Бен Элтон - Смерть за стеклом Страница 46

Настала очередь прослушивания Колриджа. Его пригласили в маленькую комнатку, где он предстал перед пытливыми взорами Глина и Вэл. Инспектор выложился как мог и даже умудрился выжать подобие слезы, когда призвал истлевать огарок свечи. Ничто так не напоминало, что жизнь – ускользающая тень, как смерть девушки двадцати одного года от роду. Закончив, Колридж почувствовал, что справился недурно. Глин, по-видимому, тоже так считал.

– Мило. Очень мило и трогательно, – похвалил он. – Вы определенно достигли величайшей глубины.

У Колриджа шевельнулась надежда, но всего лишь на короткое мгновение.

– Я всегда считал, – продолжал Глин, – что в заключительном акте ключевая роль – Макдуф. Маленькая, но требующая большого мастерства. Вы бы не хотели ее сыграть?

Стараясь не показать разочарования, Колридж ответил, что да, он с радостью сыграет Макдуфа.

– А поскольку текста вам учить немного, – прощебетала Вэл, – надеюсь, вы поможете нам доставить и установить декорации.

День двадцать девятый. 9.30 вечера

На следующий день после убийства в эфир вышел двадцать восьмой специальный выпуск «Под домашним арестом», который, в отличие от предыдущих, продолжался целых девяносто минут. Двадцать восьмой, а не двадцать девятый, поскольку накануне передача не состоялась – отчасти из уважения к усопшей, отчасти из-за того, что игроки целый день провели в полицейском участке.

Все, кроме Келли, которую поместили в морг.

Специальный выпуск освещал предысторию убийства и само убийство. Однако с деликатной купюрой в десять секунд, когда взлетала и падала роковая простыня, – мера достаточно бессмысленная, поскольку эпизод насилия бесконечное число раз успели прокрутить в новостях.

Чтобы подвести зрителей к событиям реального времени, в заключение показали возвращение «арестантов» в дом. В итоге получилось замечательное зрелище. Но чтобы оправдаться и отвести от себя критику, руководство компании после передачи организовало в прямом эфире дискуссию о моральном праве на продолжение программы. Джеральдина Хеннесси появилась на экране рядом с добродетельными и сильными мира сего.

– К сожалению, – провозгласил известный поэт и известный радиодеятель, – то, что мы сейчас наблюдали, – не что иное, как печальная неизбежность.

Впоследствии Джеральдина по-дружески заметила, что он известен лишь потому, что шляется по подобным дискуссиям.

– Реальное телевидение, – поэтически гнусавил радиодеятель, – это возврат на гладиаторские арены Древнего Рима. Мы следим за разрешением конфликта между запертыми в замкнутом пространстве противниками, которые отчаянно борются за симпатии толпы. И как плебс былых времен, поднимаем и опускаем пальцы, чтобы аплодировать победителю или приговорить побежденного. Вся разница в том, что мы осуществляем это посредством телефонного голосования.

Джеральдина нервно заерзала на стуле. Она буквально свирепела, когда присосавшиеся к массовой культуре типы начинали эту самую культуру высокомерно охаивать.

– Мне вообще непонятно, – продолжал витийствовать поэт, – почему развлечения такого рода до сих пор не включали убийство в арсенал своих средств.

– Позвольте, – вступил в беседу теневой министр внутренних дел. Он был раздражен тем, что дискуссия уже длилась больше двух минут, а он еще не сказал ни единого слова. – Но разве есть оправдание тому, чтобы показывать на экране убийство? Я категорически отвечаю: «Нет!» Давайте зададим себе вопрос: в какой стране мы намерены жить?

– Я склонен согласиться с вами, – заметил известный поэт. – Но хватит ли у вас смелости идти против воли толпы? Народ хочет хлеба и зрелищ.

Джеральдину так и подмывало отпустить крепкое словцо, но она благоразумно промолчала. Тюремщица сама пришла на дискуссию. Не хватало, чтобы на пике удачи ее сняли с эфира.

– Видите ли, – начала она, – все, что здесь произошло, нравится мне не больше, чем вам.

– Вот как? – фыркнул известный поэт.

– Однако если бы мы не стали продолжать программу, она бы перекочевала на один из дешевых каналов. Такова печальная истина. Как только ребята приняли решение продолжать игру, у нас не осталось выбора. Откажись мы, и какой-нибудь агент неизбежно ухватился бы за них и продал тому, кто больше предложит. Кабельному или спутниковому каналу. Подобная передача – шанс попасть в основное русло телевизионного потока.

