Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай) Страница 45

Это Фая сумела договориться, чтобы «потерпевшие» забрали заявление из милиции: взяла у Агани деньги, и договорилась. Только поставила одно условие: Аганя уезжает, не простившись с Васей. Добрая Фая и подарки матери и Лёньке помогла купить, и вещи её упаковала. Так что Аганя уезжала со спокойным сердцем: пылающий огнём лом и на этот раз миновал Васю.

Ей было ясно: как прежде она чувствовала себя Еленой, которая уплывала рука об руку вместе с Андреем, так в эти дни Андрей поместился в большом Васе. А теперь вновь зажил отдельно, как бы опять смотрел со стороны, звал в дорогу.

В поезде она всё гадала: а чего же Вася сказать хотел про «самое дорогое?» Подставляла слова: родина. Выходило: конечно, родина для неё была дороже жизни. Любовь. И опять выходило: сказали бы сейчас, камень на шею и в воду, а о н будет жить — без раздумий. Дети — она теперь уж для Лёньки и живет. Даже — работа. Ну, тут на смерть бы она не согласна. Но если бы завтра построился город, все бы вошли в новые светлые теплые квартиры, и мать бы с Лёнькой тоже — опять же это было бы дороже её жизни.

Аганю поманило глянуть на гранёный алмазик, перед которым там, на юге, все немели. Юг — теперь казался ей, в самом деле, какой-то другой планетой. Только уже не потому, что там море и виноград с пальмами, а просто — другой.

В чемодане, во внутреннем кармашке, куда Аганя спрятала футлярчик с алмазиком, почему-то лежал морской камень с дырочками, который Фая нашла на берегу. Она называла его «куриный бог» и говорила, что он приносит счастье. А бархатной коробочки не было.

Сросток

Алмазов не было.

Лаборант Андрюша стоял перед столом и ошеломлённо вперивал глаза в выложенную им надпись: «Аганя + Андрей =» Только что, накануне ему удалось сложить всё уравнение: «Аганя + Андрей = ЛЮБОВЬ!» «Аганя» — из чистых бесцветных алмазов. «Андрей» — из мелких, с шероховатостями и вкраплениями. А слово ЛЮБОВЬ выстроилось петлистым узором из самых крупных, ярких, редких кристаллов.

Это были алмазы, отобранные за долгие месяцы специально для того, чтобы показывать — демонстрировать плоды трудовых достижений — приезжим комиссиям или делегациям. Они хранились в отдельной баночке, и не требовалась выкладывать надпись, чтобы понять, что их нет: не было самой баночки. Баночки со всей фабричной заначкой! Но Андрюша все же достал по одному кристаллику из эмалированной кастрюли все имеющиеся алмазы, надеясь, что вот как-нибудь да выудятся и те, особо ценные. Но чуда не случилось. И теперь он стоял, не веря глазам своим, всё пытаясь увидеть будто растаявшее слово, которое ещё минувшим вечером так светло и радостно лучилось, играло с ним в гляделки.

Закрыв глаза, Андрюша ясно представлял бисером выплетенное слово и каждый кристалл по отдельности. Слово завершала «жирная» точка в восклицательном знаке — алмаз, необыкновенный, даже среди редких! В прозрачном камне чётко просматривались два сердечка, закольцевавшиеся друг в друге.

Лаборант готовился стать минералогом, как Бобков, которого вспоминали люди с таким почтением, что и самому помереть не жалко, только бы стать, как он. Стать даже лучше — потому что он уже был. Потому что Аганя при имени его тупит глаза и светлеет лицом. Андрюша не расставался с книжкой об алмазах, старой-престарой, которую оставила ему Аганя.

Он держал камень-самоцвет в руке, впервые испытав странное и пугающее чувство: алмаз с сердечками не хотелось выпускать, класть вместе с другими кристаллами.

Это был сросток «двойник» — два сросшихся, проникших друг в друга алмаза. Так же чувствовала себя сросшейся — сердце в сердце — душа его с душой Агани.

Он зажал камень в кулаке, приложил к груди, прикрыл левой ладонью. Там, в притаённом у груди мирке слышимо забились два сердца, слились в одно русло две реки, земля обрадовалась солнцу.

С усилием Андрюша отстранил зажатую в кулак руку от груди, медленно развёл пальцы. Алмаз лежал на ладони, будто сколок неба.

В той же старой книжке он вычитал про огранщика Иосифа Ашера, который упал без чувств, расколов точно по задуманной схеме самый крупный из когда-либо найденных в мире алмазов Куллинан. Андрюша никогда не видел как работает огранщик, но знал, как вырезают чароны и украшения из мамонтовой кости. Его родной дядя Михаил слыл редким мастером, хотя у него от природы не было обеих кистей рук. Вместе с деревенским кузнецом они соорудили различные приспособления, крюки, зажимы: дядя одевал их на запястья, меняя по надобности, и управлялся с любым делом не хуже самого рукастого. На войну его не брали, поэтому он старался за всех, кто на неё уходил, и кто на ней остался. Рыбачил, охотился, а уж как ладил чароны и украшения — мог позавидовать любой. Андрей раскровянил не один палец, равняясь на дядю, пока хорошенько ни пригляделся к нему и не понял: прежде, чем взяться за нож, тот очень внимательно изучает строение дерева, линии изгибы бивня.

