Andrew Лебедев - ТВари Страница 45

Чего по правилам этой тонкой игры истинных ценителей искусства делать было нельзя.

– Представляешь, Джон, мы тут глядели в монитор, и представь, он до того момента, как она не сняла в прихожей маску, ее не узнал! — хохотал Махновский.

– Ах ты гнида! — крикнул Массарский и в полном бессилии откинулся в кресле.

Мах ржал как орангутанг.

– Это типа как игра в «Стоун Фэйс», — выдавил наконец Массарский. — Только ставки тут у вас, пожалуй, слишком…

– Зато коечто узнал про свою женку, — похлопав приятеля по колену, с чувством сказал Махновский. — Кабы мне кто дал такой шанс узнать все про темные стороны жизни моей, я бы такому человеку, — и тут Махновский мотнул головой в сторону Джона, — я бы такому человеку не триста, я бы такому человеку все пятьсот бы дал.

– Пять котлет за минет собственной жены? — невесело усмехнулся Массарский.

– А ты думал, это того не стоит? — хмыкнул Махновский. — Ты бы потом на ее какойнибудь тайной подлянке в сто раз больше бы мог потерять, а так — чем раньше про свою все хорошее узнаешь, тем скорее с ней расстанешься.

– Слабое звено? — спросил Массарский.

– Слабое звено, — кивнул Махновский. — От него, вернее от нее, надо избавиться.

А дома Ирму ожидал сюрприз. В холле ее встретил Дима Попов. Лицо его излучало официальную отчужденность.

– Плохие новости, Ирма, — сказал он.

– В чем дело?

Спросила, а интуиция ей уже подсказывала ответ.

– Игорь тебя выставляет, — ответил Лима, — он звонил и просил тебя с вещами отправить на твою московскую квартиру.

Правильно вещевала интуиция. Вот и все. Вот и кончился ее роман с Игорьком.

А Роза разбилась в своей почти новенькой «Пежо». Разбилась, когда ехала к себе в Бугульму похвастать машинкой перед родичами, перед одноклассниками. Зарайский так не хотел ее отпускать, так не хотел, все говорил: поезжай поездом, на кой черт тебе сутки за рулем сидеть?

Не послушалась, поехала. И лоб в лоб с КАМАЗом на трехсотом километре трассы и поймала свою судьбу Розочка.

Эпилог

Убийство в прямом эфире

If I could stick my pen in my heart

Spell it right over the stage

Would it be enough for your teenage lust

If it could ease your pane

Can V You see — this old boy is getting lonely?

Если бы я мог окунуть мое перо в мое сердце

И кровью расписаться прямо на сцене,

Достаточно ли было бы это для твоего похотливого сердца?

Успокоило бы это твою боль?

И разве ты не видишь, как я одинок?

– Все девочки обязательно попадают в рай, это я вам верно говорю! — сказал Александр Евгеньевич Баринов.

– Значит, Роза теперь в раю? — недоверчиво переспросила Агаша.

– Все девочки обязательно оказываются в раю, — подтвердил критик.

– А знаете, мне кажется, в раю Розе будет скучно, — с сомнением в голосе сказала Ирма.

Они были приглашены на дневное шоу Монахова «Разные судьбы».

Сам Монахов, приняв позу задумавшегося юноши, прижал микрофон к подбородку и с чувством глядел на самую красивую гостью своего шоу.

И если бы жанр мраморной скульптуры стал бы в наши дни столь же востребован, как в древних Греции и Риме, то нынешний модный ваятель вырубил бы теперь из мрамора не «мальчика, вынимающего занозу», а «телеведущего, сжимающего микрофон». И наши далекие потомки, откопав потом эту скульптуру из-под пепла новых останкинских Помпеев, поставили бы ее в музей и любовались бы, восхищаясь совершенными линиями модного Монахова.

– Скучно? — переспросил Баринов. — Почему скучно?

– Чарли Чаплин когдато заявил, что, если бы ему пришлось выбирать, где провести загробную часть своей жизни, то он бы колебался, не зная, что предпочесть: рай изза его комфорта или ад изза явно веселой компании людей, что там собрались, — сказала Ирма.

– Ах, мы все находимся в плену неверных представлений о том, что есть рай, — грустно сказал Баринов. — На самом деле рай будет для каждого из нас сугубо индивидуальным, а отнюдь не той устойчивой картиной привычно рисуемого в нашем воображении скучного сада, где прогуливаются бородатые старички с нимбами и ручные животные.

– Рай будет для каждого по индивидуальному заказу? — недоверчиво усмехнулась Ирма. — Как отделка квартиры в новых хороших домах?

