Михаил Елизаров - Ногти (сборник) Страница 45

В снотворном принудительном кошмаре мне приоткрылся тайный замысел Алеши — месть на свой манер, подобье шутовской свадьбы, но без карликов и ледяного дома. Он завтра не приедет в загс. Брюхатая невеста прождет час или два. Разгневанные, разойдутся гости, мамаша Проститутки будет звонить пропавшему. Никто не отзовется, он исчезнет на месяц, потом объявится и насладится местью, упьется поздним животом.

Когда настал час судить, кто кому больше напакостил, в моих чернильных силах сочинить любую судьбу и оболгать ее. Но в этой лжи заложен скрытый главный смысл. Если начать чтение, допустим, с предпоследней строки, от третьей буквы четвертого слова и дальше подниматься терпеливым шагом шахматного коня через строчку на вторую букву шестого слова, и так до самого начала, то можно прочитать нечто удивительное, совсем другое — без этого весь труд напомнит пресловутый бутерброд с икрой, с которого слизали только черные икринки шрифта.

Тогда, сквозь вычурность ребуса, похожего на пасквиль, кто-то узнает, что ты прожгла мои воспоминанья насквозь и теперь везде: в кондитерских ветрах из детства, в дрожжевых дымах пивоваренного завода, в дребезжании утренних трамваев и даже на улицах морского городка, где никогда с тобою не бывали. Кто-то узнает, почему так хочется прожить весь длинный список дней бессмысленно и бедно, скоропостижно одряхлеть, зачахнуть в обветшалом домике у городской окраины, с дождями, с листопадом, с мокрым потолком, с горбатым и картавым котиком в ногах, и рядом чтобы ты — моя унылая любовь.

Для начала нам нужен…

— Для начала нам нужен хуй, — сказал Буров нарочито бодрым голосом, — большой и толстый хуй. Или имеются возражения?

Буров покосился на неподвижно лежащую в кровати женщину.

— А может, нам нужен большой и толстый, — он комично выдержал паузу, — цыпленок?

Женщина не улыбнулась.

— Да, да, цыпленок, — с шутливой серьезностью настаивал Буров, — или все-таки хуй?

Женщина молчала.

— А может, котенок? Решайте же, Елена Павловна, хуй, цыпленок или котенок?

Буров чуть подождал ответ и продолжал:

— Ну, хорошо, попробую угадать сам, первое, второе или третье.

Он задумался.

— Наверное, нам нужен… Котенок! Нет? Значит, нам нужен… Цыпленок! Нет? — Буров изобразил страшное недоумение. — Опять не угадал! Остается хуй. Тогда нам нужен большой и толстый хуй! Правильно?!

Тирада Бурова осталась без внимания.

— Ну-с, стало быть, хуй! Кто бы мог подумать! Не котенок, не утенок. А вдруг львенок или тигренок? — с надеждой спросил Буров. — Вы не торопитесь, Елена Павловна, времени предостаточно.

Ответа не последовало.

— По вашим глазам вижу, что все-таки хуй, — сказал Буров уже несколько раздосадованно. — Впрочем, как вам угодно — хуй так хуй. Уточняю в последний раз: большой и толстый? А может, маленький и тонкий, нет?

Женщина, казалось, заснула.

— Поднимайтесь, Елена Павловна! — прокричал над самым ее ухом Буров. — Как вы и заказывали — большой и толстый хуй. Извольте.

Буров постоял перед женщиной со спущенными штанами. Мужское достоинство Бурова не отличалось ни размерами, ни толщиной.

— Ну что же вы не рады, Елена Павловна? — саркастично спросил Буров. — Вот всегда вы торопитесь с выбором, а потом недовольны. Не нравится, да? — Буров внимательно осмотрел отвергнутый заказ. — А по-моему, вылитый цыпленок, — задумчиво сказал Буров. Он повертел член в руках. — А в профиль вполне похоже на котенка. Не угодишь на вас, Елена Павловна.

И в фас, и в профиль член Бурова напоминал разбухшего дождевого червя.

— Ладно, — сжалился Буров, — вы еще немного подумайте, Елена Павловна, а я пока поговорю с молодым человеком.

Буров подошел к лежащему на полу голому мужчине.

— А к вам, юноша, у меня отдельный разговор, — сказал Буров приятельским тоном. — Вы позволите называть вас Цыпленком или Котенком?

Мужчина безмолвствовал.

— Благодарю, — сказал Буров, — вас не смущает, кстати, мой вид, нет? — Он улыбнулся и присел рядом. — Вот признайтесь мне, как на духу, что лучше: большой толстый хуй или цыпленок? Молчите? Не знаете? И не узнаете, дорогой мой.

Буров нервно вскочил и зашагал вокруг лежащего.

