Александр Щёголев - Как закалялась жесть Страница 46

— Вы… людоед? — наконец до меня доходит.

— Ну, в общем, не без этого, — смущается Крамской.

— И что теперь?

— Ничего. С тобой весело, полурослик.

— А потом? Когда станет не весело?

— Ты повиснешь рядышком. Вон на том крючке.

И ведь повисну, с ужасом понимаю я.

Аппетитный окорок с нашлепкой «Саврасов». Надо же — не собаки, так псих.

Вот тебе и приятного аппетита…

— Какая Эвглена? — напряженно спросил голос в трубке.

— Меня зовут, как и мать. Я дочь Эвглены Теодоровны.

Пауза.

— А кто это такая? — неподдельно удивился голос.

— Что значит — кто?

— Я такую не знаю. Откуда у вас мой номер?

— Мать дала. Эвглена Теодоровна.

— Не понимаю, о ком вы говорите.

Елена мысленно застонала. Она, конечно, допускала, что разговор будет непростым, но не до такой же степени… Стрептоцид, сидящий за рулем, ободряюще улыбнулся ей. Машина была его, и водил он вроде бы прилично, без труда наматывая круги вокруг особняка. Елена звонила по мобильнику из движущегося автомобиля. Мобильник раздобыл Балакирев: вышел на улицу и купил у прохожего, переплатив втрое. Звонить со своего Елена не могла, — как и с обычного, из дому. Уши Виктора Антоновича прорастали всюду; она так и видела эту картину — уши, прорастающие сквозь стены, гигантскими лопухами висящие в воздухе возле дверей и окон… Потому и в машину залезла, чтобы пообщаться с господином Пагодой. Не подставлять же хорошего человека — единственного, к которому можно обратиться за реальной помощью…

— Извините, что звоню так поздно, — терпеливо сказала она. — Да еще напрямую. Я в курсе, какая у вас с моей мамой договоренность насчет связи, но у нас чрезвычайные обстоятельства. Я очень прошу вас о личной встрече. Как можно скорей. Поверьте.

— Девушка, — сказал господин Пагода, — я вас совершенно не понимаю. Ни одного слова.

Елена растерялась. Человек осторожничает, и это, наверное, правильно, но ведь он должен, должен узнать о произошедших изменениях!

— Муж Эвглены Теодоровны взбрыкнул, серьезно ранил мою мать, — торопливо принялась она докладывать обстановку. — Я ее прооперировала, все в порядке, но мать пока не может вести дела и даже разговаривать. Я временно за нее. И я, вернее, мы, — мы гарантируем бесперебойную работу фирмы…

— Не понимаю, о чем вы говорите, — перебил ее собеседник. — Какой муж, какая фирма? Простите, я вынужден закончить этот странный разговор.

— Проблема с мужем решена, — в отчаянии бросила Елена. — Но он вывел из строя обоих менеджеров, которых приставил к нам известный вам генерал. Один, к счастью, жив, с ним надо что-то решать, лучше всего забрать поскорее. А второго — совсем. Теперь понимаете? Второй пошел на «игрушки»…

Тут господин Пагода не выдержал, что-то нервно вскрикнул и отсоединился.

Елена попыталась дозвониться сызнова. Раз за разом вызывала телефонный номер — без толку. Абонент стал недоступен: очевидно, выключил свой мобильник.

Она в ярости заколотила кулаками по торпеде.

Вот тебе и Пагода! Трус и предатель!

Пока возвращались домой, она повторяла лишь одно слово:

— Каз-зел… каз-зел…

Как сжечь труп у себя в особняке, в центре Москвы, и при этом не «засветиться»?

Поскольку тело содержит огромное количество воды, в том числе химически связанной, то при высоких температурах эта химически связанная вода определит свойства дымовых газов — они будут жирными, вонючими, липкими. Можно провести эксперимент — сжечь сырую, вяленую и сухую рыбу. Лучше всего сгорит сухая. При этом она будет давать свет и тепло. Таким образом, вывод очевиден: труп необходимо вначале высушить, а уж потом сжигать. В газовой печи, дооснащенной необходимым оборудованием (дополнительной форсункой), это сделать несложно.

Но сначала — фарш! Не целиком же совать туши в камеру сгорания, и не кусками же?! Здесь вам не крематорий. Фарш получаем на кухонном оборудовании «мулинекс» (рубаю в мулинекс, несколько раз повторил Крамской, жмурясь от удовольствия). Сушим в золоулавителе, сжигаем — и готово. Так как объемы небольшие — этот способ наиболее удобен. В течение нескольких часов вполне можно утилизировать 25–40 кг диетического, биологически ценного продукта… (В этой части Крамской особенно возбудился: ведь сколько раз он предлагал Эвглене — поставить установку для сублимации продуктов, а сухой лиофилизированный полуфабрикат скармливать собачкам, добавляя в кашки или делая из него «супер-педигри». Пропадает ведь добро!)