– Вроде того, — кивнул Баринов, — потому как счастлив каждый человек может быть только индивидуально, а не по универсальной схеме.

– И как вы представляете себе этот рай, в котором окажутся все девочки? — спросил оживившийся Монахов.

Он переменил позу, и теперь с него можно было с одинаковым успехом ваять и «Мыслителя», и нового «Сцеволу» с микрофоном.

– Рай — это прежде всего то место, где мы будем счастливы, — сказал Баринов, повернувшись и обращаясь почемуто не к Ирме, а к Агаше. — А счастливы мы с вами все были прежде всего в детстве и в юности, когда мама была молодой, когда молодыми мы были сами и молоды были наши друзья. Поэтому в том самом раю, которого никто из живых не видел и видеть не может, мы будем в индивидуально сконструированном для нас пространстве узнаваемых и милых сердцу пейзажей… Для умершей негритянской девочки это будет ее любимая африканская деревушка, где она будет общаться со своими родственниками, а для белой девочки из Норвегии в ее раю будет уголочек красивого фьорда, где на высоком зеленом лугу, на краю скалистого обрыва, под музыку Грига она будет танцевать со своими белокурыми подружками.

– Этакое электронное моделирование рая на индивидуальный манер, как в компьютерных играх? — уточнил Монахов.

– Вроде того, — опять согласился Баринов.

– А почему вы уверены, что именно все девочки попадут в рай, и хорошие, и плохие, и даже те девочки, которые прошли огонь и воду и медные трубы современной московской жизни? — спросил Монахов.

– Потому что женщина заслуживает прощения уже по самому факту своего статуса, — ответил Баринов, — и потому что рай населяют ангелы. У Оззи Озборна был красивый клип, где его окружали милые десятилетние девочки на заснеженном поле, — вот это и есть рай в моем понятии.

– Интересно, а что думают по этому поводу священнослужители? — отрабатывая сценарий, спохватился Монахов.

Он протянул руку в сторону человека в черной рясе с большим серебряным крестом на груди:

– Что вы скажете по поводу суждений критика Баринова, отец Николай?

– Вы знаете, в юношеские годы, еще до поступления в духовную семинарию, меня одолевали некие сомнения, — издалека начал бородатый пастырь, — и однажды я поделился ими со своим духовником, пожилым мудрым протоиереем церкви, куда мы ходили с моей мамой. Я сказал ему: батюшка, прочитал я в житие одного святого, что двадцать лет тот жил в схиме, молясь и питаясь немолотыми зернами и диким медом, и что на двадцатом году отшельнической жизни увидал он Ангела, который сказал ему: «Иди в такуюто землю, там построй себе келью и там спасешься»… Тот святой пошел в иную землю, построил там келью и еще двадцать лет жил там молясь… И вот я очень огорчился, прочитав такое, ведь получается что? Монахсхимних двадцать лет жил, молясь и постясь, и не спас душу свою? Так какой же шанс спастись и попасть в рай имеем все мы, простые грешники? И знаете, какую превосходно умную вещь сказал мне тот старый мудрый батюшка? Он сказал, что милость Господня так велика, что все мы должны надеяться и верить, что мы верно спасемся и попадем в рай. Просто у каждого человека свое земное испытание, свой путь. У того святого это испытание было длиною в сорок лет поста и молитв, а у иного человека и жизнь коротка, и испытание посильной для него тяжести.

– А вы согласны с тем, что рай для всех индивидуален, как говорил ваш оппонент? — спросил Монахов, снова меняя позу и выражение лица.

– Мне нравится ход мысли уважаемого господина Баринова, — с улыбкой кивнул отец Николай, — но церковь придерживается на этот счет иных представлений.

– Значит, мне не попасть в тот мой индивидуальный рай, где будет телевидение и это мое телешоу? — лукаво улыбнувшись, спросил Монахов.

– Думаю, что рано или поздно придет час и каждый из нас это узнает, — ответил отец Николай.

Отцу Николаю вдруг стало жаль, что он не позволяет Натахе Кораблевой смотреть телевизор. Надо было бы разрешить ей посмотреть именно эту передачу. Но он тут же подумал, что необходимо быть последовательным в своих решениях, и если он наложил табу на телевизор для своей воспитанницы, то он руководствовался правильными соображениями. Слишком много искушений в этом включенном ящике, соблазняющих неустойчивую психику бедной Натахи. И если ему не под силу спасти от яда, выливающегося оттуда, всю молодежь, тот хоть одну девичью душу он должен спасти.