Рейнбоу Рауэлл - Звонок в прошлое Страница 45

– Он что, тебя уволил? – спросила Хизер, когда Алисон вошла в гостиную.

Бывшая доставщица пиццы пожала плечами:

– Я и так на следующей неделе собиралась возвращаться в Беркли.

Во всем этом была и светлая сторона. На заднем сиденье машины Алисон лежали три большие коробки с пиццей, лазанья, сильно остывшие жареные грибы и дюжина хлебных рулетиков с сыром пармезан.

– Какой щедрый подарок накануне Рождества, – сказала Джорджи, открывая коробку с пиццей.

К счастью для Хизер, мать смотрела только на щенят и не замечала, как ее дочь и Алисон хихикают, сидя на диване и уплетая пиццу.

Когда Джорджи проглотила уже три больших куска, в кухне вдруг зазвонил коричневый телефон.

Хизер сразу прекратила разговор. Джорджи бросила недоеденный кусок и побежала на кухню, чуть не наступив на Порки.

– Алло, – сказала она, успев взять трубку после третьего звонка.

– Привет, – послышался голос Нила. – Это я.

– Привет.

Хизер уже стояла за спиной.

– Иди наверх, – прошептала она. – Я повешу.

– Нил, подожди немного. Я сейчас поднимусь наверх. Ты никуда не торопишься?

– Нет.

Хизер потянулась взять трубку. Джорджи прижала трубку к груди, как недавно прижимала щенка.

– Обещай мне, что не будешь с ним говорить, – шепнула Джорджи, и Хизер кивнула. – Заклинаю тебя жизнью Элис и Нуми, – сказала Джорджи.

Хизер снова кивнула.

Джорджи отдала ей трубку и побежала наверх. Когда она снимала трубку желтого телефона, у нее тряслись руки. Такого с ней не бывало даже во время сильных депрессий. Вероятно, это признак надвигающегося диабета.

– Взяла! – В трубке щелкнуло. – Нил, ты слушаешь?

– Конечно.

– Ну вот, теперь можем говорить, – сказала она, садясь на пол.

– Ты как? – спросил Нил.

– Сейчас нормально. А вообще… сегодня был какой-то сумасшедший день. И потом… я уже стала сомневаться, что ты позвонишь.

– Как помнишь, я обещал позвонить.

– Помню. Но… ты был сердит.

– Я… – Нил на секунду умолк, потом заговорил о другом. – Мы пробыли у двоюродной бабушки дольше, чем собирались. Она была очень рада нашему приезду. Упросила нас остаться на обед. Мы и остались. А потом… Знаешь, там такая угнетающая атмосфера. На нас это подействовало, и на обратном пути мы заехали в «Золотое дно».

– «Золотое дно» – это что?

– Смесь кафетерия, закусочной со шведским столом и стейк-хауса.

– В Небраске все заведения называются в честь вестернов?

– Думаю, что да.

– Тогда я не удивлюсь, что итальянские рестораны у вас носят названия картин Серджио Леоне[46].

– А почему у тебя сегодня был сумасшедший день?

Джорджи засмеялась. Это звучало как фрагмент записи смеха, воспроизведенной на реверсе.

– Джорджи!

– Извини… Что сделало мой день сумасшедшим? Я принимала собачьи роды. Трое щенят. А еще я узнала, что та Хизер – лесбиянка.

– Что? Ах, ну да… твоя двоюродная сестра. Я почему-то подумал, что ты говоришь о родной. Значит, твоя двоюродная сестра – лебси?

– Это ее дело. Нам-то что?

– Ты сказала, что принимала собачьи роды. Чьи это щенки?

– Это тоже не важно. Но думаю, одного мы оставим себе.

– «Мы» – это ты со своей мамой? Или «мы» – это мы с тобой?

– Мы, мы, мы, – ответила Джорджи. – До самого дна.

– Джорджи, да что с тобой?

– Извини.

– Значит, ты приняла собачьи роды?

– Я не хочу об этом говорить.

– Тогда о чем ты хочешь говорить?

– Не знаю. Дай подумать.

Она положила трубку на ковер. Сейчас она дышала почти так же, как Хизер возле сушилки с рожавшей Петунией. Джорджи поправила волосы, сняла очки и принялась тереть глаза.

Давай, Джорджи, возвращайся в игру.

Нет, это была не игра. Это была ее жизнь. Ее дурацкая жизнь.

Что бы ты сейчас ни сказала – значения это не имеет, твердила она себе. Нил все равно приедет рождественским утром и сделает тебе предложение. Это уже произошло пятнадцать лет назад. И тогда он тебе сказал: «Мы сделаем так, чтобы нам этого было достаточно». Это судьба.

Если только…

Если только это не было судьбой. Возможно, Нил произнес те слова, поскольку сам хотел их произнести, а вовсе не из-за ее телефонных разговоров с ним. Разве за все годы их совместной жизни он хоть раз намекнул ей, что в ту неделю они активно перезванивались? Надо знать Нила: какие-либо намеки ему вообще не свойственны.

