был он там всего три раза…

– Да какое расселение, – скривился Котик. – Кризис же, все заморозилось.

– Ну дома-то строят. А наш вообще на самом денежном месте.

В их районе давно посносили все хрущевки, даже крепкую еще кирпичную пятиэтажку, а этот темный, кривоватый, пыльный дом, стоящий на углу Пресненского Вала и Большого Тишинского, в семи минутах ходьбы от метро «Улица 1905 года», почему-то не трогали. Даже установили недавно новые кодовые замки.

Выпили, глотнули колы, задымили сигаретами. Тоскливо и в то же время хорошо молчали. И не хотелось разговаривать. О чем? Все уже давно было переговорено, осталось только похамливать друг другу, друг друга подкалывать.

– Сколько время там? – с усилием спросил Котик.

Максим достал мобильный, глянул.

– Половина двенадцатого доходит.

– М-м, нормально… В два «Динамо» со «Спартаком» играет, надо посмотреть… Наливай еще.

Ментов увидели издалека. Они шли со стороны метро. Трое. Впереди сержант. Сержант, тоже сразу заметивший выпивающих, заулыбался.

Максим попытался было как-нибудь спрятать бутылку, но тут же понял, что бесполезно. Скорей проглотил то, что еще оставалось в стаканчике.

– Та-ак, – спросил сержант, – распиваем?

– Ну… Суббота.

– Запрещено ведь в общественном месте. Не знаете?

– Да так…

– Что делать будем? – Сержант повернулся к рядовым ментам, на вид совсем подросткам; один из них вякнул:

– В отдел?

– Что ж, видимо…

Котик захныкал:

– Товарищ сержант, у нас нету денег. На пузырь вот кое-как наскребли. Дома предки, идти некуда…

Сержант подумал и сказал по-человечески:

– Ладно, через пять минут я возвращаюсь – и вас здесь нет. Ясно? Если будете, тогда уж не обижайтесь.

– Спасибо, товарищ сержант. – И Котик стал делать вид, что собирается.

Менты пошли дальше, в сторону Малой Грузинской.

Максим с Котиком выпили еще по одной и переместились на черную лестницу. Поднялись на третий этаж, поставили бутылки, закуску на подоконник, сели рядом на старые шаткие табуретки.

– Сколько там уже? – снова спросил Котик.

– Блин, достал! В кайф, думаешь, за временем все время следить? – Но мобильник Максим достал. – Без пяти двенадцать.

– Матч посмотреть охота. Тем более что «Спартак» на подъеме сейчас. Рубилово, скорей всего, будет.

– Да ну и хрен с ним… Водки на пару приемов всего. Выжрали и не заметили.

– Еще возьмем, – оптимистично сказал Котик. – Денег-то нормально осталось.

Выпили. Посидели.

– Телок бы, – вздохнул Максим. – Хоть поговорить, пощупать.

– Позвони Мыше, позови. Или к ней можно… У нее муж на дежурстве должен сегодня… – Котик оживился. – Звякни, вдруг!..

– У меня в минус на счету. Отключат вообще скоро.

– Ой, твою-то!.. А хер ли тогда про телок заводить?! – Котик привстал, плеснул в стаканчики. – Зря огурцы эти взяли, – проворчал, – уксус голимый. И ветчина химическая – аммиак какой-то.

– Ну а что ты хочешь за такие деньги?

– За свои по́том заработанные деньги я хочу нормальной еды, а не говна! Достало жрать!..

– Ладно-ладно, – Максим успокаивающе помахал рукой, – ты прав, Виталик. Давай.

Выпили одновременно; вырывая друг у друга бутылку с колой, запили.

На лестнице было душновато, пахло древней пылью, медленной прелью. Даже курить не хотелось: представлялось, что стоит закурить, и все заволокет дымом, дышать совсем станет нечем.

– Включи хоть музон какой-нибудь, – попросил Котик. – Или анекдот расскажи. Срубимся ведь просто в таком настроении.

– Не знаю я анекдотов. Старье одно.

– Музон тогда. Скучно же…

Максим покопался в мобильнике и нашел свою любимую песню Александра Лаэртского. Нажал “play”.

Вот самая грустная песня на свете, —

тоскливо под тоскливую музыку заблеял Лаэртский, —

Которую я сейчас спою вам.Грустнее ее, быть может, наверно,Лишь детство мое…

– Выруби, бля! – скривился Котик. – На хрена ты это?!