Бивень мамонта — почти как камень. Но его кладут в воду, и он размякает, как дерево, поддается ножу. Алмаз — обрабатывают таким, каков он есть. Андрюша догадывался, что это значит — огранить алмаз! Представлял, как старый огранщик Ашер долго изучал камень, как он мысленно ходил, ползал до изнеможения по прозрачному нутру его, познавая на ощупь каждую малейшую излучину, почти невидимые глазу трещинки. Определял направление спайкости, разметил черной тушью контуры раскалывания. Были сделаны и расколоты десятки макетов. Так длилось больше года, наконец, он посчитал себя готовым, сделал насечку, вставил в неё клин, несильно, на сто раз выверено, ударил молоточком и… рухнул без чувств.

«Двойник» на ладони всё более приоткрывал изменчивую и цветистую сущность света, распахивал свои пределы, вовлекал в удивительные миры. Лаборант улыбнулся, заметив как в алмазе — в сращении двух сердец — будто кто-то ожил. Он и она, Аганя.

Они бежали наперегонки по снежной белизне на лыжах. Он — на широких, подбитых оленьей шкурой, она — на узких, с ботинками, какие он видел у городских. Он поспешал за ней, она опережала, пока не заехала с сугроб, и не провалилась по колени в снег. Тогда он спокойно подошел и вытащил ее, поднял на руки…

«Настоящий алмаз должен жить, он должен разговаривать с вами», — понимал Андрюша эти книжные слова. Так же, наверное, алмазы разговаривали с Бобковым, поэтому он и прознал, откуда они, ещё не бывая в этих местах.

Осторожно, со вздохом, он опустил камень в банку. Нет, конечно, он и не думал о том, чтобы взять его себе, как-то скрыть, но что-то такое, повинное, в чувствах осталось. Андрюша даже с опаской и стыдом оглянулся по сторонам, хотя в лаборатории он был один и заметить его движения с камнем никто не мог. Может, ощущение повинности в том и состояло, что он заигрался, как ребёнок, и сам же себя, как взрослый, на этом себя поймал.

— Айда, там девчата ждут! — распахнул дверь Ясное море.

И они вместе вылетели, хлопнув дверью, которая отскочила от косяка и так и осталась полуоткрытой. Не привык он к замкам и запором. У них в улусе никто ничего никогда не закрывал. О воровстве Андрюша в детстве слышал, но только так, что где-то, у кого-то, но не свои у своих. Правда, было, сам у дяди Миши притырил нож с костяной рукояткой: взял постругать, перед друзьями похвалиться, а потом он как-то и остался. Но сам же однажды по забывчивости при дяде Мише и достал. Вспомнил, и тихо положил на стол. Дядя сделал вид, будто не заметил.

Ни разу не случалось и здесь воровства. Появлялся картёжник — давай чесать всех мужиков. Мало, что те ему получку всю относили, так ещё и на работу ходили как осенние мухи: поспать было некогда. Мужние бабы собрались — как уж там, не известно, но поучили по-своему. Игры на деньги прекратились. На время. Скоро отчаянней прежнего начались: он, может, и сам себе был не рад, этот картёжник — как больной, не мог без игры. Бабы на этот раз взяли с собой Аганю. И перед ней, которая, как рассказывали, сама вся исстыдилась, человек — картёжник этот — как вылинял весь. Помаялся с неделю: играть не может и бросить не в силах, — собрал вещички, да умахал.

Не от кого было прятать алмазы: их добывали все, знали, как они достаются, и делали это для себя и для своей страны. Вот наган Андрюша закрывал в сейфе. В городке было уже столько детворы, пацанов, а пистолет уж очень заманчивая игрушка. Мало ли! Да и ревнивцы сильно пылкие, случалось, объявлялись: бегал как-то один, палил из ружья по тайге, где его жена пряталась с другим. Ну, так, по верхушкам.

Дверь оставалась полуоткрытой не в первый раз. Андрюша до полуночи преспокойно жарил на аккордеоне — облюбовал он и освоил этот инструмент. В перерывах, когда играл Ясное море, «приударял» за Раей: с ней они шуточно, для людей, «женихались» с той поры, как он выудил из лужи и принёс ей чемодан с «подмоченной репутацией».

— А ты знаешь, что значил алмаз в старину? — спрашивал Раю Андрюша, а всё видел перед собой «двойника», и себя с Аганей в нём. — Он был знаком силы и непобедимости. В боях с Александром Македонским и Наполеоном всегда был алмаз!