Леонид Пантелеев - Верую… Страница 46

Сентэндре стоит в излучине Дуная, застраивался (вернее, перестраивался) в середине восемнадцатого века: извилистые улочки, барочные розовые, голубые, фисташковые дома под черепичными крышами. И несмотря на некоторую оперность, игрушечность — городок прелестный, уютный, живописный…

И вот когда мы там были проездом в Эстергом, жена моя обратила мое внимание на церковь, стоящую на холме и непохожую на другие. На колокольне этого старого запущенного храма я, вглядевшись, обнаружил потускневший от времени православный крест. Стали искать пути к этому храму, проходили какими-то двориками, узкими улочками, поднимались по каким-то осыпающимся, веками не чиненным каменным лестницам.

Церковь закрыта. Но вот из маленького домика на церковный двор выходит еще не старая, бедно одетая женщина. Спрашивает что-то по-венгерски.

— Не понимаем, — говорю я по-немецки.

Выясняется, что женщина сербиянка и что храм этот — сербский. Кое-как объясняемся, помогает нам наше общее православие, общий церковный язык и, конечно, братская близость языков вообще.

Церковь открыта. Действует. Но службы бывают редко. Откуда мы? — спрашивает сторожиха. Из Югославии? Болгары? Тоже нет? Ах, вот как — русские!!!

Женщина явно удивлена.

— Хотите осмотреть церковь?

Она уходит за ключами, возвращается, отворяет дверь.

Заходим в прохладный пахучий полумрак. Крестимся.

Женщина удивляется еще больше.

Прикладываемся к распятию.

Иконы без окладов, бедные, но, насколько я могу судить, очень старые.

Выходим на залитый солнцем двор. Сторожиха объясняет, что на берегу Дуная, не доезжая Эстергома, есть маленькая, но очень богатая сербская церковь. Там все село — сербское. А русская церковь — только в Будапеште.

— Как в Будапеште?! Где?

Улыбаясь нашему радостному изумлению, женщина объясняет. Выясняется, что русская церковь находится на улице Лендваи, неподалеку от площади Героев и, следовательно, где-то поблизости от советского посольства.

Соседство не очень симпатичное, и все-таки на другой же день мы едем в район площади Героев, проходим мимо уже знакомого нам здания посольства и консульства, где у ворот и у подъездов дежурят полицейские, выходим на улицу Лендваи и — не видим никакой церкви.

Проходим улицу еще раз из конца в конец. И еще раз. Выходим на площадь Героев. Слева вдали какой-то огромный купол. Неужели это русская церковь? Нет. Ничего похожего.

Возвращаемся на Лендваи улицу. Элегантный многоэтажный доходный дом начала века. Если не ошибаюсь, модерн. Ограда, ворота, калитка. У ворот дощечка:

Русская православная церковь

За оградой элегантный двор, вроде двора какого-нибудь «дома Бенуа» у нас в Питере. Кажется, в центре его — фонтанчик. Никаких признаков церкви.

И вдруг жена моя говорит:

— Посмотри.

У подъезда справа небольшая медная дощечка:

     Русскийправославный       храм

Заходим. Обыкновенная парадная лестница многоэтажного доходного дома. Из богатых. Широкая лестница. На площадке бельэтажа целиком застекленная стена, над этой матово-стеклянной стеной-ширмой полукругом славянская вязь. Что там написано — уже не помню. Может быть, тоже, что тут — православный храм.

Дверь не поддается. Хотим нажать кнопку звонка, может быть, и успеваем нажать, — не запомнил. Но помню, как справа от двери открылось окошечко и в окошечке появилась до пояса русская круглолицая и румянолицая красавица. Спрашивает, что нам угодно. С удивлением слышит русскую речь.

— Службы сегодня нет. Ближайшая всенощная — в субботу вечером.

Сегодня понедельник. А на среду у нас уже заказаны билеты на самолет.

Этим коротким разговором с молоденькой попадьей и закончилась наша тогдашняя попытка побывать в русской церкви.

А следующая наша поездка в Венгрию состоялась только зимой 1977 года.

Побывали мы в русском храме на улице Лендваи утром 19 января по новому стилю.

На этот раз звонить и стучать было не нужно. Отворив дверь, очутились в маленькой прихожей, где при желании можно снять пальто, оставить ботики или галоши. Из прихожей попадаем в соседнюю комнату, метров на двадцать — двадцать пять. Это и есть церковь. Маленький алтарь, невысокий амвон, небольшая конторка — свечной ящик. Два или три окна на улицу.