— Да-с, юноша, поумнее нас с вами люди пытались ответить и только лбы расшибли, — говорил, прохаживаясь, Буров. — А на первый взгляд, еще та дилемма. Хуй или цыпленок, хуй или котенок. Вывод кажется однозначным. Но в нашем случае задача предельно усложнена. Нам нужно определиться, что лучше — хуй или цыпленок одновременно с котенком, причем хуй не настолько большой и толстый, как хотелось бы, — неожиданно самокритично признался Буров. — Я ведь почему к вам обращаюсь, — развивал мысль Буров, — с других вообще никакого спроса. Вот взять хоть мою Елену Павловну — умнейшая, образованная женщина, — он оглянулся на кровать, — и тоже в тупике. Так что, не обессудьте, вы у нас единственный Котенок и Цыпленок в чистом виде и должны рассеять наши сомнения. Отвечайте же, ради Бога! — раздраженно крикнул Буров. — Или я ошибся — вам ближе в этой беседе позиция большого и толстого хуя? Вполне допускаю, но это еще надо проверить. Не возражаете, Елена Павловна?

Буров повернул мужчину лицом вверх и оценивающе оглядел его гениталии.

— Хуй как хуй, — наконец констатировал Буров, — ничего особенного, — и быстро вернул мужчину в исходное положение. — И перестанем играть в молчанку, — прокурорским тоном сказал Буров. — Я тут распинаюсь, и хоть бы полслова в ответ. Мне что, больше всех нужно? Блядь!

Буров поднял с пола молоток.

— Блядь, вот ко всему еще и ногу ушиб! Так, Елена Павловна, кончай канитель тянуть, время вышло, говори, сука, чего тебе не хватало?! Молчишь?! А может, я мешаю, может, мне уйти, наедине вас оставить?!

Буров за ноги подтащил тело мужчины к кровати и в два приема забросил туда. На полу, в том месте, где лежала голова мужчины, расплылась густая бордовая клякса.

— Получай своего цыпленка, котенка, целуйся с ним, ебись, пока не треснешь!

Буров схватил Елену Павловну и уложил сверху мужчины. Под пышными волосами жены виднелся проломленный затылок.

Чуть прихрамывая, Буров сходил в коридор и принес оттуда чемодан, с которым вернулся этим утром из командировки. Вынимая из чемодана вещи и раскладывая их по полкам, Буров изредка поглядывал на парочку в кровати. Если бы не кровавые пятна на подушках, все по-прежнему напоминало бы ту постельную идиллию, нежданно увиденную Буровым.

Буров всхлипнул, потом разрыдался. Причитая словами «цыпленок» и «котенок» — именно этими именами Елена Павловна награждала неизвестного мужчину, — он вышел на балкон. Там он перелез через перила. Возле подъезда столпились соседи, подкатил желтый милицейский «бобик». Тогда Буров набрал в легкие побольше воздуха и с истошным криком: «У меня большой и толстый хуй!» — прыгнул с балкона.

Поиграем в корову?

— Поиграем в корову? — Мой голос ходил ходуном от вожделения. — Ты доярка! — Я водрузил ей на голову свои трусы, имитирующие платок. — Глупенькая, разожми кулачок. Существует доильный аппарат…

Мы условились, что доильный аппарат — это ее рот. Она выдоила меня до капли. Я всегда хотел такую дочурку.

Открылась дверь, я подскочил:

— Танюша, с первого взгляда может показаться, что… Но мы играли в сельское хозяйство…

Она задохнулась увиденным, молча расцарапала себе лицо. Я схватил ее за руки:

— Валерьянки?

Она вырвалась и задрала юбку. Картина, нам открывшаяся, была достойна всяческого сожаления.

— Таня, не звони никуда, пожалуйста…

— Не могу, иначе покончу самоубийством!

— Таня, вспомни, твой первый муж онанировал в парке бродячим собакам, но ты же не доносила…

— Он — выродок, а ты — хуже!

Я выдернул шнур:

— Кто нашел твою единственную эрогенную зону?! Толпы мужчин шарили по тебе с миноискателями, а я разыскал за пять секунд и десять фрикций!

Она надевала туфли.

— Татьяна, ты ведь тоже не считалась с моей стыдливостью! В первую нашу ночь рассказать про отчима, народного артиста…

Она запудрила ссадины:

— Соврала.

— Танюша, в милиции уже никого нет, все по домам разошлись. Утро вечера мудренее…

— Тебя расстреляют, сукиного сына, а если не расстреляют, то сделают на зоне петухом!

Заломило в мочевом пузыре, я хотел отлить и не смог от волнения.

Она выскочила на лестничную клетку, я, запоздало, за ней:

— Танюша, а шарфик? Простудишься!

Только на улице я настиг мою Танюшку и, тоскуя, перерезал ей горло. Я был потрясен случившимся. Она умирала долго, как в опере.

Не помню, сколько я проплакал над ее расчлененным трупом, целовал ее в матку, даже отгрыз кусочек.

Пришел милицейский патруль: однозвездный лейтенант Сережа и ефрейтор Маслов.