Александр Кабаков - Камера хранения. Мещанская книга Страница 45

И тем не менее сапоги были обязательной частью униформы наших соотечественниц. Режиссер Р., сделавший, на мой взгляд, фильм-энциклопедию о семидесятых, не случайно вставил туда эпизод с сапогами. Герой помогает их надеть героине… Новогодняя ночь, валит снег, мороз… А сапоги, судя по тому, как мягко сваливаются набок их голенища, не особенно толстые… И «ой!» женщины, полную славянскую икру которой прихватила западноевропейская молния… Там, в этом фильме, много деталей нашей тогдашней жизни, но если деталь в него попала, значит, в жизни она была важней десятков, а то и сотен других.

Сапоги – попали.

Собственно, сапоги были женским аналогом мужских джинсов и меховых ушанок. Добыл(а), достал(а), вырвал(а) – и порядок. Уже как человек.

Как наш человек.

Штаны американские, сапоги общемировые, шапки свои, народно-номенклатурные.

Широк русский человек, как написал один русский человек. А уж советский был широк – шире некуда.

…Итак, понемногу набрался чемодан, его надо бдительно засунуть под вагонную полку, на которой самому лечь спать. Одни джинсы чего стоят… А шапку – под подушку…

И теперь осталось только договориться с проводником, чтобы предоставил под коробки с черными надписями Fragil – то есть «Осторожно, стекло!» – резервное купе и запер его ключом-трехгранкой. Проводника всегда уговорить можно, он что, не понимает, что значит STEREO?..

У всех стерео, а у него – моно

В предыдущих главах я назвал и кратко описал предметы женского и мужского пользования, которые вписывали людей в пейзаж последней трети минувшего столетия. Ведь, в сущности, наша одежда и вообще все, что нам принадлежит, в чем и с чем мы появляемся среди других людей, – это всегда нечто вроде театрального костюма, который должен соответствовать декорациям.

Например: самовар на веранде, юбки с турнюрами, белые полотняные мужские костюмы – значит, перелом позапрошлого и прошлого веков, мы отдохнем, дядя Ваня, мы отдохнем, в Москву, в Москву… Конечно, современное режиссерское прочтение может надеть на Треплева кожаную куртку, а на барышень – купальники, причем topless, – но потому оно и привлечет внимание театральной критики, что опровергнет «правильное», подразумеваемое – юбки, белые костюмы и пр.

Таким образом можно собрать «веранду» любого десятилетия.

Например: пик моды – сапоги-чулки с эластичным голенищем; мохеровые волосатые шарфы и, конечно, меховые шапки – в диапазоне от актерских лисьих до инженерских пыжиковых; и джинсы, джинсы на мужчинах и женщинах… Значит, идут семидесятые прошлого столетия, какое-нибудь выездное заседание парткома, вольнодумная жажда ленинских норм…

Но явно не хватает «самовара», центра картины. Где этот «самовар»? Что я назначу «самоваром» чеховщины застойных лет?

Вот набор терминов, которые понадобились бы для его описания. Попытка изложить всё связно – дело безнадежное, но характерные слова и выражения, поставленные в произвольном порядке, могут передать суть лучше, чем неумелое описание. Вот:

Диапазон двадцать-двадцать.

Сони, Панасоник.

Шарп, Санио, Филлипс.

Грюндиг.

Четыре дорожки.

Долби.

Двухкассетник.

Снова Шарп.

Точно двадцать-двадцать?

Точно.

И так далее…

Вот он, этот набор непонятных слов и бессмысленных выражений, стоит на почетном месте: раньше это называлось «под образами», теперь про образа не вполне понятно, поэтому говорят просто «система» или неопределенно «стерео». Огромные полированные ящики, шкафы, фасады которых утыканы разного диаметра черными или серыми конусами, уходящими вглубь ящиков. Ящики называются «колонки» и оцениваются в единицах мощности и в диапазонах воспроизводимых музыкальных частот. Диапазон 20 герц – 20 килогерц даже теоретически задает крайние возможные границы воспроизведения, но каждый второй меломан-владелец утверждает, что у него «колонки вытягивают верха двадцать три». При этом «по мощности дают триста, как истребитель, понял?». Триста чего – не уточняется, поскольку внятный смысл неизвестен ни говорящему, ни слушателю…

Вот она стоит в красном углу, «система», реально противостоящая системе. Что бы это ни было —

советская вершина стереоэлектроники хрипловатая «Симфония» или привезенный как итог многомесячных лишений и риска в братской Анголе, действительно охватывающий диапазон 20–20 Panasonic;

