Сон № 9 - Митчелл Дэвид Страница 46

– Ага, выжал мудака досуха. Можно сказать, проявил милосердие. Там по краям ямы – ошейники, слыхал? Да что за херня! Автомат не берет пятитысячные. У тебя нет помельче?

Сейчас чихну.

Автомат проглатывает монеты.

– Ошейники? Морино велел крепить изолентой.

– Мы так и сделали, но Набэ слишком дергался. А Морино запретил успокоительное. Ну, обошлись ошейником и девятидюймовыми гвоздями. Какидзаки повезло. Он теперь белее индюшатины; вряд ли он что-нибудь почувствует.

Чих отступает. Из недр автомата со стуком выкатываются банки пива. Собеседники открывают их и уходят, продолжая обсуждать столярно-плотничные работы. Я чихаю и бьюсь головой о стенку автомата.

На комнату под номером 333 я натыкаюсь совершенно случайно, продолжая искать, где бы спрятаться. Прижимаю ухо к двери. Ничего не слышно, только пульс грохочет в ушах. Раздумываю. Нажимаю на ручку. Она поддается с трудом, но вроде не заперто. Затаив дыхание, легонько толкаю дверь, заглядываю в щелку. Вижу металлическую мусорную корзину с папкой. Окно приоткрыто, ветерок ерошит жалюзи. Помня о смежной комнате, крадусь внутрь. Никого. Накатывает волна облегчения, фонтаном бурлит ликование. Риск оправдал себя. Открываю папку и обреченно вздыхаю. Из папки вылетает одна-единственная фотография, падает на пол обратной стороной вверх. Надпись шариковой ручкой гласит: «Есть арабская пословица: „Бери что хочешь, – говорит Бог, – но плати за это“. Патинко „Плутон“, „Ксанаду“, немедленно». Переворачиваю фотографию. Две очевидные вещи. Первая: женщина на снимке – Акико Като. Вторая: по очертаниям подбородка и изгибу бровей абсолютно ясно, что мужчина за рулем – мой отец. Вне всяких сомнений.

Зал патинко «Плутон» так запружен потом, дымом и неимоверным грохотом, что до зеркальных шаров на диско-потолке можно добраться вплавь. Я готов отдать легкое за сигарету прямо сейчас, а не через пятьдесят лет, но, если задержусь еще хоть на мгновение, то упущу Морино, а вместе с ним и свой план «Д», лучше которого пока ничего не придумывается. Впрочем, вдыхая этот воздух, получаешь дозу никотина, способную свалить носорога. Посетители теснятся в проходах в ожидании свободных мест. Самый старший из моих дядюшек – владелец единственного на Якусиме зала патинко – рассказывал, что владельцы новых игорных домов специально настраивают несколько автоматов на щедрые выигрыши, чтобы вытеснить конкурентов с рынка. Сверкающие каскады дробно постукивающих серебряных шариков зачаровывают трутней мужского и женского пола. Интересно, сколько младенцев сейчас пекутся живьем в недрах подземного гаража «Ксанаду»? Нарезаю второй круг по залу, ищу вход в служебное помещение. Время поджимает. Вижу девушку в униформе «Плутона»:

– Эй! Как пройти в папашин офис?

– Куда, простите?

Я недовольно морщусь:

– К управляющему!

– А, к господину Одзаки?

Я раздраженно закатываю глаза:

– К кому же еще?

Она ведет меня за справочную стойку, набирает код на панели цифрового замка и распахивает передо мной дверь:

– Вверх по этой лестнице, пожалуйста. Я бы сама вас проводила, но мне не позволено уходить из зала.

– Вот именно.

Закрываю за собой дверь. Щелкает сложный замок. Крутая лестница ведет к единственной двери. Тишина, как под водой. Поднимаясь по лестнице, чуть не спотыкаюсь от неожиданности: с верхней ступеньки на меня невозмутимо взирает тип в кожанке.

– Э-э, привет, – говорю я.

Тип в кожанке смотрит на меня и жует жвачку. У него в руках пистолет. Я впервые в жизни вижу настоящий пистолет. Указываю на дверь:

– Можно войти?

Продолжая двигать челюстями, тип в кожанке едва заметно наклоняет голову. Я дважды стучу и открываю дверь.

