Чарльз Сноу - Пора надежд Страница 46

Глава 26

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Предстоящие экзамены не очень беспокоили меня. Они не имели решающего значения. Чарльз Марч и другие мои знакомые, изучавшие право в университете, были освобождены от них. Я мог сдать их как угодно — лишь бы сдать. Когда экзамены начались, мне стало даже смешно, и я почувствовал острое презрение к тем, кто пытался меня отговорить от них, удержать на той ступеньке, где я стоял. За всю жизнь мне довелось держать экзамены лишь однажды — за среднюю школу, однако сейчас, не успело пройти и получаса, как я почувствовал вкус к игре. Ко времени перерыва на ленч я был уверен, что не провалюсь, и весьма здраво рассудил, что нынешний результат будет показателен для моих шансов на выпускных экзаменах, которые мне предстоит держать через год, и от которых при сложившихся обстоятельствах зависит все мое будущее.

Остановился я по привычке у миссис Рид, но на этот раз мне не пришлось терзаться и, входя в дом, прежде всего смотреть на столик в холле. Письмо от Шейлы, как она и обещала, прибыло на другой день после моего приезда. Дело в том, что перед тем, как уехать, я, вопреки советам Джека Коутери, разговор с которым немало приободрил меня, все-таки виделся с нею. Письмо Шейлы было написано в свойственном ей иносказательном стиле, но я нашел в нем и забавные строчки, заставившие меня улыбнуться. «У отца пропал голос, — писала она. — Так ему и надо! Не говорит, а как-то жалобно крякает. Я предложила ему свои услуги. Как ты считаешь, хороший из меня выйдет целитель душ?» Немного далее она писала: «Как ни странно, несколько дней назад он спрашивал о тебе. Вероятно, рассчитывает получать у тебя со временем бесплатные юридические консультации. Ведь родители мои поразительно скупы. Боюсь, не перейдет ли это качество по наследству и ко мне. Бедняге Тому, например, пришлось бесплатно лечить отца. Но Том по натуре своей трусоват. А ты изворотлив и хитер и уж никак не трус».

«Изворотлив и хитер». Это суждение любимой льстило моему юношескому самолюбию. Но в какой мере оно соответствовали истине? До сих пор никто еще не давал мне такой характеристики и, насколько мне было известно, никто такого мнения не придерживался. Очевидно, Шейла пришла к нему, наблюдая, как я лажу с самыми разными людьми, тогда как сама она дичится их. И потом, только она видела меня без всяких сдерживающих пут.

С такой же прямотой писала она об отце, о матери и о самой себе. Она не щадила никого: лишенная самомнения и душевной теплоты, она не считала нужным деликатничать ни с самой собою, ни с кем-либо другим. Иногда ее суждения граничили с безумием, но иногда отличались непостижимой глубиной. Шейла как бы мстила людям — и тем, кто прибегал ко лжи и притворству, и тем, кто жил искренними чувствами и был согрет их теплом, которого не знала она. Ей было в этом отказано. И вот в отместку она заявляла, что все люди лживы, а товарищеские чувства — сплошной обман. Несправедливостью своих суждений она часто напоминала обиженного ребенка, но иногда ей удавалось сорвать с жизни благообразный покров и заставить нас содрогнуться при виде неприглядней правды.

Письмо Шейлы принесло мне ощущение ее близости, и я спокойно выдержал оставшиеся экзамены. За обедом я встретился с Чарльзом Марчем и его кембриджскими приятелями. Чарльз вызвался разузнать во всех подробностях, какие я получил-отметки. Он не догадывался, почему это меня так интересует, как не знал и того, что выпускные экзамены будут иметь решающее значение для моей карьеры, но у него было отзывчивое сердце, и он рад был оказать мне услугу. Я позавидовал той смелости, с какой он взялся выяснить, что происходит за экзаменационными кулисами. Когда-нибудь, подумал я, и у меня появится такая же уверенность в своих силах, я тоже получу доступ к источникам влияния и информации. Двадцать лет спустя судьба снова столкнула меня с Чарльзом Марчем, и мне стало смешно, когда я вспомнил, как стремился сравняться с ним.

Я задержался в Лондоне до вечера, чтобы посмотреть состязание в крикет. Сидя на солнце, я чувствовал, как по всему моему телу разливается ощущение покоя, словно после приема лекарства, замедляющего сердцебиение и выравнивающего пульс. Экзамены остались позади. Вскоре я увижусь с Шейлой. Я не чувствовал и тени тревоги, какую испытывал в тот, внезапно возникший в в моей памяти, день, — я даже улыбнулся, вспомнив об этом, — когда восьмилетним мальчуганом сидел на стадионе с отцом, смотревшим в первый и единственный раз в своей жизни крикетный матч.

