Фабио Воло - Скажи любви «нет» Страница 45

– Это считалось в порядке вещей, все так делали. Нас учили уму-разуму подзатыльниками, другого выбора не было, тогда не разводили долгих разговоров. Они так привыкли жить: и со скотиной, и с детьми обращались одинаково. Если тебе везло, ты отделывался четырьмя оплеухами, если же нет, то стягивали с пояса ремень и гонялись за тобой вокруг стола. Твой дед меня поколачивал, потому что сам получал зуботычины от отца, которому тоже доставалось от своего.

– Но ты-то меня никогда не бил.

– У меня рука не поднималась, я никогда не был таким, как твой дед. У него сил было больше.

– Ты на самом деле думаешь, что все дело в силе? А может быть, ты просто не хотел быть похожим на него?

– Ну, не знаю. В общем, я не мог тебя наказывать. Хотя один раз я тебя отшлепал по мягкому месту, но больно от этого было мне, а тебе.

– Я этого не помню. А что я такого сделал?

– По-моему, ты грубо разговаривал с матерью…

– А кроме затрещин, что ты помнишь о деде?

– Он был крепкий мужчина, все время работал, на меня у него не оставалось времени. Правда, помню, он своими руками смастерил мне маленький грузовик с настоящими стеклами в окнах и фарами, которые работали от батарейки. Он с нами редко разговаривал.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что он с вами редко разговаривал?

– Когда он выходил из дома, то со всеми останавливался поговорить, он был блестящий собеседник, скорее даже говорун, а дома он был немногословен. Со мной он почти не разговаривал. Если я оставался с ним один, он мог часами меня не замечать, как будто меня и не было. Он обращался ко мне, только если я его разозлил, или когда читал мне нотации.

– И что он тебе говорил?

– Обычные вещи, говорил, что мне повезло, потому что жизнь у меня не такая, как у него, он еще маленьким должен был пойти работать. Что я сижу на всем готовеньком и могу жить в свое удовольствие, потому что он ради нас всем жертвует и жизни не видит. А ведь когда он начал работать, ему пришлось вкалывать за литр молока в день. Или говорил, что я должен раньше вставать и сразу приниматься за ученье, иначе вырасту оболтусом и лоботрясом. Он все время называл меня копушей, уверял, что в жизни я ничего не добьюсь. И оказался прав, потому что моя жизнь сложилась так, как он и предсказывал.

– Все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Может быть, тебя надо было просто подбодрить.

– Возможно, да, но в конце концов все так и вышло, и он был прав. Меня во всем преследовали неудачи, и если бы ты не помогал мне деньгами, не знаю, что бы с нами стало.

– Папа, самое лучшее, что ты можешь сделать для меня, это просто обратиться ко мне… с какой угодно просьбой, в том числе и за помощью. Ну, скажем, как сегодня, проводить тебя в больницу.

– Надо же. Тогда я много для тебя сделал, потому что ты всю жизнь только этим и занимаешься.

Мы улыбнулись.

– Твоя мать это единственное светлое пятно в моей жизни. Единственное, чего я добился. Твоя мать и ты. Но ты, скорее, ее заслуга.

– Ну, зачем ты все твердишь, что я ее сын, а ты в этом только принимал участие. Ты так всегда говорил, когда я был маленький. А я каждый раз обижался.

– Ты обижался? Но я ведь шутил. Это у меня такая шутка была.

– Дурацкая шутка… Я был слишком маленьким, чтобы понять ее.

– Я никогда не замечал, чтобы ты из-за этого расстраивался. Я еще много чего не замечал… Твоя мать великая женщина. Мне по-настоящему повезло. Ты знаешь, с той жизнью, которую я ей устроил, она давно бы могла бросить меня, но она всегда была рядом. Когда мы поженились, дела на работе уже шли неважно. Мы поженились в самое неудачное время. Потом она забеременела. Мысли о том, что я не смогу устроить для вас достойную жизнь, непрерывно преследовали меня. Но твоя мать, вместо того чтобы злиться, как могла, успокаивала меня, ободряла, говорила, что скоро все устроится. Она никогда не жаловалась. Те же родители твоей мамы, твои дедушка и бабушка, имели полное право бросить мне упрек. Но они были порядочными людьми и входили в наше положение. Часто они даже помогали нам.

