Вера Чайковская - Мания встречи (сборник) Страница 47

Эжени следует знать, что князь – большой оригинал, запустил весь дом, так как ежеминутно занят «микроскопическими изысканиями» (это словосочетание прочно засело в голове княгини). Но она надеется, что Эжени сумеет навести в доме князя хоть какой-то порядок. При этом княгиня выразительно поглядела в заплаканные, но начинающие оживать глаза своей бывшей горничной.

Ей было дано рекомендательное письмо, которое надлежало передать непосредственно в руки рассеянному и забывчивому князю Орловскому.

Предложение княгини Эжени приняла с искренней благодарностью, говоря, что всегда верила в доброе сердце Авдотьи Петровны. Лакей Осип и камердинер Семен, не глядя друг на друга, с начинающими багроветь синяками, снесли вещички бывшей горничной в тарантас, выделенный в честь такого дела княгиней Авдотьей, обычно скуповатой.

Стоя у парадного входа великолепного своего особняка, княгиня крикнула зычным голосом:

– Трогай!

И тарантас покатил.

Но в тот самый момент, когда тарантас остановился у дома князя Орловского, к крыльцу подкатила роскошная карета приятеля князя – князя Мишеля Холмского, который резво вбежал по ступеням и скрылся в дверях. С некоторых пор он бывал у Орловского ежевечерне. Оба, выпускники Кембриджа (правда, князь Холмский кончал по историко-философской части), смертельно скучали в Москве, не находя ничего интересного ни для глаза, ни для слуха. «Микроскопические изыскания» и в виде журнала, пылящегося на полках, и в виде собственных исследований, князю Орловскому давным-давно приелись, но светские балы казались еще скучнее, а попытки тетушки ограничить его свободу безмерно пугали. Князь Холмский был снисходительнее к балам и милым дамам, но и ему надоели лицемерные улыбки мамаш и алчные взгляды засидевшихся московских невест. В живой беседе приятели, как правило, коротали осенние вечера. Они друг друга дополняли. Один – чудак с аскетическими привычками, другой – эстет и гурман, но оба презирающие свой «торгашеский» век и корыстных, мелких, приземленных своих соплеменников.

Услыхав от лакея, что к нему пришла девица с рекомендательным письмом от тетушки, князь Орловский обрадовался, что эта деловая встреча произойдет в присутствии приятеля. Сам князь в обыденных делах ничего не смыслил. Холмский, на его взгляд, гораздо более разбирался в жизни и людях.

И вот в кабинет князя Орловского, где уже удобно расположился князь Мишель Холмский, вытянувшись на мягком диване во весь свой немалый рост, пугливо вошла скромная девица, невысокая, пухленькая, с опущенным взором и в серенькой блеклой одежонке, на ходу снимая с волос серенькую же шляпку, и протянула князю Холмскому рекомендательное письмо.

– О, не мне!

Холмский, довольный ошибкой, рассмеялся и направил ее к высокому, очень худому и сутулому от постоянного сидения у микроскопа Орловскому, который нервно расхаживал по кабинету.

– Не знаю, что это тетушка выдумала! Горничной сроду у меня не было!

Князь говорил это Холмскому, одновременно с некоторой опаской беря из рук Эжени письмо. Но по привычке замечать не то, что относится до дела, он заметил вдруг на пальце у девушки нечто, блеснувшее ярко и загадочно.

– Что это?

Орловский внезапно остановился, в рассеянности отложив письмо тетушки на столик, и внимательно поглядел на руку Эжени с блеснувшим перстнем, а потом вскользь на саму девицу.

– Откуда это?

Эжени подняла наконец глаза, блеснувшие в полутьме кабинета не менее ярко и загадочно, чем драгоценный камень.

– Это старинный перстень-талисман. Мне удалось его сохранить. Подарок моей бабушки. Моей голландской бабушки. Была еще и немецкая…

– Занятная горничная!

Холмский проговорил это по-английски, пошевельнувшись на диване и приподняв светловолосую голову.

– И хорошенькая!

Эжени оглянулась на Холмского и слегка пожала плечами в скромной серенькой пелеринке.

– Осторожнее, господа. Я понимаю по-английски.

Мишель привстал с дивана и проговорил по-испански:

– Ба, да она сама драгоценность!

– Испанский мне тоже известен.

Девица склонилась в почтительном реверансе.

– Мои предки из Испании.