любимый чернокожими бандитами из Бронкса двухкассетный Sharp, по мощности сравнимый со средним танком, серебристый и мигающий, как елка, или запорожского, если не ошибаюсь, равнодушного изготовления «Весна» (если любой предмет не назывался «Весна», он назывался «Юность»), из которого кассета начинала вываливаться на второй день, а пленка в протяжке путаться петлями – на четвертый;

мечта консерваторских меломанов, недосягаемый, как Гилельс, Maranz, дающий качество звука лучше, чем Большой зал,

– сколько бы ни стоил звукоизвлекающий прибор, занявший в кооперативных квартирах место, которое в европейских фамильных замках занимал камин, а в русских провинциальных гостиных – буфет с наливками,

– «стерео», едва появившись, стало одним из центров всякой семейной автономии.

Ленточные магнитофоны, распространители неизлечимой для режима болезни «авторская песня», были изначально на подозрении, Высоцкий и Галич, не говоря даже об Окуджаве, создали ленточным магнитофонам «моно» дурную, насквозь политическую репутацию. То ли дело «стерео», наслаждение буржуазного слуха!.. Лишь дальновидные люди, руководившие нашим шатким государством, всё понимали правильно. А потому «стерео» не производилось вовсе, либо производилось в таких ничтожных количествах и качестве, что оставалось изысканным развлечением.

…Вертушка, усилитель, колонки… Знаменитый альбом Glen Miller в белом конверте – триумф джаза над идеологией… Супрафоновские сборники эстрадно-джазовой классики… Ансабль «Мелодия» под управлением Георгия Гараняна…

…Вертушка, звукосниматель с балансом в виде грузика на ниточке, подвешенного ближе к звукоснимающей головке…

…И колонки, колонки!..

«…Тяжела ты, шапка моно Маха», – прочел школьник семьдесят пятого года и запнулся. «Если этот Мах… царь и вообще… то почему у него шапка моно?»

Мальчик точно знал, что «стерео» лучше.

А я всегда знал, что звучу «моно», и от этого возникало чувство неполноценности. У меня и дешевенькая полусоветская – полупольская «система» появилась, при всей любви к музыке, поздно, на самом излете десятилетия.

…А теперь не «стерео» вообще не бывает. Левый канал и правый канал помечены L и R даже на внутриушных «колонках» – ну, тех звучащих пуговицах, которыми все затыкаются друг от друга. Могли мы сорок лет назад представить себе нынешний вагон метро? Даже выйти из него невозможно, потому что никто не слышит вопрос: «Вы сходите на следующей?»

А сходить нам надо было еще на предыдущей.

Обошлось (несколько слов под настроение)

Появление советских цветных телевизоров стало принципиально важным событием на социалистическом рынке бытовой электроники: это был первый прибор, более или менее удовлетворяющий запросы наших покупателей. Более того – братья по лагерю вывозили их в предельно допустимых количествах, так называемые нерабочие тамбуры в вагонах варшавских и пражских поездов были забиты гигантскими коробками до потолка. Впрочем, народные демократы везли и утюги…

Первые советские цветные телевизоры были привлекательны прежде всего тем, что позволяли подключать японские видеомагнитофоны, и такое мирное сосуществование позволило нам увидеть всё скромное неприличие «Эммануэли» и все наивные трюки первых «Звездных войн». Был и советский видеомагнитофон «В12», но его качество почти исключало практическое использование…

Как все популярные товары, советские цветные телевизоры были дефицитом. В магазине «Орбита» на Смоленской площади за ними занимали очередь – со списком – с ночи. А стоили они что-то около 800 рублей, четыре хороших инженерских зарплаты…

Мне повезло – я получил большой гонорар за очерк о передовых методах экономии природных ресурсов и с деньгами в кармане забрел в упомянутый магазин. Тут как раз привезли цветные «Рубины», и меня очередь притиснула к кассе первым…

Уже не помню, как мы с приятелем втащили 40-килограммовый картонный ящик на мой десятый этаж – в лифт он не влезал. Но отчетливо по-мню, как мы остановились передохнуть и приятель задумчиво сообщил: «Говорят, они взрываются ни с того ни с сего…»

До меня тоже доходили такие слухи, но не отказываться же из-за этого от возможности посмотреть «Последнее танго в Париже»!

…Однако мой не взорвался. Просто экран зарябил, пропал цвет, а потом и звук. И советский ветеран был с почетом отправлен на помойку, его вытеснил Sony, купленный уже без всякой очереди. «Рубин» почти безупречно прослужил восемь лет! Правда, все эти годы я ждал взрыва, и это немного портило удовольствие.