Кристофер Бакли - Зеленые человечки Страница 45

Доктор Вальк – отец галогенной бомбы, изобретение которой существенным образом повлияло на ход холодной войны. Новое галогенное оружие так напугало президента Кеннеди, что тот засекретил не только само оружие, но и доктора Валька, что причинило этому маленькому тщедушному чешскому иммигранту с кустистыми бровями немало неудобств. Окончательно рассекретили доктора только при президенте Никсоне: тот разрешил доктору пользоваться телефоном, кредитными карточками и прочими услугами, которые обыкновенные граждане воспринимали как нечто, само собой разумеющееся. Никсон и Киссинджер регулярно обращались к нему за консультациями по поводу того, как держать в страхе другие страны.

Под конец жизни Вальк поверил в то, о чем избегали говорить вслух. Как-то раз, сидя у себя в кабинете, в институте имени самого себя, находящемся в Охо, штат Калифорния, он подсчитывал, сколько взрывчатки потребуется, чтобы спалить советскую военную базу в Челябинске. Совершенно случайно он выглянул в окошко – и увидел странные мигающие огни. С той самой минуты его жизнь в корне изменилась. К сожалению, состояние здоровья доктора оставляло желать лучшего: старику было уже под девяносто, и он все чаще и чаще забывался, начиная говорить по-чешски. Банион опасался, как бы тот, представляя его многомиллионной аудитории, не перешел вдруг на родной язык.

– Может, позвать переводчика – так, на всякий случай? – предложила Элспет.

– Отличная идея, Элспет, – кивнул Банион. – Ладно, потом слово возьму я – буду говорить минут пятнадцать, не больше. Попытаюсь выучить слова нашего псалма. Кстати, как там?

– О-у, о-у, о-у, что известно нашему пра-ви-тель-ству?

– Хорошо. Итак, потом вступают Благородные Северяне, и мы, не мешкая, переходим к праздничному фейерверку. Кстати, нам удалось получить разрешение на проведение фейерверка?

Да, они как раз над этим работают. Сотрудники парковой службы, весьма раздосадованные тем, что их мнением пренебрегли, придрались к некоторым мелочам, настаивая на возможности террористического акта, направленного против участников марша, или, не дай господь, против самого Белого дома.

– Ладно… – Банион зевнул, – а теперь давайте быстренько пробежимся по субботней программе.

Было три часа утра, когда Банион, наконец, добрался до дома и обессиленно повалился на кровать. У него не оставалось сил даже на то, чтобы раздеться и забраться под одеяло. Вдруг зазвонил телефон.

– Да? – раздраженно бросил он. Если это Фалопьян и Мерфлетит с попыткой в очередной раз убедить его устроить из марша сидячую забастовку вокруг здания Конгресса… Эти маньяки хотят превратить мирное мероприятие в битву при Банкер-хилле.[83]

– Это я.

Банион рывком сел на постели.

– Ну, как дела, Мата Хари?..

– Хотела поблагодарить тебя.

– За что?

– За то, что не выдал меня на своей пресс-конференции.

– Не обольщайся. Я сделал это не ради тебя.

– Да? Неужели?

– Думаешь, мне хочется, чтобы Фалопьян и Мерфлетит узнали, как легко обвести меня вокруг пальца? Все думают, что тебе пришлось уехать домой по семейным обстоятельствам.

– Ладно, в любом случае, спасибо. Ну, как ты?

– Это профессиональный или личный интерес?

– Я за тебя беспокоюсь.

– Знаю. Я ведь собираюсь выпустить джинна из бутылки. Мои люди зададут Конгрессу такого жару, что мало не покажется. Ты и твои коллеги, защитники инопланетян, побежите, поджавши хвост…

– Джек, ты совершаешь большую ошибку. Верь мне.

– Верить тебе? Это, должно быть, шутка.

– Но Джек…

– Значит, ты хочешь, чтобы я сказал двум миллионам демонстрантов: «Ладно, ребята, проехали, отправляйтесь по домам. Роз говорит, что я совершил ошибку». Нет уж, дудки. Мой тебе совет: найми хорошего адвоката прежде, чем тебя вызовут повесткой в Конгресс для дачи показаний о преступлениях против американского наро…

– Джек, помолчи минуту. Слушай, тут такое творится… Тебе даже и не снилось.

– Послушай, куколка, я не Горацио, а ты не Гамлет.

– Что?

– «Гораций, много в мире есть того, что вашей философии не снилось».[84] Как бы там ни было, Гамлетом должен быть я, а не ты. Я тот, чья жизнь пошла наперекосяк из-за фатального видения.

– Я защитила диплом по политологии, а не по английской литературе.

– Ладно, проехали. Слишком поздно, чтобы устраивать семинар по творчеству Шекспира. Уже начало четвертого. Я чертовски устал. У меня болит голова. Я целый день провел с Фалопьяном и Мерфлетитом.

Роз хихикнула.

