Игорь Симонов - Год маркетолога Страница 47

– Вы вместе были во Франции?

– Ну да, – он будто бы даже удивился моему вопросу. – Конечно. Но я не выдержал. Я вообще не понимаю, как ты мог столько времени с ней прожить, у нее же отовсюду дерьмо лезет. Она мне все эти дни мозг выносила, что вот-вот ты на меня телегу напишешь, что уже звонил кому-то, пока я ей не сказал: все, караул, устал.

– И она?

– Не поняла. Человек верит в то, во что хочет верить. Она верит в свою неотразимость и способность развести любого мужика.

– Ты ей про «все» во Франции сказал или потом, в Москве?

– В Москве. А что?

– Так, даты сверяю. Я тебе скажу, почему я мог с ней столько времени прожить. Свою версию. Человек не может состоять из одного дерьма, человек многогранен, и в нем хотя бы две-три грани хорошие есть, особенно молодой человек, потом уж, может, все дерьмом покрывается. Ты вот сказал, что я там хороший, позитивный, в общем, типа лох. Но пока она строила свою жизнь в расчете на меня, то была повернута ко мне вот этими недерьмовыми гранями. А когда с тобой связалась, думая, что ты вор, то повернулась к тебе тем местом, какое ты, как вор, и должен был оценить. Потом, может, поняла, что ошиблась, но с одним человеком, наверное, туда-сюда перестраиваться не получается. Вот такая моя версия. А ты, кстати, воровал или нет, так, без протокола, раз уж у нас разговор такой пошел?

Андрей слушал меня внимательно, чуть наклонив голову, не забывая по кусочку отправлять в рот мясо, чтобы не остыло. На последнем вопросе он положил вилку с ножом на тарелку и чуть отодвинул ее от себя пальцем.

– Хорошую ты мне историю рассказал. Очень похоже на правду, и вопрос твой правильный, и я на него отвечу.

– Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Нет, я хочу. Я ничего не украл у этой компании и не взял ни одной взятки за все время работы. О чем сейчас иногда сожалею.

– Почему?

– Потому что, во-первых, эти компании специально устроены так, чтобы из них деньги вытаскивать, и этого никто не заметит, никакие аудиторы. И мешал мне это делать не страх перед неотвратимым наказанием, потому что наказания никакого и быть не могло – ну, попросили бы уйти, и я с удовольствием ушел бы, имея десять миллионов в плюсе.

– Например, рекламные деньги дистрибьюторов?

– Например. Просто надо понять, что так устроен этот мир, в котором ты собираешься делать карьеру.

– Но ведь за границей не воруют?

– В Америке, скорее всего, нет, в Европе – смотря в каких странах. Ты знаешь, это почти как не платить налоги – все стремятся как-то увернуться и заплатить меньше, чем надо. Потому что знают – деньги эти пойдут черт знает куда, а половина или третья часть все равно будет разворована, но уже другими людьми.

– Хорошо, в Америке не воруют, в Европе где-то тоже не воруют, и ты тоже не воруешь и платишь налоги, и при этом сделал успешную карьеру – значит, можно жить честно.

– Совсем честно не получится. Ведь мы знаем, что наши партнеры дают откаты по всем почти крупным контрактам, и заранее закладываем эти откаты в скидки. Ты ведь не будешь говорить, что не знаешь, ты сам сидишь в тендерном кабинете, и видишь все эти цифры и колонку «агентское вознаграждение» в табличке, и ты знаешь, что это такое.

– Да, знаю.

– Но ведь это уже нечестно по отношению к компании, ты уже нарушаешь бизнес-этику, то есть внутренне ты готов к компромиссу, я знаю, что другие воруют, но не я.

– Да.

– Тогда поверь, что со временем границы допустимых компромиссов будут расширяться и каждый раз этому будет оправдание. Я не знаю, как далеко зайдешь именно ты, но лучше бы тебе сразу или остановиться, или решиться на что-то.

– А как далеко зашел ты?

– А я, мой друг, зашел так далеко, что когда точно решил, что уйду из этой компании, а случилось это в прошлом году, то одновременно решил, что немного денег с собой все-таки заберу. Они этих денег не заметят, и никто не заметит.

– Но это деньги из нашей прибыли?

– Не нашей, Костя, – их, пойми ты эту разницу, которую я сам долго не мог понять. Публичная компания, такая прозрачная с виду, на самом деле зло, потому что она ничья и управляется кучкой посредственностей, потому что только посредственности могут сделать карьеру в такой компании, которая, как и все общество в целом, отторгает любой талант, любые проявления индивидуальности. И эта кучка идиотов прикрывается советом директоров, в котором половина пенсионеров, которые подпишут что угодно, не противоречащее закону, чтобы получить прибавку к пенсии в пятьдесят или сколько там тысяч баксов, а половина – топ-менеджеры других компаний, которые опосредованно связаны с нашей какими-то контрактами и так далее. Короче, в этом году я сам себе решил выплатить бонус, и на наших планах это не скажется – мы их выполним и перевыполним.