Максиму тоже стало тоскливо до слез. Выключил.

– «Кино» есть?

Максим нашел «Кино».

– «Действовать» подойдет?

– Во, врубай!

Как только зазвучали энергичные аккорды, Котик вскочил с табуретки, закачался в такт, по-цоевски вывернул правую руку, изобразил кулаком микрофон. И вместе с Цоем, выпятив нижнюю челюсть, запел:

Мы хотим видеть дальше,Чем окна напротив,Мы хотим жить,Мы живучи, как кошки.И вот мы пришли заявитьО своих правах…

– Да-а! – выкрикнул Максим и тоже вскочил, стал играть на воображаемой гитаре.

Слышишь шелест плащей?Это мы-ы-ы!Дальше-е действовать будем мы-ы!..

Спели всю песню. Настроение поднялось. С удовольствием выпили водки. В бутылке осталось совсем на дне. Это настроение снова понизило. – Вот была музыка, – вздохнул Максим. – А сейчас молодняку что втюхивают… Я тут послушал все эти «Ботанику», «Мельницу», «Сансару» – полное же дерьмо! Смысла даже нет. А везде крутят, все вроде тащатся. – Так же и про наши группы говорили, – отозвался Котик. – Ты вот своей матушке Лаэртского дай послушать или «Красную плесень» и спроси, что она думает. – Да ну на фиг… Но к «Кино» она, кстати, всегда нормально относилась.

– Это она вид делает. Разные поколения друг друга не понимают. В этом и смысл.

Какой именно смысл, Максим у Котика уточнять не стал. Покопался в мобильнике, выбирая, что бы еще послушать. Не выбрал – слушать расхотелось. Вся энергия выплеснулась в песне про действовать дальше… Достал сигарету, закурил. Котик, казалось, подремывал на табуретке. Не шевелится, голова свесилась…

На пятом этаже со скрипом открылась дверь, а потом так же со скрипом закрылась. Кто-то стал спускаться. Медленно и осторожно.

Максим тревожно смотрел вверх. Ожидал появления одной из старух-жиличек, которая начнет сейчас выговаривать, что опять пьют, всё задымили, погонит на улицу.

Но вместо старухи увидел Саню Дроздова, своего и Котикова соседа и друга детства.

– О, Дроздяра! – встретил его очнувшийся Котик. – Водяру учуял?

– Чуваки, есть курить? – забубнил Дрозд. – Курить надо… Вышел, думал, бычки, может, где…

Максим протянул ему пачку. Дрозд жадно выхватил сигарету и торопливо закурил.

– Что, с бодунца?

– Да какой бодунец… Нищета полная.

– Лизнуть-то хочешь? Пять капель выделим.

– Дава-айте.

Разделили водку по трем стаканчикам (их в заначке было с полсотни). Чокнулись «за встречу», выпили. Дрозд смачно выдохнул, потер грудь под домашней рубашкой.

– Давно не пил.

– Да?

– А где, на что? Зарплату второй месяц держат, предаки на курево даже щемятся. Батя-то бросил и меня заставляет… Вообще как-то все.

– Кризис, – вздохнул Котик.

– На хрен он не нужен, этот кризис… У меня вообще вечно кризис… В курсе? – Дрозд округлил глаза, как обычно делал перед началом рассказа о чем-то важном. – У меня зуб ночью выпал!

– Молочный? – пошутил Максим.

– Хер знает…

– Хер все знает, да мало что может.

– Ну, слушай, короче! – нетерпеливо повысил голос Дрозд. – Выпал ночью, и я лежу, катаю его во рту. И снится так, что это карамелька… ну, эта, маленькая, как в детстве были… в баночках…

– Леденцы?

– Во! Ну да… И лежу, хорошо так, приятно. А потом, во сне еще: чё это? Глаза открыл, сел, выплюнул на ладонь, а это – зуб. Большой, вот отсюда, сбоку. – Дрозд растопырил рот и стал показывать дыру в верхней челюсти.

– Да уберись ты! – брезгливо отвернулся Котик. – Гнилье там одно.

– Сам ты гнилье. Я прошлым летом у стоматолога был.

– А толку-то…

– Ладно, парни, хорош, – пригасил возникшую перебранку Максим. – Надо еще пузырькевич купить. Я счас схожу, а ты, Санёк, принеси чего вкусного.