Григорий Ряжский - Портмоне из элефанта : сборник Страница 44

— Господи… — тихо прошептал он про себя, — спасибо Тебе, Господи, за все, что Ты для меня сделал… — Он подумал еще немного, не будучи уверен в точности формулировок, и на всякий случай добавил: — И прости, Господи, за все, что я не сделал для Тебя…

Следующая станция — «Копакабана»!

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — «Новослободская»!

В этот момент очки у меня сползли на кончик носа, и спасти их от падения удалось лишь в самый последний момент. Незадолго до этого я выяснил, что легкий пластик для моей оправы, в отличие от тяжелых стекол, стоит на сто сорок рублей больше, и я решил на этом сэкономить. Очки были первые — и сразу — +1,75. Тогда я еще, помню, порадовался, что не +2, потому что, как вычитал в медицинской книжке, такое падение зрения по дальнозоркости для пятидесятилетнего возраста даже чуть меньше допускаемого наукой ухудшения глазастости. Тем более что полтинник мой намечался через полтора года, если я только снова чего-нибудь не путаю в силу недостаточно быстрого мозгового кровообращения. Если бы я знал, что эти отечественные стекла весят столько, что постоянно будут стягивать очки вниз, в направлении земного тяготения, я бы, конечно, трижды подумал для начала, прежде чем выбивать чек. Кроме того, кто же знал, что с этого момента — я имею в виду точку начала ношения очков — так резко начнет увлажняться переносица и смазывать потной жижей металлическую дужку оправы, обеспечивая ей легкое и раздражительное сползание.

Поезд дернулся, но я успел. Дужка очков уже крепко сидела у меня в руке, в той самой правой руке, что держала перед глазами журнал «Катера и яхты», развернутый на статье, объясняющей различия между постоянным балластным килем для морских яхт, килем обыкновенным и швертом. В общем, очки уцелели, но журнал вывалился из руки и улетел на пол вагона. Я нацепил очки на прежнее место и нагнулся. Сзади хрякнуло: несильно и не слишком больно, но хватило для того, чтобы понять, что — у меня. Таким образом, подцепить «Катера и яхты» с первого захода не вышло, и поэтому пришлось присесть. И именно в этот неловкий момент взгляд мой, уже вооруженный по новой, уперся в чьи-то стройные ноги и вынудил меня задержаться в нелепом положении еще неизвестно сколько времени. Я говорю «неизвестно сколько», потому что, когда я очнулся наконец, то обнаружил, что двери снова закрываются, но это уже была не «Новослободская», а что-то другое, а расслышать я толком не успел.

Стояло жаркое московское лето, и девушка, которой принадлежали прекрасные конечности, была в мини-юбке, предельно короткой и узкой, в обтяжку. Лица ее я не видел, тем более что она что-то читала, тетрадку какую-то, полностью его перекрывающую, но взгляд мой тем временем пополз выше, вдоль гладкой смуглой кожи ног, обследовал коленные чашечки, острые, но достаточно округленные по форме, а затем как-то само собой получилось, что он поплыл еще дальше, в глубину, вдоль бедер, и плыл до тех пор, пока не высветилась узкая белая полоска трусиков, — оттуда, из плохо скрываемого в вагонном полусвете запретного промежутка между бедрами и краем юбки. То, что трусики на девушке были шелковые, мне было понятно с бесспорной очевидностью: просто стало ясно сразу и без объяснения причин. Где-то внутри екнуло и сразу вслед за этим гулко отдалось в затылке. Я резко захлопнул глаза, мотнул два раза головой и так же резко разлепил веки обратно. В результате такой встряски я окончательно пришел в себя и поднялся с корточек. Кровь отхлынула от головы и теплым потоком потянулась книзу широкой равномерной полосой. Голова снова стала легкой, без внутреннего эха и шумных приливов…

Девчонка, казалось, ничего не замечала: начиная со соскочивших очков, последовавшей вслед за этим нелепой позы и моего же полукоматозного исследования с корточек смуглых прелестей в пространстве от высоких каблучков до узкого кожаного ремешка, продернутого сквозь юбочные шлёвки. Она машинально закинула ногу на ногу, не прерывая чтения, и, перекрыв новой позой едва видимую белую полоску интимного фрагмента, обнажила на этот раз кожу левого бедра, с другой, нижней стороны, такую же гладкую и загорелую.

«Сучка…» — подумал я и тут же оглянулся по сторонам в поисках возможных свидетелей этой некрасивой мысли. Никто вокруг не реагировал, лишь бабка в противоположном углу вагона бросила на меня вялый взгляд и бесцветно улыбнулась чему-то своему. «Господи, а какая станция-то?» — внезапно подумалось мне, и я забегал глазами в поисках схемы метрополитена.