Все вышесказанное касается только мягких тканей. Отдельная история с костями. Даже если остатки останков прокалить в печи, и кости превратятся в пепел, — дым все равно будет вонючим, заметным. На помощь приходят технологии, используемые в приготовлении мясокостной муки. Обрабатываем утилизат ферментными препаратами: слабым раствором соляной кислоты и ацидин-пепсином (пепсин разлагает белки, кислота растворяет соли кальция). Получаем мягкие кости, а также слизь из остатков тканей. В результате кости запросто измельчаются в катковой дробилке.

Вот и все. Бродильные газы сгорают в дымоходе, а при небольших порциях столь специфичного топлива дым почти не прокрашивается…

Зачем чокнутый истопник мне это рассказал? Видимо, гордится своей работой. А еще для того, чтобы я максимально ясно представлял, что меня ждет.

— …Их хваленый Чикатило пятьдесят три трупа раскидал, а звону было — как будто все пятьсот! — с воодушевлением вещает он. — Или другой наш товарищ — Джумангалиев. Семерых дамочек скушал — всего-то! — а о нем, вишь ли, книги пишут… Вот Саша Спесивцев из Новокузнецка — о! Не меньше сотни душ откупорил. Заставлял своих доноров кушать их же собственное мясцо, а собачка его, водолаз, ничем кроме человечины не питалась. Собачка-то, кстати, до сих пор жива…

Крамской выносит из комнаты-холодильника мешок с мусором — из тех, что ему спускают со Второго этажа, — и вываливает содержимое на секционный стол.

— Вчера подкинули, неохота было разбирать, — поясняет мне.

Да уж, мусор…

— Зачем… разбирать?

— А что, сразу в печь, что ль? Мои мешки, малыш, мое богатство… — пальцами, исполненными нежности, он принимается копаться в расчлененке. — Ну-ка, чем порадуют?

Я догадываюсь: кучка человеческих останков на столе — ни что иное, как Борис Борисович. Тот самый парень с честными глазами, которые так нравились людоеду.

Кстати, пара глаз, как я успеваю заметить, в этой куче наличествует…

— На чем я остановился? — спрашивает Крамской, сортируя субпродукты по одному ему известному принципу. — Да! Если уж сравнивать меня — так с зарубежными коллегами. Педро Монсалве, триста трупов. Луис Гаварито, двести…

— У Эвглены, думаю, побольше наберется, — говорю я.

— Она ж с дочкой! Так что их подвиги на два дели, чтобы по-честному… У меня там сводная таблица есть — в дневнике. Я дневничок веду, приход-расход, ну, для истории… потом покажу…

— А вот в Англии в тюрьме повесился некий Шипман по кличке Доктор Смерть. До сих пор спорят, скольких он отравил, то ли четыреста шестьдесят, то ли четыреста девяносто.

Крамской мрачнеет.

— Да, с этим типом трудно тягаться. Но ведь он только травил, а не кушал? — людоед осматривает результаты своей работы и произносит с отвращением: — Требуха. Опять требуха. Хоть бы что-нибудь приличное оставили … Знаешь, какие в человеке главные деликатесы? Ладони рук, подошвы ног, уши и щеки. Никогда, никогда не оставят! — он пинает пустой мешок ногой.

— Жареные?

— Что?

— Ладони, — говорю я и смотрю на свою руку.

— Сырые полезнее.

— А родителей Эвглены вы тоже сырыми ели?

— Ну что ты, как можно! Копчеными, конечно…

От Руслана остался только мешок мусора, который вынесли в коридор и там бросили. Спускать требуху в подвал Елена не торопилась: у Крамского были сейчас более важные заботы, не стоило мешать мастеру.

По мере того, как очередная партия контейнеров наполнялась, их запасы в кладовке таяли. Такими темпами скоро ни одного не останется, озабоченно думала Елена. Придется ехать в Питер, на «Ленинец»; мать во время допроса дала подходы к тамошним умельцам.

К часу ночи пришли друзья Вадима. Трое. Один, как и Стрептоцид, — будущий врач, студент Первого меда, двое других — студенты-фармацевты. Впрочем, работать по специальности молодым людям не пришлось: их оставили при входе и на телефоне. Подниматься на второй этаж Балакирев им запретил.

Связанный Илья спал внизу, на диванчике Бориса Борисовича. Вот тоже проблема: с этим-то что делать? Отпускать нельзя. Забить на мясо, как бычка? А ведь еще предстоит объяснять генералу Пустовиту исчезновение Руслана… Елена так надеялась на Пагоду, который, как выяснилось, «не понимает, о чем речь». Запаниковал… гниль, крыса, рыгало гнойное… Жаль, что разговор с покровителем не получился. Меры предосторожности (чужая мобила, звонок из автомобиля) — все было зря…