Роберто Боланьо - Третий рейх Страница 45

— На сколько дней?

— Пока не знаю, все зависит от обстоятельств.

— Но по какой причине?

— Ну, это мое дело. Я верну тебе деньги сразу, как вернусь.

— Твои поступки наводят на мысль, что ты вообще не собираешься возвращаться.

— Что за чушь. Что бы я тут делал всю оставшуюся жизнь?

— Как я понимаю, ничего, но понимаешь ли это ты?

— Так уж ничего? Я мог бы работать гидом, открыть собственное агентство. Тут все кишит туристами, и человек, владеющий более чем тремя языками, еще как пригодился бы.

— Твое место здесь. Твоя карьера здесь.

— О какой карьере ты говоришь? В конторе?

— О творческой карьере, Удо, о статьях для Рекса Дугласа, о романах, да-да, уж позволь мне это сказать, о романах, которые ты мог бы написать, если бы не был столь безрассуден. О наших с тобой планах… Помнишь?

— Спасибо, Конрад. Да, я думаю, что смог бы…

— Тогда возвращайся как можно скорее. Завтра же вышлю тебе деньги. Тело твоего друга, должно быть, уже в Германии. История закончилась. Что ты еще хочешь там делать?

— Кто тебе сказал, что Чарли нашли? Ингеборг?

— Ну разумеется. Она за тебя очень беспокоится. Мы видимся чуть ли не каждый день. Разговариваем. Я рассказываю ей о тебе. О том времени, когда вы с ней еще не были знакомы. Позавчера водил ее в твою квартиру, ей хотелось посмотреть.

— Ко мне домой? Твою мать! И она зашла внутрь?

— А как же. У нее был свой ключ, но она не хотела идти туда одна. Мы там немножко убрались. Это было просто необходимо. Она забрала кое-какие свои вещи: свитер, несколько дисков… Не думаю, что ей будет приятно узнать о том, что ты просил денег, чтобы остаться в Испании еще на какое-то время. Она хорошая девушка, но ее терпение имеет предел.

— Что она еще там делала?

— Ничего. Я же говорю: подмела пол, выбросила испорченные продукты из холодильника…

— В бумагах моих не рылась?

— Да нет, конечно.

— А ты чем занимался?

— Боже мой, Удо, тем же, чем и она.

— Ладно… Спасибо… Говоришь, вы часто видитесь?

— Чуть ли не каждый день. Я думаю, потому, что ей не с кем больше поговорить о тебе. Она хотела позвонить твоим родителям, но мне удалось ее отговорить. Думаю, незачем их волновать.

— Мои родители не стали бы волноваться. Им хорошо известен этот городок… и гостиница.

— Ну, не знаю. Я мало знаком с твоими родителями и понятия не имел, как они среагируют.

— С Ингеборг ты тоже мало знаком.

— Это верно. Ты служишь связующим звеном между нами. Хотя мне кажется, что между нами зародилось что-то похожее на дружбу. За последние дни я ее лучше узнал, и она мне очень симпатична. Умная, практичная, не говоря уже о том, что красивая.

— Все понятно. Всегда так происходит. Она тебя…

— Соблазнила?

— Нет, не соблазнила; она холодная как ледышка. Но она тебя успокаивает. Тебя и любого. Это все равно что жить одному и заниматься исключительно своими вещами, ни о чем не беспокоясь.

— Не говори так. Ингеборг тебя любит. Завтра я обязательно пошлю тебе деньги. Ты вернешься?

— Пока нет.

— Не понимаю, что тебе мешает. Ты мне действительно рассказал все как есть? Я же твой лучший друг…

— Я хочу задержаться еще на несколько дней, вот и все. Никакой тайны тут нет. Хочу подумать, написать кое-что и в полной мере насладиться этим местечком в пору, когда здесь так мало народу.

— И ничего больше? Ничего, связанного с Ингеборг?

— Какая ерунда, конечно нет.

— Рад это слышать. Как продвигается партия?

— Дошли до лета сорок второго. Я побеждаю.

— Как и следовало ожидать. Помнишь ту партию против Матиаса Мюллера? Мы играли ее год назад в шахматном клубе.

— Что за партия?

— В «Третий рейх». Франц, ты и я против группы из «Форсированного марша».

— И что там было?

— Ты не помнишь? Мы выиграли, и Матиас до того разозлился, а проигрывать он не умеет, это факт, что ударил стулом малыша Берндта Рана, да так, что он развалился.

— Стул?

— Ну естественно. Члены шахматного клуба вышвырнули его вон, и с тех пор он там не появляется. Помнишь, как мы тогда смеялись?

— Да, вспомнил. На память я пока не могу пожаловаться. Просто некоторые вещи уже не кажутся мне такими смешными. Но я все помню.