Когда мы вошли, на маленьком клиросе крохотный хор из четырех-пяти человек очень задушевно пел:

Во Иордане крещающуся Тебе, Господи…

Только тут, грешный человек, я вспомнил, что нынче — Крещение, шестое по-старому. А молящихся — десять-двенадцать человек. Из них только одна девушка, барышня, остальные — пожилые, почти все женщины и почти все интеллигентные.

Купили у белобородого старосты длинные белые свечи, положили сколько-то форинтов на блюдо, поставили свечи — куда именно, не помню.

Вообще — было это сравнительно недавно, а в памяти все держится очень смутно. Даже не запомнил внешности священника, только слышится его грустный голос…

Да, и этот сон наяву — очень печальный сон. И радостно, и сладко, и — грустно, даже тягостно на душе.

Служба кончилась, все друг с другом перепрощались и стали расходиться.

Мы шли до площади с невысокой пожилой дамой. И она нам поведала такую невеселую и такую типичную историю этой маленькой православной общины.

То же, что и в Женеве, и в Веймаре. Община вымирает. Большинство ее членов — русские женщины, жены венгерских военнопленных, приехавшие сюда пятьдесят с лишним лет назад. Менее пожилые, но тоже уже сильно пожилые — их старшие дочери. Мужья этих женщин, как правило, католики. И дети, естественно, тоже воспитываются в вере отцов.

Вот и редеют, сильно редеют ряды молящихся. Даже слово это «редеют» здесь неуместно: нечему уже и редеть. И никаких нет рядов.

— На прошлой неделе отпевали вашу землячку — из Петербурга. Чуть ли не каждые полгода так. А ведь было время — перед войной и даже уже после войны — когда в центре Будапешта был открыт православный русский собор, пел хор, служили два священника, диакон…

Да, очень безрадостное сновидение.

И все-таки…

Все-таки — если даст Бог еще раз побывать в Будапеште, знаю: потянет, непременно потянет на улицу Лендваи, на этот крохотный, уходящий под воду островок русского православия.

Церковь без паствы не может существовать. Это не требует доказательств. Но не может существовать, не распадаясь, не погибая духовно, и народ без церкви.

Спрашивается, однако, — без какой церкви?

Выше я говорил, что могу молиться и чувствую присутствие благодати в любом храме — даже нехристианском. Значит ли это, что я способен переменить веру, стать мусульманином, иудеем, буддистом? Нет, не способен. Ни при каких обстоятельствах.

Отец у всех людей один, но Сын Божий родился в Вифлееме, истинная вера — христианство, и истинное спасение человечества — в христианстве.

Я каждый вечер слушаю радио. На свете происходит много событий значительных, чреватых как разрядкой, успокоением, так и возможностью взрыва, мировой катастрофы, социальных катаклизмов… Юг Африки, Центральная Америка, вьетнамо-китайская граница — все это если еще не объято пламенем, то чрезвычайно огнеопасно, вот-вот запылает.

Однако не эти участки (или регионы, как теперь говорят) нашей планеты больше всего задерживают мое внимание.

Иран и Ватикан.

Не как государства (какое же Ватикан государство с его тысячным населением и двухбатальонной игрушечной армией), а как идейные силы, способные претвориться, и уже претворяющиеся, в силы материальные…

То, что происходит в Иране (происходило еще совсем недавно и готово в любую минуту возобновиться), не может не вызвать ужаса. И самое ужасное, что все творящееся там — карательные экспедиции, преследование и подавление национальных меньшинств, суды, казни и бессудные убийства, — все это совершается именем Бога, именем религии. Торжества такой религии истинно верующий человек желать не может. А ведь уже подтверждаются мои давние опасения, уже слышатся призывы к созданию империи или во всяком случае объединения государств не по национальному или расовому признаку (вроде ОАР), а по религиозному. <…>

Мне очень мало известно об аятолле Хомейни, но по тем случайным отголоскам его выступлений и по тому, как решительно и заносчиво он себя вел — даже еще в Париже, в изгнании, можно разглядеть в нем черты человека честолюбивого, с наполеоновскими, даже александровскими, искандеровскими замашками…

И вот — другие регионы нашей планеты: Италия, Польша, Южная Америка. И другой человек — тоже религиозный деятель, глава католической империи, номинальный глава этой империи, монарх — папа Иоанн Павел II.