– И поэтому тебе нужно было не останавливать бизнес независимо ни от чего?

– В том числе.

– То есть Ирина не так уж и неправа была в отношении тебя, почувствовала родственную душу?

– Я думаю, сейчас ты вправе говорить подобные вещи, поэтому не буду с тобой спорить.

– И тому, кто придет после тебя, достанется разруха? Ты сам разрушишь то, что строил несколько лет? Почему?

– Потому что оно все равно разрушится. Потому что у этой компании нет будущего, потому что на мое место сюда пришлют тупого американца, которому для дальнейшей карьеры нужен международный опыт, и он все равно все разрушит. У тебя не должно быть иллюзий, Костя, они не назначат тебя, и не потому, что ты плох, а потому, что они такие. Я ничего не буду разрушать, просто возьму свое и уйду. В любом случае я оставлю эту компанию в гораздо лучшем состоянии, чем принял. Завтра мы проснемся, вспомним этот разговор, и нам точно не захочется его повторить, поэтому я скажу сейчас тебе одну очень важную вещь. То, что сейчас начинается, – это не кризис, мы вступаем в новую эпоху, суть которой будет разрушение старой. Мир слишком несправедливо устроен, я знаю, что каждое поколение повторяет эти слова как заклинание, но думаю, что сейчас количество перешло в качество. И по той части суши, где находится ресторан, в котором мы сидим, это ударит сильнее всего, как все всегда в истории ударяло по ней сильнее всего. Ты не для этого места, Костя. Я бы сказал так: ты для него недостаточно плох. Тебе будет здесь не выжить, если ты себя не обломаешь. Когда-нибудь ты будешь Бога благодарить за то, что не стал генеральным директором этой сраной компании. Пока я еще здесь, и пока они ничего не знают, давай найдем для тебя работу в Европе, осмотрись там и оставайся. Доработай до конца года и уезжай. Видишь, все так сложилось, что тебя здесь ничего не держит, так воспользуйся этим. До нового года все будут храбриться, что ничего страшного не происходит, потом на две недели уйдут в запой и гулянье, а когда вернутся в середине января – начнется паника. Весной будет еще одна волна, осенью другая, и так на годы.

Он говорил еще что-то, но мне это было уже неинтересно, потому что то главное, что касалось меня, он сказал вначале, а рассуждения Андрея на философские и общеэкономические темы меня уже не интересовали. Я думал о том, что не хочу больше работать в этой компании ни в России, ни в Европе, ни в Америке, но он прав – надо доработать до конца года, чтобы получить бонус. Да и в остальном, как выяснилось, он почти все угадал. В октябре наши боссы стали паниковать, продажи падали по всему миру, и даже при всем их идиотизме нельзя было ожидать от России исключения. В Америке надвигались выборы, к власти пришел симпатичный черный человек, с которым в мире, истосковавшемся по чудесам, связывали большие надежды. После выборов все облегченно вздохнули, потом посыпались какие-то миллиарды, триллионы, попрятавшиеся по углам банкиры снова стали давать интервью, никого из них не убили, как ни странно, что могло значить лишь одно: с кем надо, они расплатились сполна. Для протокола они шутили примерно так: «Все говорят: „свет в конце тоннеля“, нам бы тоннель найти». Или вот еще лучше: «Если верить в свет в конце тоннеля, то знай, что это может быть паровоз».

Эти шутки мне рассказал Андрей перед самым Новым годом. По-видимому, он теперь общался с людьми, для которых подобные шутки были нормой. В этот же день он в своем кабинете передал мне сумку, в которой носят компьютеры. «Что это?» – спросил я. «Триста тысяч евро, – ответил он, – пожалуйста, не отказывайся». И я не отказался. Мы оба знали, что это не было взяткой и не было платой за что-то. Просто ему было легче эти деньги дать, чем не дать, а мне проще взять, чем отказываться. Еще мы оба знали, что вряд ли захотим встретиться в ближайшие годы. Похоже, и вправду наступала новая эпоха, по крайней мере для одного отдельно взятого маркетолога.

Глава восемнадцатая

Новый год я встретил вместе с мамой, с которой последнее время виделся нечасто. Она, конечно же, поохала немножко по поводу моего расставания с Ириной, видно было, что ей очень хочется подробностей, и я сочинил для нее небольшую новогоднюю сказку – мое безумное увлечение юной красавицей, отчаяние Ирины, мое раскаяние, невозможность компромисса.