Сейчас у Джорджи был последний шанс поговорить с Нилом перед его поездкой в Калифорнию. Последний шанс убедиться, что он поедет к ней. О чем же с ним говорить?

Джорджи сделала глубокий вдох, потом глубокий выдох и только тогда снова взяла трубку:

– Нил, ты слушаешь?

– Да.

– Ты веришь в судьбу?

– Что? В каком смысле?

– Ты веришь, что в нашей жизни все уже предопределено, а мы лишь следуем предопределенному?

– Ты хочешь спросить, не кальвинист ли я?

– Возможно. – Джорджи пошла на второй заход. – Я спрашиваю, веришь ли ты, что все в нашей жизни уже решено заранее. Уже записано. Вдруг будущее просто сидит и ждет, когда мы до него доберемся?

– Теперь понял. Ты спрашиваешь, верю ли я в судьбу, в предопределенность. Нет, не верю.

– Почему?

– Тогда исчезает ответственность за свои поступки. Получается, я тут ни при чем. Все это было решено заранее и за моей спиной. И тогда вообще незачем к чему-то стремиться. Меня это не устраивает. Я предпочитаю думать, что в каждый момент жизни мы выбираем то, каким будет следующий момент. И свою судьбу мы выбираем сами… Джорджи, а почему тебе это так важно?

– Сама не знаю.

Ей вдруг показалось, что она наблюдает за собой со стороны.

– Джорджи… Ты здесь?

– Да.

– Извини, что заставил тебя ждать.

– Когда? Сейчас?

– Нет. Сегодня. Весь день.

– Ничего страшного.

Нил сокрушенно засопел:

– Ты думала, что я не позвоню. Мне неприятно это слышать. Мне неприятно, что у нас все идет как-то странно. Мы… я не знаю… не говорим, а лишь подбираем слова. Боимся сказать что-то не то. Когда все это началось?

– Наверное, с того дня, как ты один уехал в Омаху.

– Я всего лишь поехал домой на Рождество.

– Неправда, – едва слышно прошептала Джорджи.

Она слышала, как Нил щелкнул зубами.

– Да. Неправда, – признался он.

Джорджи молчала.

Он тоже молчал.

– Я с тобой не расставался, – наконец сказал Нил. – И ты это знаешь. Ведь знаешь?

– Знаю. Но в наших отношениях появилась трещина.

– Мы ее заделаем, – с угрюмой решимостью произнес он.

– Как?

– Джорджи, откуда в тебе столько безнадеги? В прошлый раз мы с тобой замечательно поговорили.

– Опять неправда! В наш прошлый разговор ты на меня рассердился из-за Сета.

Она зажала язык между зубами. Ей хотелось откусить свой дурацкий язык.

– Рассердился, потому что он у тебя опять стоит на первом месте.

– Не выдумывай, – сказала Джорджи. – Я его не звала. Сам появился и разбудил меня.

– Но почему-то он не стал ждать внизу, пока ты выйдешь. Побежал к тебе в комнату. Фактически в твою спальню.

– Да.

– Мне ненавистно это слышать, – зарычал Нил. – До жути ненавистно.

– Нил, я знаю.

– И это все, что ты можешь мне сказать? Только «я знаю»?

– Нил, говорю тебе: я никогда не зову Сета к себе. Но иногда он приезжает сам. Ты не хочешь, чтобы я выбирала между вами. Ты мне сам это говорил. Помнишь?

– Да. И ты сказала, что выбрала бы меня.

– Могу повторить: я бы выбрала тебя. Уже выбрала.

Нил сопел в трубку. Джорджи ждала.

– Почему мы ссоримся? – спросил он. – Ты решила наказать меня за то, что я тебе не позвонил?

– Нет.

– Тогда почему мы ссоримся?

Почему они ссорились? Они не должны были ссориться. Наверное, Джорджи сейчас должна была бы словесно обхаживать его, убеждая простить ее. Делать все, чтобы он любил ее и завтра обязательно поехал бы сюда… делать ей предложение.

– Потому что… потому что я так хочу! – вдруг выпалила Джорджа.

– Как ты сказала?

– Я хочу правды. Я хочу, чтобы мы один раз обсудили все, что нам мешает, и больше уже не ссорились бы! Понимаешь?

Джорджи поймала себя на том, что кричит в трубку.

– Сомневаюсь, что такое возможно, – ответил Нил.

Чувствовалось, он начинает злиться.

– Я так больше не могу! Я не могу постоянно ссориться с тобой из-за одних и тех же причин. И не ссориться из-за них я тоже не могу. Мне надоело делать вид, будто ты не сердит на меня, будто все идет распрекрасно. Надоело говорить этим идиотским бодреньким голоском, зная, что ты тихо меня ненавидишь.

– Джорджи… – Ее слова удивили и задели Нила. – У меня нет к тебе ненависти.

– Есть. А если нет, появится. Тебе ненавистно то, что я делаю с твоей жизнью. Это равнозначно ненависти ко мне. Вот так. Еще хуже, если из-за меня ты возненавидишь собственную жизнь.

– О чем ты? Я не чувствую ненависти к своей жизни.

– Почувствуешь.