Я открываю дверь, и кто-то пролетает через всю комнату и через зеркало на противоположной стене. Зеркало разражается звонкими аплодисментами – человек исчезает из виду в нижнем зале, битком набитом трутнями. Перед глазами все плывет. Застываю с открытым ртом – неужели это моих рук дело? Неумолчный грохот патинко врывается в кабинет. Из-за письменного стола на меня смотрит Морино: палец прижат к губам, согнутая ладонь приставлена к уху. Успеваю заметить трех трубачей – авторов броска – и Маму-сан с вязаньем, и тут внизу происходит цепная реакция. Всеобщий хаос, визг, вопли. Морино кладет локти на столешницу. По лицу разливается удовлетворение. Из рамы выпадает еще один осколок зеркала. Тип в кожанке захлопывает за мной дверь. Начинается паническое бегство из зала, и буйство стихии идет на убыль. Ящерица с Франкенштейном выглядывают в проем, оценивают обстановку. В уголках глаз Морино сквозит улыбка.

– Ты очень вовремя, Миякэ. Стал свидетелем объявления войны. Садись.

Меня бьет дрожь.

– А он…

– Кто?

– Ну, тот, который вылетел из окна…

Морино изучает деревянную коробку:

– Одзаки? А что он?

– Ему, наверное, надо… – я сглатываю, – «скорую»?

Морино приподнимает защелку на коробке. Сигары.

– Наверняка.

– А вы ее вызовете?

– Великолепно! «Монте-Кристо». Вызвать «скорую»? Если Одзаки хотел, чтобы ему вызвали «скорую», он должен был думать о последствиях, прежде чем ссать на туфли Рютаро Морино.

– Сюда приедет полиция.

Морино проводит сигарой под носом.

– Полиция? – Франкенштейн смотрит, как хаос изливается из патинко «Плутон» наружу. – Полицейские живут в твоем мире. В нашем мире мы сами себе полиция.

Он кивает Ящерице, и они уходят. Меня все еще мутит от подобной жестокости. Позвякивают спицы Мамы-сан. Трубачи берут паузу.

Наконец Морино снимает обертку с сигары:

– Что ты понимаешь в сигарах? Ничего. Так слушай. Запоминай. Марка «Монте-Кристо» для сигар – то же, что витрина «Тиффани» для брильянтовой диадемы. Абсолютное совершенство. Все исключительно кубинское: наполнитель, связующие и покровные листы, сигарный бант. Для такого хрена крысиного, как Одзаки, даже смотреть на «Монте-Кристо» – богохульство. Я велел тебе сесть.

Я ошеломленно повинуюсь.

– Тебе нужна информация. Я прав?

– Да.

– Знаю. Эти сведения стоят денег. Как ты намерен расплачиваться?

Я отгоняю мысли о том, что по его приказу совсем недавно кого-то вышвырнули в окно, и беру себя в руки.

– Я буду вам очень признателен, если… – Я замираю на полуслове.

Морино пробует головку сигары на язык.

– Несомненно, твоя признательность – это признательность высшего класса. Но жизнь в столице стоит дорого. Твоя признательность мне – что блошиный помет. Попробуй-ка еще раз.

– Сколько?

Морино берет со стола специальное приспособление и обрезает сигару.

– Ну почему у нынешней молодежи на уме только деньги, деньги и деньги? Неудивительно, что Япония превращается в кладбище моральных и духовных ценностей. Нет, Миякэ. Мне не нужны твои деньги. Кроме того, мы оба знаем, что даже у голубей свободных средств больше, чем у тебя. Нет. Я предлагаю вот что: расплатись со мной преданностью.

– Преданностью?

– У нас здесь эхо, что ли?

– А как я должен выражать свою преданность?

– Ты прямо совсем как твой старик. Такой же дотошный и осмотрительный. Так вот, преданность. Что там у нас? Давай-ка проведем этот день вместе. Сходим в боулинг. На выставку собак. Перекусим, повидаемся кое с кем из старых друзей. А в полночь доставим тебя домой.

– А в обмен…

– Ты получишь… – Он щелкает пальцами, и трубач подает ему еще одну папку. Морино просматривает содержимое. – Получишь отца. Имя, адрес, род занятий, резюме, биографические сведения, фотографии – цветные и черно-белые, – подробные телефонные и банковские счета, любимый гель для бритья. – Морино закрывает папку и улыбается. – Ты подаришь мне и моей семье несколько часов своего времени, и твои исторические поиски увенчаются триумфальным успехом. Что скажешь?

Снизу, из опустевшего зала патинко, доносится хруст стекла и жужжание электропривода защитных жалюзи. Памятуя о том, свидетелем чему я уже стал, я догадываюсь, что мое «нет» повлечет за собой последствия намного худшие, чем простой отказ отдать мне папку.