Но вечером, когда поезд мчал меня мимо полей Центральной Англии и до родного города оставалось всего полчаса пути, это блаженное состояние представлялось мне таким недосягаемо далеким, словно его отделяли от меня годы жизни или просторы океана. Я не находил себе места от беспокойства; голова моя, казалось, превратилась во вместилище беспрерывно сменяющихся зловещих мыслей, меня тяготило предчувствие всевозможных неотвратимых бед, и как я ни старался подавить тревогу, будущее представлялось мне сплошным мучением. Я злился на себя за то, что позволил разыграться нервам, напоминал себе, что подобные опасения одолевают меня всякий раз, как я возвращаюсь откуда-нибудь домой. С этим надо примириться, как с легким недомоганием. Иначе, убеждал я себя, я, точно покойная мама, стану рабом суеверий. И тем не менее, выйдя на платформу вокзала, я с ужасом ожидал, что сейчас узнаю о Шейле нечто такое, что разобьет мне сердце. Преследуемый нелепым страхом, что именно сегодня опубликовано сообщение о помолвке Шейлы, я купил вечернюю газету и наскоро проглядел ее. Прямо с вокзала я позвонил ей. Она удивилась моему звонку и дружески посмеялась надо мной: никаких новостей у нее не было.

На минуту я успокоился — словно после очередного приступа ревности. Но почти тотчас мною вновь овладела тревога — на этот раз о Джордже, и я отправился к нему. Вот тут действительно были некоторые основания для беспокойства, хотя ни он, ни я не принимали этого всерьез. Но в тот вечер ничего страшного я не узнал от него, — он лишь рассказал мне о весьма загадочных обстоятельствах, связанных с Мартино.

Нервы мои наконец утихомирились, и в течение нескольких недель все шло гладко. Джордж успешно выиграл одно дело, его опасения по поводу Мартино вроде бы не оправдывались. Джек Коутери — то ли ему очень повезло, то ли он брал нахальством — стал зарабатывать деньги. Шейла не капризничала и пребывала в отличном настроении; она даже задалась целью привить мне вкус к живописи. Результаты моих экзаменов появились в «Таймсе», — оценки были такие, как я и ожидал. Сообщение это перепечатали местные газеты, о чем позаботилась тетя Милли, которая теперь наконец признала, что я отнюдь не такой ветрогон, как большинство молодых людей. Своеобразный союз между нею и Джорджем продолжал существовать, и Джордж внушал ей, что я честно выполняю свои обязательства по нашей сделке. Больше того: он превозносил мои успехи перед всеми, кто когда-либо сомневался во мне, и, по его словам, «испытывал от этого немалое удовольствие».

Я получил несколько поздравлений: любезное письмо от Идена, дружеское и восторженное — от Мэрион, невероятно напыщенное — от мистера Визи и, наконец, несколько слов от Тома Девита. Отец мой вместо поздравления отпустил очередную шуточку, а Шейла сказала:

— Ничего другого я и не ожидала. Но если ты захочешь отметить со мной это событие, я буду очень рада.

Впервые в жизни я вкушал успех, и каким же сладостным он мне казался!

Но беды все-таки поджидали меня. По прошествии некоторого времени мрачные предчувствия, преследовавшие меня в поезде, появились снова, только на этот раз они не были плодом расстроенного воображения, а имели под собою реальную почву. Первую неприятность, сравнительно мелкую, но все же досадную, я воспринял как знак начавшегося невезения; это отдавало суеверием, и я стыдился того, что так думаю, но тем не менее я думал именно так. Неприятность эта свалилась на меня следом за поздравлениями. Дело в том, что результаты экзаменов на поверку оказались вовсе не блестящими. Чарльз Марч сдержал слово и каким-то образом раздобыл подробную оценку всех моих ответов на экзаменах. Картина получилась отнюдь не плохая, но в списке студентов, сдавших экзамены, я стоял далеко не на первом месте. Чтобы блеснуть на выпускных экзаменах, требовались совершенно иные оценки.

Единственный выход из положения — добиться в следующем году действительно выдающихся результатов. «Это несправедливо!» — думал я, забывая, что раньше смело смотрел суровым фактам в лицо. Но одно дело — представлять себе что-то в отдаленном будущем и совсем иное — сталкиваться с этим вплотную. Как определишь размеры риска, пока не испытаешь это на своей шкуре?

Однако делать нечего. В следующем году я должен сдать гораздо лучше, чтобы войти в первую половину списка.