Ава Деллайра - Письмо на небеса Страница 46

– О, – отозвалась она, – какая я глупая. – Но в ее глазах не вспыхнуло узнавание. – Не откажешься от чашечки чая? – спросила она слегка растерянно.

Я прошла за ней на кухню. Скай пытался помочь ей, но она отмахнулась. Она совершала чайный ритуал осторожно, неторопливо и шаг за шагом, будто заученные движения были опорой, не дающей ей упасть.

Когда я взяла у нее пахнущий мятой горячий чай, она сказала:

– Я пойду прилягу, Скайлар. Оставляю вас одних.

Я прошла за Скаем по скрипучему паркету в его комнату. Здесь, в отличие от остального дома, все было на своем месте. В глаза бросались прямые линии, созданные расставленной мебелью и ровно развешенными плакатами. На одном из плакатов были вы, на другом – обложка альбома In Utero, на третьем – Rolling Stones.

Скай прислонил к столбику кровати подушку и предложил сесть. Я примостилась на краешке его постели.

– Что ж… – сказала я.

– Что ж… – отозвался он.

– Я так и не поблагодарила тебя за ту ночь с вечеринкой. И за ночь у моста. За все. Спасибо тебе. За то, что ты был рядом.

– Не за что. Я рад, что ты позволила мне быть рядом.

– Могу я кое о чем тебя спросить?

– О чем?

– Ты видишь ее, глядя на меня? Я о Мэй.

– Нет. Я вижу Лорел.

– Правда?

– Да.

– Тогда почему ты меня любишь? То есть, любил.

– Потому что… ты напоминаешь мне о моем первом концерте, о котором я рассказывал тебе на Новый Год. Напоминаешь о чувстве, которое вызывает желание творить.

От этих слов мое сердце перевернулось в груди, желая выпрыгнуть ему на ладони.

– Послушай, – продолжил Скай. – Прости меня за то, что я так долго не рассказывал тебе о Мэй. И за то, что я рассказал тебе о ней именно так. Но я не хочу, чтобы ты думала… понимаешь, то, что я чувствую к тебе, я еще не испытывал ни к кому. Ни к твоей сестре, ни к другой девушке.

– Ты сказал, что Мэй в старшей школе… приходилось нелегко. Я всегда думала иначе. Почему она мне ничего не говорила?

– Ты была ее младшей сестренкой. Наверное, она хотела защитить тебя от всего этого. Наверное, она хотела, чтобы ты обожала ее.

Возможно, он прав. Я подумала о том, как далеко она заходила, чтобы я поверила, что у нее есть крылья. Может быть, она нуждалась во мне так же сильно, как я – в ней. Ей нужна была моя любовь, мое обожание.

– Ты думаешь, я ее не знала? – спросила я. – Что, если я ее совсем не знала?

– Конечно же, ты знала ее. Знала всю ее жизнь. Ничего ведь не изменилось. Она осталась для тебя той, кем и была. Просто со временем ты поняла то, чего не могла понять раньше.

– Мне кажется, она очень злилась на родителей за то, что они расстались. Мама всю жизнь твердила ей, как ее рождение скрепило нашу семью. Наверное, она чувствовала себя преданной. Их расставание не было ее виной, но, может быть, она чувствовала себя виноватой. Поэтому и на себя злилась тоже.

– Мэй иногда говорила о тебе, – сказал Скай. – О том, что надеется, что тебе будет легче взрослеть.

Я улыбнулась. Мне легче не было. В этот период, наверное всем нелегко. Правда была настолько печальной, что я не смогла всю ее сразу прочувствовать. Мэй не видела, что причиняет мне боль, потому что страдала сама.

– Как бы мне хотелось вернуться в то время и сказать ей, что она может обо всем со мной поговорить. Что я все пойму. Что все может измениться к лучшему.

– Я знаю.

– Единственное, что мне понравилось в твоем рассказе о моей сестре, – сказала я Скаю, – что ты побил Пола. Но мне жаль, что тебя за это исключили из школы. Это несправедливо.

– Да, – отозвался Скай. – То, что случилось с тобой, тоже несправедливо. И то, что случилось с ней. В жизни много несправедливости. Нам остается или вечно злиться на нее за это, или пытаться изменить к лучшему то, что у нас есть.

Я посмотрела ему в глаза.

– Ты прав.

Я не знала, поцелуемся ли мы когда-нибудь еще со Скаем или нет, но было приятно говорить о Мэй с кем-то, кто был с ней знаком.