— Я знаю, знаю…

— Вот задай мне любой вопрос, и ты убедишься…

— Верю тебе, верю…

— Нет, ты спроси. Например, помню ли я, какие парашютные дивизии были в Анцио.

— Наверняка помнишь…

— А ты спроси…

— Ну хорошо. Какие дивизии…

— 1-я дивизия в составе 1-го, 3-го и 4-го полков, 2-я дивизия в составе 2-го, 5-го и 6-го полков и 4-я дивизия в составе 10-го, 11-го и 12-го полков.

— Прекрасно…

— А теперь спроси меня про танковые дивизии СС из Fortress «Europa».

— Хорошо, перечисли их.

— 1-я «Лейбштандарте Адольф Гитлер», 2-я «Дас Рейх», 9-я «Хохенштауфен», 10-я «Фрундсберг» и 12-я «Гитлерюгенд».

— Блестяще. Твоя память безукоризненна.

— А как с твоей? Ты помнишь, кто командовал 352-й пехотной дивизией, той, в которой служил Хаймито Герхардт?

— Ладно, хватит.

— Отвечай: помнишь или нет?

— Нет…

— Это же так просто, можешь вечером свериться с «Омаха-бич» или любой книгой по военной истории. Генерал Дитрих Крайс был командиром дивизии, а полковник Мейер командовал полком Хаймито, 915-м.

— Хорошо, я посмотрю. Это все?

— Я вспомнил Хаймито. Вот кто знает эти вещи назубок. Он может перечислить полный состав участников The Longest Day[32] вплоть до уровня батальона.

— Еще бы, ведь он как раз там попал в плен.

— Не смейся, Хаймито — это особый случай. Как-то он сейчас?

— Нормально. Что с ним может случиться?

— Во-первых, он старый; во-вторых, все меняется, и человек постепенно остается один. Странно, что ты этого не понимаешь, Конрад.

— Он крепкий и жизнерадостный старик. К тому же он не один. В июле он ездил на отдых в Испанию вместе с женой. Прислал мне открытку из Севильи.

— Мне тоже. Только я, честно говоря, не разобрал его почерк. Нужно было бы и мне взять отпуск в июле.

— И поехать вместе с Хаймито?

— Может быть.

— Нам еще представится такая возможность в декабре. Когда поедем на парижский конгресс. Я недавно получил программу, это будет грандиозно.

— Это совсем другое. Я не это имел в виду…

— Мы получим возможность прочесть наш доклад. Ты сможешь лично познакомиться с Рексом Дугласом. Сыграем партию в World in Flames,[33] где все будут за себя. Да взбодрись ты, это же будет потрясающе…

— Что значит — все будут за себя?

— Немецкая команда будет играть за Германию, британцы — за Великобританию, французы — за Францию. В общем, у каждой команды будет собственный батальон.

— Я понятия об этом не имел. А кто же будет представлять Советский Союз?

— Думаю, тут возникнет проблема. Наверное, французы, хотя кто его знает, возможны сюрпризы.

— А как с Японией? Японцы приедут?

— Не знаю, может быть. Если приедет Рекс Дуглас, то почему бы не приехать и японцам… Хотя вполне вероятно, что за японцев придется играть нам или бельгийцам. Французские организаторы наверняка уже все решили.

— Бельгийцы в роли японцев — это смешно.

— Я предпочитаю не опережать события.

— Все это отдает фарсом, несерьезно как-то. Получается, что главной игрой на конгрессе станет World in Flames? Кому это пришло в голову?

— Ну, не совсем главной игрой; она была включена в программу, и люди это одобрили.

— Я думал, преимущество будет отдано «Третьему рейху».

— Так оно и будет, Удо, — в докладах.

— Ну конечно, пока я распинаюсь по поводу разнообразных стратегий, все наблюдают за партией в World in Flames.

— Ты ошибаешься. Наш доклад поставлен на вторую половину дня двадцатого, а партия будет играться с двадцатого по двадцать третье и притом всякий раз после окончания докладов. А выбрали эту игру потому, что в ней могут участвовать несколько команд, только поэтому.

— Что-то мне расхотелось туда ехать… Понятно, почему французы хотят играть за Советский Союз: они же знают, что мы их выведем из игры в первый же день… Отчего бы им не сыграть за Японию? Ясное дело, продолжают хранить верность прежним блокам… Они и Рекса Дугласа постараются прибрать к рукам, не успеет он приземлиться…

— Ни к чему заниматься домыслами, это бесполезное занятие.

— Кёльнцы, я полагаю, такого события не пропустят?

— Конечно.

— Ладно. Пора кончать. Передай привет Ингеборг.

— Возвращайся скорее.

— Хорошо.

— И не переживай.

— Я не переживаю. Мне здесь хорошо. Я доволен.

— Звони мне. Помни, что Конрад — твой лучший друг.

— Я это знаю. Конрад — мой лучший друг. До свидания…