– Вы могли не позволить использовать дом, – возразил известный ведущий дискуссии.

– Сейчас за границей пустует много аналогичных домов. Мне кажется, я видела объявление в Интернете, что нечто подобное продается в Дании – вместе с камерами и прочей начинкой. Так что все очень просто. И потом, помести «арестантов» в обычный сарай, на них все равно станут смотреть.

– Потому что один из них – убийца, – вставил теневой министр. – Люди любуются запекшейся кровью. Но не забывайте, миссис Хеннесси, что погибла девушка.

– Никто и не забывает, – парировала Джеральдина, – но не всякий старается заработать на этом деле политический капитал. Существует огромный зрительский интерес к тому, что говорится и происходит. Люди считают, и я полагаю, по праву, что они причастны к убийству, и во многом ощущают свою ответственность. Они потрясены, они травмированы и нуждаются в лечении. Но чтобы начался процесс исцеления, зрители должны оставаться в курсе событий. Нельзя взять и отрубить их от информации. Келли нравилась. Пользовалась большой популярностью. И в этом смысле была истинно народной героиней. Так что и это убийство во многом народное.

Такого ошарашивающего, блестящего гамбита никто не ждал. Все понимали, что Джеральдина и ее канал стремятся продолжать передачу исключительно из-за денег – просто и ясно. Убийство Келли превратило «Под домашним арестом» из программы средней популярности в телевизионную сенсацию. Предшествующий трагедии двадцать шестой выпуск смотрело около семнадцати процентов зрительской аудитории, а сегодняшний – чуть ли не восемьдесят. Почти половина всего населения страны! Тридцатисекундные блоки в трех рекламных паузах продавались в пятнадцать раз дороже обычного.

– Запретить трансляцию было бы в высшей степени неправильно, – продолжала Джеральдина. – Нельзя учить зрителя, что ему хорошо, а что плохо. Мол, вот мы какие – важные и могущественные, великие и добродетельные, – знаем, что смотреть пролетариям. Это абсолютно недопустимо в условиях современной демократии. К тому же, позвольте напомнить, что программа транслировалась в режиме реального времени по Интернету. Событие стало достоянием культуры. Неужели вы оправдываете социальное неравенство? Разве можно лишить тех, у кого нет компьютера, возможности оплакать Келли, заставить их смириться с ее смертью только потому, что они не имеют доступа в Сеть?

Даже знаменитый поэт, он же человек с радио, лишился дара речи. Он был отнюдь не дурак использовать любой аргумент в целях саморекламы, но быстро понял, что с Тюремщицей, которую он попытался ущипнуть, ему тягаться не стоит: совсем иная весовая категория.

– Наш долг перед зрителем, – заключила Джеральдина, – не брать на себя ответственность, а сделать все, чтобы зритель решал сам. Выбор за ним. Поэтому единственное ответственное и морально оправданное решение – продолжать трансляцию.

Никто из участников дискуссии не желал, чтобы его заподозрили в снобизме.

– Мы, безусловно, должны прислушиваться к тому, что хотят люди, – согласился теневой министр. – Келли Симпсон вошла в их жизнь. Зрители наблюдали, как ее убивали, и имеют право знать, что произойдет дальше.

– Скорбеть о погибшей, выплакать горе и исцелить душу, – повторила Джеральдина.

Известный поэт спохватился и предпринял запоздалую попытку произвести впечатление, будто именно он подвел собравшихся к этой мысли.

– Я полагаю, – промямлил он, – что данное событие обозначило переход через Рубикон в демократизации человеческого опыта. Реальное телевидение продемонстрировало, что интимность – всего лишь миф, нежеланный покров, который люди с радостью сбрасывают, словно теплую одежду в жаркий летний день. До недавнего времени смерть оставалась последним сугубо личным событием, но благодаря шоу «Под домашним арестом» и эта интимность перестала существовать. В наш циничный, продажный век нельзя считать один человеческий опыт «лучше» или «значительнее» другого, включая фатальный конец. Если можно созерцать живую Келли, значит, необходимо отстаивать право наблюдать ее смерть.

Джеральдина, как и ожидала, одержала победу. Люди хотели смотреть «Любопытного Тома». Очень непросто решиться лишить их этой возможности. Хотели не только в Англии. Через тридцать шесть часов после трагедии передача транслировалась во все страны мира. Даже строго контролируемое китайское государственное телевидение не устояло перед соблазном такого редкостного зрелища.