– Когда ты уезжал к ним на каникулы, твоя мать навещала тебя по воскресеньям, а я всегда отказывался ехать, говорил, что мне надо работать. Отчасти так оно и было, но настоящая причина состояла в том, что я с ними себя неловко чувствовал, хотя они ни единым словом меня не попрекнули. Хорошие они были люди… Мой отец время от времени спрашивал, как идут у меня дела, тем более что именно он дал мне денег на приобретение бара, а я ему врал, говорил, что все хорошо. Мне бы надо было попросить у него денег, пока еще не стало слишком поздно, но я так и не решился на это. Я старательно закрывал глаза на то, что стою на грани банкротства, и делал вид, что ничего страшного не произошло, но чем упорнее я держался за бар, тем хуже шли мои дела. Ты даже не знаешь, через что мне пришлось переступить, когда в конце концов обстоятельства заставили меня прийти к нему и честно во всем признаться. Он начал орать, что я промотал его деньги, что я бездарь, что я ни на что не способен и могу только плясать под чужую дудку. «Я тебя предупреждал, что ты выбрасываешь деньги на ветер». Ну, ладно. А теперь позвони маме, скажи ей, что мы задерживаемся и еще пока не попали на прием.

– Хорошо.

Пока я говорил с мамой, отец потянулся рукой к телефону.

– Подожди, папа хочет поговорить с тобой.

– Алло… Нет, пока еще ничего не известно, мы еще не были у врача. Когда выйдем от него, я тебе позвоню… Пока.

Он, в общем-то, повторил мои слова и нового ничего не добавил. Он просто переживал из-за того, что мама за него волновалась. Отец отдал мне телефон и снова замолчал. Шли минуты, казалось, они тянулись целую вечность. Мои мысли крутились вокруг отца: вначале я подумал, что он скоро может умереть, потом представил, как он лежит на полу, а бабушка пинает его ногой в бок, затем увидел, как он молча сидит рядом с телом дедушки.

Потом мои мысли плавно перетекли от отца к ней, к женщине, которая бросила меня и скоро выйдет замуж. И даже тогда, когда решался важнейший вопрос, связанный с жизнью и смертью моего отца, она по-прежнему не выходила у меня из головы. Мне страстно хотелось, чтобы в конце этого тяжелого дня она ждала меня в нашем доме.

Я снова стал прислушиваться к звукам больницы. Неожиданно для себя я уловил, что в нашем с отцом молчании слышится настойчивый зов, что его переполняет жажда проявить и ощутить нашу родственную близость. И в тот же самый миг отец положил мне руку на плечо, словно хотел опереться об меня, чтобы встать со стула. Но он и не пытался подняться. Не говоря ни слова, он держал руку на моем плече. Я ощущал тепло его ладони. Я понял, что если я повернусь и посмотрю на него, то наверняка расплачусь. Но я не мог себе этого позволить, по крайней мере, в эту минуту. Мне следовало быть сильным, я пришел, чтобы приободрить, поддержать его, я должен был выражать уверенность и надежду. Только мне казалось, что мои веки превратились в плотину, сдерживающую потоки слез. Эта плотина оказалась ненадежной, по ней уже пробежали мелкие трещины. Я замер и собрал всю волю в кулак, пытаясь не поддаться нахлынувшей слабости.

Мне хотелось взглянуть ему в глаза. Я бы с радостью обнял его, но не мог, руки у меня словно онемели. Мне никогда не удавалось это сделать. Но несколько мгновений спустя, я даже не знаю, откуда у меня взялись на это силы, кое-что я все-таки сумел сделать: я положил руку ему на колено. Мы не смотрели друг на друга и не обронили ни слова. Я все еще не до конца овладел собой и чувствовал, что вот-вот могу сорваться и дать волю облегчающим сердце слезам. Как бы я ни противился этому.

Отец снял руку с моего плеча и сжал мою кисть. Я не прикасался к рукам отца с тех пор, как прошло мое детство.

Я не мог больше сдерживать себя, я был готов сдаться под напором нахлынувших чувств, как вдруг меня стало наполнять необычное ощущение. Как будто на смену слабости пришла сила. Мне не хотелось больше плакать. Вплоть до последнего мгновения, провожая отца к врачу, я ощущал себя его родителем. Но в тот миг, когда он накрыл своей ладонью мою руку, я почувствовал себя его сыном. Мне был нужен отец, и мой отец спешил мне на помощь, он все понял и пришел ко мне. Мне было легко и просто сидеть и молчать рядом с ним, ощущать свою руку в его руке. Я никогда еще не был так близок с ним. Совсем недавно меня бы смутил его поступок. Но только не в эту минуту.

Время от времени он поглаживал большим пальцем мою кисть, как бы напоминая о своем присутствии и возвращаясь к ощущению первого прикосновения.

Когда он убрал руку, я понял, что мне надо на миг остаться одному.

– Я зайду в туалет, а потом поговорю по телефону. Если появится доктор, позвони мне. А, может быть, ты хочешь поговорить с ним наедине? Тогда я подожду в коридоре, если тебя не будет на месте.