– Тебе смешно?

– Извини, ничего не могу с собой поделать. Только подумаю об этой парочке… Такие придурки.

– Если бы ты только знала, во что эти придурки собираются превратить марш, тебе было бы не до смеха.

– Да?

– Проехали. Я все время забываю, что разговариваю со шпионкой.

– Они хотят выдвинуть свои требования, верно?

– Дантон все время твердит о какой-то «конвергенции». Видимо, он думает, что на дворе семнадцатый год и мы идем штурмовать Зимний Дворец. Я чувствую себя Керенским.

– Постарайся как-нибудь осадить их. Если ситуация выйдет из-под контроля, это не принесет твоей стороне ничего хорошего. Кто-то заплатит за все. Ты, например…

Банион зевнул.

– Ну и чем же ты сейчас занимаешься, не считая, конечно, звонков по прослушиваемому телефону?

Молчание.

– Понимаю. Ты не можешь об этом рассказывать. – Он хотел было положить трубку, но не мог.

– Скажи, ты вернулась в Чикаго? Опять издаешь «Космос»? «Альдебаранцы – паршивые любовники»?

– Джек, мне пришлось переехать. Как бы я хотела, чтобы ты мне поверил. В тот вечер я… Я действительно была уверена, что тебя подставили. Я пыталась тебя защитить.

– Теперь это не имеет значения, Роз.

– Для меня имеет. Ситуация вышла из-под контроля. Мы пытаемся…

– Кто это «мы»?

– Я могу тебе сказать только одно: все обернется против тебя, хотя и не по твоей вине…

– М-да. Твои слова все проясняют. Извини, мне нужно немного поспать. У меня завтра тяжелый день.

– Будь осторожен, дорогой.

– Пока.

Банион уснул, размышляя над тем, что она хотела этим сказать – «не по твоей вине».

– Эй, Скраббси, проснись. Ну же, просыпайся.

Скраббс распахнул глаза. Над ним нависала темная фигура Брэдли. За окном чернел непроглядный мрак.

– Который час?

– Самый подходящий, чтобы сматывать удочки, вот что я тебе скажу.

– Почему?

– Этот тип. Он здесь.

– Что?

– Я спустился к лодке. Собирался порыбачить чуток до работы. А он тут как тут.

– Кто?

– Этот тип. Давай, одевайся. Да побыстрей же, напяливай свои шмотки. Я тебе не дворецкий какой-нибудь.

Скраббс сел на постели и протер глаза. Во рту был привкус строительной пыли. Вчера вечером Брэдли заставил его работать допоздна в отместку за длительную отлучку посередине дня. Он натянул джинсы.

– Какой тип?

– Вообще-то их было трое. У них были какие-то значки.

– Какие значки?

– Я не разглядел. Слишком темно. Они спросили меня, не моя ли это лодка. Я прикинулся дебильным ниггером. «Не, – говорю, – сэр! Не моя это лодка! Это лодка моего приятеля, Бернарда. Иногда он дает ее мне, чтобы я мог порыбачить». Ну же, шевелись.

Скраббс торопливо натягивал одежду.

– Где они сейчас?

– На пути к дому Бернарда. Не думаю, что он будет рад их видеть. Думаю, им небо с овчинку покажется, когда они постучат к нему в дверь.

– А кто такой этот Бернард?

– Торговец наркотиками. Крупный торговец наркотиками.

– Господи боже мой, Брэд.

– Шуму-то будет. Чего ты ждешь – завтрак в постель?

Они ехали на машине из Анакостии на вокзал Юнион-стейшн.[85] Несмотря на ранний час, на улицах было людно. Повсюду слонялись толпы народа со значками, помеченными буквами «НЛО».

– Здесь они тебя не найдут. Здесь ты как иголка в стоге сена, – сказал ему Брэдли.

– А ты куда отправишься?

– Поеду рыбу ловить. У меня кузен в Пенсильвании.

Брэдли протянул Скраббсу тугую пачку денег.

– Это твои пенсионные отчисления. Я удерживал кое-что из твоего заработка.

Скраббс пересчитал деньги. Там было пятьсот долларов.

– Спасибо, Брэдли.

– Можно дать тебе совет?

– Да, конечно.

– Никогда больше не нанимайся укладчиком. Все равно у тебя ни черта не получится.

Они пожали друг другу руки и расстались.

Глава 15

Сотрудники Национальной парковой службы давно перестали публиковать официальные данные о количестве участников марша, поскольку те начали предъявлять иски, если их что-либо не устраивало в этих оценках. Средствам массовой информации такая опасность не угрожала. Весь растянувшийся на две мили Молл, все пространство от Капитолия до Мемориала Линкольна было заполонено митингующими. В пятницу, к середине дня, по каналу Си-эн-эн объявили, что это самая массовая акция в столице за всю национальную историю. Марш протеста «Человек двадцать первого века» начал свое триумфальное шествие по столице.