Филипп Майер - Сын Страница 45

Финеас был к ней добр и внимателен. Трудно представить, какой властью он обладал: Железнодорожная комиссия, как позже ОПЕК, контролировала цены на нефть по всему миру. Финеас был баснословно богат. Ему ничего не стоило возвысить или уничтожить любого нефтепромышленника в штате, любого политика, – вы могли пробурить сколько угодно скважин, но не смели выкачать ни капли без его одобрения.

Контора Комиссии размещалась в скучном сером здании; единственное отличие от остальных офисов – автомобили на парковке: «паккарды», «кадиллак-16», «линкольн-зефир» и «континенталь». Финеас занимал угловой офис. Стены были увешаны охотничьими трофеями, а в придачу винчестер Полковника, пара кольтов, почетные таблички Общества Скотоводов Юго-Запада и Ассоциации Первых Ковбоев Техаса. Были здесь фотографии слонов, львов, оленей всех мастей, на которых он охотился на пяти континентах. Фото с Тедди Рузвельтом на Кубе – Финеас широко улыбается и выглядит гораздо более уверенно, чем старик рядом с ним.

Сейчас ему было семьдесят пять, но спину держал прямо, да и вообще производил впечатление крепкого мужчины. Финеас совсем не похож на Полковника: высокий, седовласый, в дорогом костюме, в окружении хорошеньких секретарш. Он не носил ковбойские сапоги и галстук-веревочку – символы прошлого поколения, – а напоминал скорее банкира с Восточного побережья.

Между тем здоровье его пошатнулось в последнее время: ноги опухали, сердце пошаливало. До возраста своего отца он точно не дотянет.

Секретарша поставила перед Джинни кофе и тарелку с булочками. Джинни внимательно рассматривала девицу: брюнетка с фиалковыми глазами, высокими скулами, идеальной фигуркой – да, ей самой никогда не стать такой хорошенькой. Финеас поинтересовался, нет ли новостей от Пола с Клинтом, поздравил с окончанием школы. Есть ли у нее планы? Нет, ничего конкретного. Она поудобнее устроилась в кресле с видом на капитолий и даунтаун Остина. Всего-то пять часов езды от ранчо, а словно совсем другая страна.

Когда за секретаршей закрылась дверь, тон Финеаса изменился, и она поняла, что сейчас речь пойдет о делах.

– Подозреваю, нам обоим ясно, что ранчо терпит убытки.

Она кивнула, хотя это было не совсем очевидно: цены на мясо неуклонно росли с начала войны.

– Я жил на этой земле, когда она была дикой и неосвоенной, – продолжал Финеас. – Я похоронил здесь отца, мать и брата. И теперь мой племянник – твой отец – намерен нас всех разорить. Он готов пустить на ветер наши деньги, полагая, видимо, что они растут сами собой, как свежая травка по весне. Не понимаю, почему старик сделал его основным наследником. – Он устало откинулся в кресле. – Ты видела бухгалтерские книги?

– Думаю, нет.

– Ну разумеется, нет. – Он жестом подозвал ее поближе, где на столе лежал раскрытый гроссбух, и показал цифры: чуть больше четырехсот тысяч долларов. – Это доходы от прошлогодних продаж скота. Кажется, довольно много, и так оно и есть, потому что твой отец крупный торговец. Но следующие тридцать семь страниц – это расходы.

Он принялся перелистывать, сначала по одной странице, потом по две-три за раз, пока не добрался до конца и не показал другие цифры: чуть меньше восьмисот тысяч долларов.

– Расходы ранчо почти вдвое выше его доходов.

Это какая-то ошибка, подумала она, но промолчала.

Вместо этого спросила:

– И как давно это продолжается?

– Лет двадцать, по меньшей мере. Единственное, что держит нас на плаву, это нефть и газ, но скважины уже старые и полупустые. Полковник очень благоразумно сдал в аренду всего несколько тысяч акров, надеясь, что мы сможем сдать остальное подороже. А мы этого не сделали.

Он помолчал.

– По непонятным для меня причинам в нашем штате образовался своеобразный клуб богатых наследников, которым нравится играть в скотоводов. Если такой термин вообще можно ныне употреблять. Боб Клеберг нашептал твоему отцу, что, применяя новые технологии, закупив племенных бычков, поставив автоматические ворота в изгородях, он сумеет сколотить состояние на продаже мяса, чего не сумел даже ловкач Клеберг на своей собственной земле. Ты, может, знаешь, а может, и нет, но Кинг Ранчо, весь миллион акров, на грани банкротства, если «Хамбл Ойл» не ссудит им три миллиона долларов. Печально, поскольку я сделал Алисе Кинг очень выгодное предложение. И мне всегда нравилось Побережье.

Он подождал реакции, но Джинни молчала, и Финеас продолжил:

– Твой отец рассчитывает, что я не вечен, думает, если он получит мои деньги, все проблемы мигом разрешатся. Но он не понимает – не желает понимать, – что даже вместе с моими деньгами ранчо обречено – вопрос лишь в том, сколько миллионов он успеет пустить в трубу до окончательного финала.