Я взглянула на плакат с обложкой из альбома In Utero – изображенная на нем крылатая женщина с прозрачной кожей смотрела со стены на меня и Ская. Как давно я мечтаю о том, чтобы воспарить над землей! Мне хотелось, чтобы Скай видел меня такой же идеальной и красивой, какой я видела Мэй. Но внутри нас все одно – кровь и плоть. И как бы я ни пряталась от Ская, где-то в глубине души я все равно жажду того, чтобы он заглянул внутрь меня и увидел то, о чем я боюсь ему рассказать. Но мы не прозрачны. И если хотим, чтобы кто-то узнал нас, то должны сами всем поделиться.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогой Аллан Лейн,

Сегодня по дороге из школы домой тетя Эми повернулась ко мне и спросила:

– Ты не хотела бы поужинать вечером со мной и Ральфом?

(Ральф – это ее приверженец Христа).

Он никогда не приходит к ней домой – по крайней мере, когда я там, но она встречается с ним, и мыло в форме розы стало в душе гладким и круглым. Может, после того как я рассказала ей о Скае, она тоже захотела открыться мне? Может, таким образом она хочет стать мне ближе? Я согласилась.

Приехав домой, тетя Эми бросилась готовиться к ужину – помазала розовым маслом за ушами, достала из пакета из химчистки полинявшее цветочное платье.

Мы встретились с Ральфом в кафе Furr’s. Мне показалось странным, что он не заехал за нами, но я не задавала вопросов. Мы приехали первыми и ждали его у дверей. Он был одет в джинсы и пиджак от костюма, на ногах – что-то, отдаленно напоминающее «Биркеншток»[67]. Волосы у него были длинные и выглядели неряшливо – видимо, он в прямом смысле старался походить на Иисуса.

С важным видом поцеловав тетю Эми в щеку, он пожал мне руку и сказал:

– Должно быть, ты Лорел.

– Приятно познакомиться с вами, – широко улыбнулась я, желая быть вежливой.

Мы прошли вдоль всего прилавка с едой, и он взял себе стейк, солсбери стейк и жареную курицу – все сразу! Плюс кукурузный хлеб, пюре, икру из окры[68] и три пирожка с разными начинками. И позволил тете Эми заплатить за все это. Он даже не пытался достать свой бумажник. Даже не делал вид, что пытается.

Стоило мне сесть за столик и воткнуть вилку в желе, как он заявил:

– Нет-нет. Что это вы делаете, молодая леди? Никакой еды до молитвы.

– Я еще и не ела, – пробормотала я, но тетя Эми смотрела на меня, явно нервничая, и я не стала поднимать шум.

Затем Ральф взял наши с тетей Эми руки, склонил голову и произнес:

– Господи, благослови эту пищу, которую мы примем. Во имя Иисуса. Аминь.

Это самая идиотская молитва, какую я только слышала, подумала я. И это приверженец Христа? Тетя Эми всегда говорит что-то уместное обо мне, или нашей семье, или Мэй, или благодарит за что-то.

Как только мы начали есть, Ральф повернулся ко мне и спросил:

– Как дела в школе?

– Нормально.

– Подростковый период – очень трудное время. Время, когда Господь Бог проверяет вас разными испытаниями.

– Угу. Надеюсь, я не провалю экзамен, – пошутила я.

Но, похоже, моя шутка оказалась не смешной. Он не засмеялся. Тетя Эми тоже. Она все еще нервничала.

– Нельзя так легкомысленно относиться к ошибкам, ведущим к греху, – наконец сказал Ральф.

Не буду мучить вас скучным описанием остального вечера, который прошел примерно в том же духе. Я пыталась поддерживать разговор и выяснить, для чего Ральф на самом деле приехал. Наверное, он остановился в церкви и на каждой службе рассказывает верующим о своих приключениях. Но тетя Эми рядом с ним вовсе не казалась счастливой. Не пародировала мистера Эда и совсем не шутила. Она почти все время молчала. Не знаю, из-за того ли, что я с ними ужинала, или из-за того, что сильно нервничала, словно боясь, что он в любую секунду встанет и уйдет.

Наконец мы распрощались и поехали домой. В машине царила тишина, пока мы не остановились на светофоре и тетя Эми сказала:

– Спасибо, что поужинала с нами, Лорел. – Она помолчала, а потом спросила: – Что думаешь?

– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе правду? – уточнила я.

– Да, – коротко ответила она. – Конечно.

– Я думаю, что ты слишком хороша для него. Он тебя не достоин. И в подметки тебе не годится. Я думаю, если ты любишь бога, это еще не значит, что ты должна любить и его.

Тетя не рассердилась. Не отрывая взгляда от дороги, она сказала:

– Спасибо за честность. Я благодарна тебе за нее.

– Правда?

– Да.

На светофоре загорелся зеленый, и, проехав немного вперед, тетя Эми свернула в тихую темноту нашей улицы. Она остановилась у кирпичного домика, в котором прожила так много лет, выключила зажигание, но из машины не вышла. Я ждала, не скажет ли она мне что-то еще.

– Он просит у меня денег, – наконец призналась тетя Эми, – чтобы набрать сумму для своего следующего паломничества. Но я не хочу ему больше ничего давать. Я лучше буду копить тебе на университет.