Но взгляд мой слушаться на этот раз не пожелал, а заставил нужные механизмы вновь развернуть глазные яблоки на сидевшую прямо передо мной девушку. Что-то явно было не так. И слишком длинным мне стал казаться перегон, как будто остановки не было уже целую вечность. И опять я обнаружил, что никого это не смущает…

«Сучка…» — снова подумал я, не в силах оторвать приклеившийся к пассажирке взгляд. Но подумал на этот раз с какой-то нежной истомой.

Девчонка поменяла ноги местами, перекинув их наоборот, и перевернула страницу тетрадки. Общей ученической тетрадки в зеленом пластиковом переплете. И то, как она это сделала, каким-то привычным для меня образом, неуловимо знакомым жестом, заставило меня на этот раз вздрогнуть. Что-то явно продолжало иметь место, происходить, но что — никак не улавливалось мозгами; мозги не желали участвовать в этой поездке по кольцевой с выходом на «Новослободской». Сердечный насос тоже вел себя вполне по-обычному: продолжал накачивать организм соленой жижей — ни медленней, чем нужно, ни быстрей, чем обычно, а так, вполне равномерно. Непокой происходил из иных мужских географий: не головных или сердечных, а гораздо более неопределенных — откуда-то из-под кожи, из-под нижнего ее внутреннего слоя, где он уже совсем почти закончился, но не успел еще окончательно врасти в тело. Оттуда же исходил и тихий настойчивый зуммер: сладкий и волнительный, но в то же время беспокойный и настороженный.

«Сучка… — в очередной раз подумал я с необъяснимой на этот раз злобой, — хороша, сучка…»

Девчонка скинула ногу с ноги, вытянула их вперед, слегка задев мою левую штанину, и повела стопами туда-сюда, разминая затекшие конечности. Зуммер взревел неслышно, там же, под эпидермисом, и я почувствовал, как покрываюсь пупырышками, тоже изнутри, по всей внутренней его поверхности.

Станции все еще не было. Никакой…

«Что же у нее там, за тетрадкой? — спросил я сам себя, понимая, что уже созрел. И ответил сам себе: — А что бы ни было — будет моя. Чего бы ни стоило… — И представил себе всю эту прелюдию: знакомство с правильно выбранным поводом, рука в руке мимолетно, проводить-заговорить-обаять-обещать, встретить-удивить-подарить-снова обаять, уже гораздо сильнее, а затем… нежно-трепетно-по касательной-снова нежно, но нежней чем прежде, существенно нежней… И слова… слова… слова… слова… Шепотом… шепотом… шепотом… шепотом… И по кругу… И кругов таких два… Нет, один… Один… Никуда не денется… И купить еще презервативов на всякий случай. Если окажется с принципами… Да!.. И чтоб не раньше пятницы договориться. Когда Динка отвалит… Как ее зовут, интересно?»

Одним словом, девчонка стала окончательно моей, когда следующей остановкой еще и не пахло. Волнительный зуммер постепенно начал стихать, уступая место практическим соображениям относительно будущих поступков и затрат, и тех и других, по возможности, — интеллектуальных. Одновременно я порадовался, что криз на этот раз не случился, я имею в виду, в тот момент, на корточках, когда бухнуло в затылок, но почти сразу откатило обратно. А криз, само собой, — гипертонический.

Итак, все складывалось как нельзя лучше. Мне вообще нравится, когда я быстро определяюсь по жизни, и организм этому не сопротивляется, а приходит в полное согласие с планом, демонстрируя нерастраченный ресурс гормона. Остальное — как выйдет. Это я о финале. Главное — гон и кураж. И победить чтоб! Победить… победить… победить… победить…

Да! Ну и любовь еще. Тоже чтоб…

…Под ногами завизжало железным, и голос объявил:

— Станция «Таганская»!

Я открыл глаза. Зеленая тетрадка все еще перекрывала мою последнюю фантазию, и в этот момент мне дико захотелось увидеть девчонкино лицо, потому что это был последний шаг перед броском. Я подтянул очки повыше, с небольшим запасом по переносице против действия влажной среды, слегка удлинил физиономию движением лицевой мышцы, перевел глаза в состояние интеллектуальной задумчивости и, наклонившись перед сидевшей напротив меня читательницей, спросил:

— Простите, бога ради, вы не скажете, какая станция следующая, а то я, знаете ли, случайно здесь оказался. Плохо ориентируюсь в метро. Джип, понимаете, в ремонте.

Зеленое отодвинулось в сторону, по направлению торможения состава, из-за него появилось прелестное молодое лицо, смуглое от свежего загара, обрамленное аккуратным брюнетистым каре. Лицо задумчиво свело губки в трубочку, посмотрело в вагонный потолок, попутно скользнуло по мне равнодушным взглядом и ответило: