John Irving - Семейная жизнь весом в 158 фунтов Страница 46

Я понимал: Северин больше всего боялся, чтобы одна или другая или обе не умерли прямо у него на руках от потери крови, чтобы они не истекли кровью и не утонули, пока он бежал к ним.

– С ними все в порядке! – крикнул я вниз, где Утч поддерживала Эдит, замершую в ожидании известий. – Я позвоню в больницу и скажу, что вы едете.

Северин взял у меня из рук Дорабеллу и понес обеих голеньких девочек вниз к Эдит; бледная и трясущаяся, она осмотрела каждую рану на тельце своих дочек с болью и ужасом, как будто раны эти были ее собственные.

– Вы ужинайте, будьте как дома, – рассеянно сказала Эдит, хотя ей, конечно, было все равно, она думала только о детях.

Внезапно Северин выпалил:

– Это могло случиться с вами.

Он, конечно же, имел в виду ее и меня, он хотел сказать – должно было случиться.

Но я с удивлением почувствовал: меня сейчас не волнует, что они думают. Я вдруг вспомнил, что мои Джек и Барт тоже несколько раз плескались в этой опасной ванне. Я думал только о том, что это могло случиться с ними и все могло кончиться гораздо хуже.

Мы набросили на детей какую-то одежду, и Утч открыла дверцу машины. Эдит даже не махнула рукой и не сказала спасибо; сев в машину и прижав к себе раненых девочек, она предоставила Северину везти их в больницу. Там осколки аккуратно вытащат, раны зашьют, и девочки будут как новенькие. Когда машина уже отъехала, я порадовался, увидев, что Эдит закурила.

Утч настояла, чтобы мы убрали в ванной. Конечно, им было бы неприятно вернуться домой и застать там все в крови. Мы вместе дотащили тяжелую раму и несколько крупных кусков стекла до мусорного ящика; вместе все пропылесосили и извлекли осколки из каждой щелочки. Кусочек стекла я нашел даже на зубной щетке – повсюду была опасность. Мы отмыли от крови всю ванную: долго скребли пол и ступеньки, засунули все полотенца в стиральную машину и запустили ее. Отверткой я выковырял все осколки из проклятого желобка, в котором держалась стеклянная дверь. Я вспомнил, как Эдит однажды упиралась ногами в нее. Я знал, где лежит чистое белье («Ты должен знать», – сказала Утч), и мы повесили на вешалки чистые полотенца. Я все же надеялся, что хоть один кусочек стекла завалялся в ванне, чтобы Северин мог сесть на него.

Закончив, мы не чувствовали голода. Холодный кальмар, приготовленный Северином, не возбуждал аппетита. Мертвый, он лежал прямо на залитой вином скатерти, куда его уронила Утч. Стол с едой выглядел как операционная после долгого и кропотливого труда хирургов.

По дороге домой я не сказал ни слова. Утч только один раз нарушила молчание:

– Твои дети должны быть для тебя важнее всего остального.

Я не ответил, но вовсе не потому, что не был согласен.

В ту ночь я проснулся один во влажной постели. Шел дождь, окно оказалось открыто. Я обошел весь дом, но Утч, наверное, гуляла. Куда она могла пойти в такую погоду? Я проверил, закрыты ли окна в спальне у детей. Барт лежал, утонув в подушке, сжав пальцами простыню. Тоненький Джек лежал в своей кровати, в грациозной позе танцора. И я понял, что мне еще долго не удастся заснуть. Я прислушался к глубокому и размеренному дыханию детей. Потом нашел зонтик. Там, где была Утч, зонтик ни к чему. Я знал, что она не вернула ключи от клетки и борцовского зала Северину. Я подумал, что если Утч гуляет, почему бы мне не последовать ее примеру. Выйдя под дождь, я поприветствовал бессонницу, как сварливую любовницу, которой долго пренебрегал.

10. Обратно в Вену

– Я хожу туда просто для того, чтобы побыть одной, – сказала мне Утч. – Там хорошо думать и просто отдыхать

– И просто однажды ночью ты можешь наткнуться на него, – сказал я.

– Северин туда больше не ходит, – сказала Утч. – Он ведь ушел с этой работы, помнишь? Уволился, ты разве забыл?

– Не от всего же в своей жизни он уволился, правда?

– Пойдем в следующий раз со мной, – сказала она. – Я знаю, что значит для тебя все это сооружение, но, пожалуйста, я тебя очень прошу.

– Ноги моей там больше не будет, тем более ночью, – сказал я. – Там полно всякой заразы, которая оживает по ночам и бегает вокруг в темноте.

– Пожалуйста. Это очень важно для меня. Я хочу, чтобы ты сходил туда.

– Не сомневаюсь, что для тебя действительно это очень важно, – сказал я.

– Наверное, это последнее место, где у меня был оргазм, – сказала Утч, явно не стеснявшаяся таких тем. – Я думаю, может, мы попробуем.

– О нет, – сказал я. – Не собираюсь. Это не в моем стиле.

– Ну, пожалуйста, попробуй, – сказала Утч. – Ну ради меня.

Я ненавидел Северина Уинтера уже за то, что из-за него моя жена сейчас выглядела жалкой. Но что мне оставалось делать? Я пошел с ней туда.

Темная клетка отзывалась гулом, как заброшенный улей, покинутый его опасными обитателями. В новом спортзале я стукнулся лодыжкой об открытую дверцу шкафчика, и металлический звук разнесся по всему пространству, среди развешанных для просушки пропотелых носков, собранных в углу хоккейных клюшек, разбросанных бинтов и наколенников.

– Тише, – сказала Утч, – чтобы Харви нас не услышал.

– Харви?

Я представил себе сторожевую собаку, крадущуюся среди капающих душей.

– Сторож.

– Ну, тебя он, конечно, знает, – сказал я, треснувшись о низкую скамейку и приветствуя щекой холодный цементный пол. На полу был тонким слоем рассыпан какой-то порошок, что-то вроде дезодоранта для помещений.

– Ради бога, – прошептал я, – Утч, держи меня за руку!

Она повела меня в туннель, где у меня возникли неуместные мысли о летучих мышах. Воздух был спертым. Когда мы вошли в освещенную луной клетку, зашевелились голуби. Я тащился за Утч по скрипучему треку.

– По-моему, я потерял ключи, – сказал я.

– Ключи у меня, – сказала она.

Она приоткрыла дверь борцовского зала, и оттуда резко пахнуло горячей резиной от обогревателей. Я закрыл дверь, она включила свет. Я знал, что снаружи одна из клеточек этого улья загорелась, наподобие глаза доисторического животного с головой-куполом.

– Разве лунного света не достаточно? – спросил я. Она уже раздевалась.

– Это разные вещи, – сказала она.

Я смотрел на ее сильное, округлое тело; она была зрелой женщиной, но двигалась как молоденькая девушка. Я чувствовал свежую волну желания, которую наверняка всякий раз мог чувствовать и Северин, если бы только забывал хоть иногда о своей персоне и отдавался на волю чувств. А может, так и было, подумал я.

Я смотрел на незнакомку, наблюдавшую, как я раздеваюсь.

Утч взяла меня в клещи! Случайно я угодил ей локтем в губы, и она прикусила язык; она сказала:

– Не так грубо. Полегче, постарайся нежнее.

«Не надо выступать в роли тренера», – подумал я. Я потрогал ее; она уже была готова, и я понял в тот момент, что есть мужчины, реальные или воображаемые, которые могут без всяких усилий привести ее к оргазму. Она так быстро втащила меня на себя и в себя, что я не почувствовал сразу, каким шершавым и пахучим оказался мат. Мы скользили через белый круг к мягкой стенке, а я пытался подпихнуть ее обратно к центру, вспоминая, как часто Северин кричал своим борцам: «Не давай увести себя с мата!»

Утч начала биться, выгибаться мостиком подо мной. Она кончала. Так быстро! Я услышал ее стон, похожий на жужжание пчел, неистовствующих в улье. На ум пришли вспугнутые голуби, сторож Харви, тихонько постанывающий в темноте и мастурбирующий на мягком грязном полу под борцовским залом. Боже, подумал я, так вот как это было. Северину Уинтеру все это знакомо.

Мы оказались зажатыми в самом дальнем углу зала; мы пропутешествовали через два мата, а Утч все еще кончала. Я чувствовал, как никну внутри нее, пока совершенно не съежился там, потеряв с ней всякий контакт.

– Я кончила, – сказала Утч.

– Не сомневаюсь, – сказал я, не скрывая ревности, и по голосу она поняла, как я далек от нее.

– Ты можешь испортить все что угодно, если захочешь, – сказала она, поднимаясь и прикрываясь взятым из кучи полотенцем.

– Не пора ли теперь сделать несколько флик-фляков? – спросил я. – Или дать пару кругов по треку?

Она схватила свою одежду и уже шла к двери.

– Погаси свет, когда будешь уходить, – сказала она. Я вышел вслед за ней, по дороге уколов чем-то пятку. Возле туннеля я догнал ее и обнял за плечи.

– Занозу засадил, – сказал я. – Трек этот чертов…

В сауне она уселась в противоположный от меня угол, подстелив на полку полотенце, подтянула к лицу коленки и спряталась за ними. Я молчал. Когда она пошла в бассейн, я решил не плавать, а подождать ее на мелкой половине. Она сделала несколько кругов.

Я шел за ней по направлению к душу, она обернулась и кинула что-то в воду.

– Что это? – спросил я.

– Ключи, – сказала она. – Больше я сюда не приду.

В свете зеленых подводных ламп я увидел, как связка ключей плюхнулась на дно бассейна. Я не хотел оставлять их там. Уж лучше я их пошлю Северину на Рождество аккуратно запакованными в хорошенькую коробочку с дерьмом. Честно говоря, в тот момент я не знал еще, зачем они мне нужны, но когда Утч скрылась в душе, я нырнул и вытащил их.