Она поняла, к чему клонит Финеас. От нее ждут предательства собственного отца. Удивительно, но эта мысль не вызвала у нее бурного протеста. Отец, несмотря на свой грубоватый имидж, все-таки был денди. Она всегда об этом знала – наверное потому, что Полковник регулярно это подчеркивал. Деньги – последнее, что его беспокоило, он желал красоваться на обложках журналов, как Полковник. А Полковник никогда не уважал его, и теперь она видела, что Финеас – другой знаменитый член их семьи – тоже не уважает.

– Хочешь перекусить? Или готова еще немножко послушать про дела?

– Конечно, готова.

– Отлично. Скажи, что ты знаешь о скидках на истощение ресурсов?

– Ничего, – честно призналась она.

– Ну конечно. Равно как и твой отец. Скидка на истощение ресурсов – это и есть то, что отличает нефтяной бизнес от скотоводства, как Северный полюс от Южного. В настоящий момент, если ты буришь нефтяные скважины, двадцать семь с половиной процентов доходов ты можешь списать как убытки.

– Потому что тратишь деньги на бурение?

– Именно так мы и объясняем журналистам, хотя в действительности мы уже списали около шестидесяти процентов издержек как нематериальные активы. Скидки на истощение ресурсов – нечто абсолютно иное. Каждый год скважина дает нефть, и, наполняя твой карман, она одновременно облегчает бремя твоих налогов.

– То есть ты получаешь доход, называя это расходами.

Финеасу определенно понравился ее вывод.

– Звучит несправедливо, – заметила она.

– Как раз наоборот. Это закон Соединенных Штатов.

– И все равно.

– И все равно это ничего не значит. Для принятия закона были свои причины. Люди будут разводить скот, даже если это приносит одни убытки, – фермеров не надо поощрять. С другой стороны, поиски нефти – дорогое занятие, а добыча ее еще дороже. Это рискованное предприятие. И если государство заинтересовано в добыче нефти, оно должно побуждать нас к этому.

– Значит, надо бурить скважины.

– Разумеется, надо бурить. Поразительно, как твой отец может по-прежнему думать о коровах. В прежние времена мы получали доходы, используя природные запасы, за десятилетие истощая то, что копилось тысячи лет. Мы наводняли пастбища скотом, уничтожая траву, которая должна его прокормить. Но, как ты уже, наверное, поняла, факты – скучная вещь, особенно для таких людей, как твой отец. Что делает каждый хитрожопый ловкач, пробуривший скважину и заработавший свой первый миллион? Покупает ранчо и запускает туда стадо «герефордов» – точно так же, как он покупает «паккард» и женится на молодой красотке. И вовсе не рассчитывает на прибыль от этих приобретений.

Но все остальные вынуждены существовать в реальности. Мне звонит морской министр, который не желает никакого контроля производства. Ему нужны нефтяные вышки, вышки и еще раз вышки – единственное, в чем мы превосходим немцев, это наша нефть. Сейчас строят трубопровод отсюда до Нью-Джерси, где расположены все нефтеперерабатывающие заводы, и они хотят получить всю нашу нефть, до последней капли.

Финеас выглянул в окно, продолжая говорить, но Джинни потеряла нить беседы. Опять что-то о налогах… Ей стало дурно, она не сможет начать с отцом этот разговор, никак. Война не продлится вечно, обычно отвечал отец, и все вернется на круги своя. Неплохо, наверное, быть таким, как он, считать себя важной фигурой, почти членом королевской семьи, правда, из страны, о которой никто слыхом не слыхивал. Впрочем, многие с ним соглашались. Полковник умер довольно давно, и репортеры уже начинали интересоваться самим отцом; они приезжали брать интервью, и отец с готовностью пичкал их байками Полковника, пересыпая своими собственными – из тех времен, когда они с Полковником захватили усадьбу, битком набитую мексиканскими конокрадами, во время бандитских войн 1915 года. Говорили, что он тогда хладнокровно застрелил человека.

И все равно отец был представителем вымирающей породы, большинство старых владельцев ранчо давно обанкротились. Люди теперь жили в городах – хотя она никак не могла к этому привыкнуть, – времена Дикого Запада ушли в прошлое, далекое прошлое, даже если находились те, кто не желал этого признавать. Отец с его большими руками, тяжелым подбородком, суровым взглядом стал наконец тем, кем мечтал быть с детства, – пережитком истории, обломком минувшей эпохи. И неважно, что сам он не имел к той эпохе никакого отношения. Он водил репортеров к коралям, устраивал для них шоу, бросал лассо, валил бычков, но при этом держал старых, смирных лошадей для посетителей – вещь, немыслимая в прежние времена, потому что лошади стоят денег и предназначены для работы. Не для забав.