Князь Мишель Холмский снова рассмеялся и стал напевать бархатным баритоном недавно вошедший в моду романс «Пред испанской благородной…».

Князь Владимир Орловский до неприличия близко подошел к девице и воззрился на нее уставшими от «микроскопических изысканий» глазами.

– Дайте мне взглянуть на ваш перстень!

Эжени ловко сняла с пальца сияющий светлым пламенем подарок своей голландской бабушки и осторожно положила его в раскрытую ладонь князя. От этого простого движения князь ощутил столь неожиданный и странный толчок в сердце, что даже раздумал класть перстень под микроскоп. Волнуясь, он поднес его близко к глазам.

– Мишель, погляди! Как я и думал, тут есть надпись на древнееврейском. Мой кембриджский профессор Исаак Врей носил на безымянном пальце очень похожий перстень. Я сразу это заметил. И тоже с древнееврейской надписью.

Князь Орловский повернулся к девице и даже слегка зажмурился, встретив ее внезапно ставший ярким и почти дерзким взгляд.

– Скажите, имя профессора Исаака Врея из Лондона вам ничего не говорит?

Он разговаривал с Эжени, как с дамой, а вовсе не как с особой, пришедшей наниматься в горничные. Но и Эжени на глазах преобразилась, ожила и разрумянилась. Особенно ее красили черные вьющиеся волосы, не по моде короткие и пышные, как у молодого венецианского пажа.

– Я припоминаю, что в детстве слышала это имя от дедушки. Он был ювелир. Это наше семейное занятие. Я ведь еврейка. У меня много родственников по всему свету. Из Испании кто-то бежал в Голландию, кто-то в Германию. Мои двоюродные братья живут в Англии. А вот мой отец, он тоже был известный на всю Баварию ювелир, приехал искать счастья в Россию. Но тут разорился и умер. Он говорил, что вся беда России в чиновниках и воровстве.

Оба князя невесело рассмеялись.

– Неискоренимо!

Мишель Холмский встал с дивана и, прислонившись к книжной полке, с интересом разглядывал Эжени.

Владимир Орловский осторожно взял руку Эжени и надел ей на палец перстень. При этом он испытал точно такой же необъяснимый толчок в сердце.

– Я не знаю, зачем вы пришли. Но уверяю вас, это очень приятно.

По своей обычной рассеянности, князь и впрямь забыл причину появления Эжени в его доме. Он неотрывно смотрел на неуловимо меняющееся ее лицо, на котором удивление сменилось выражением легкой досады.

– Как не знаете? Ваша тетушка дала мне к вам рекомендательное письмо. Вон оно лежит на журнальном столике. Я сочла бы за счастье служить у вас горничной.

– Горничной?

Мишель Холмский шумно захлопнул книгу, которую только что взял с полки, и сильно покраснел.

– Что? Что?

Князь Орловский совершенно потерялся.

– Как вы сказали – горничной?

– Ну да! Чистить ковры, стирать пыль с ваших журналов.

– Простите, но это невозможно. Я не могу взять вас горничной…

Князь Орловский в растерянности не находил слов.

– Вы… вы так образованны, так милы… так удивительны. Так отличаетесь от наших дам…

Эжени с ужасом поняла, что ей отказывают. Идти ей было решительно некуда.

– Я просто мечтаю быть горничной!

– Возьми, Вольдемар! Или я ее возьму!

Мишель Холмский, чуть красуясь, встал за спиной Орловского, который в полном смятении, почти в отчаянии не знал, что делать.

– А ко мне?

Холмский выпрямил стан в красиво сшитом из английского сукна синем сюртуке и тряхнул светлыми волосами.

– Ко мне вы… пошли бы в услужение?

– О да, с радостью!

Эжени тоже тряхнула жесткой своей гривой.

– Нет, Мишель, постой!

Князь Орловский пытался разобраться в этой сложной житейской ситуации.

– Тетушка послала ее ко мне. Вот и письмо у меня от тетушки. – Князь победно помахал письмом и даже зачитал его начало: «Дорогой Владимир, рекомендую тебе в горничные благонравную девицу». – Как вас зовут, милая фея?

– Эжени.

Оба князя про себя произнесли это имя, и было ясно, что обоим оно по нраву.

– Вольдемар, я не понимаю, зачем тебе горничная! Разбирать твои журналы и стряхивать с них пыль может лакей Степка. А у меня ковры, красивая мебель, картины. Мне больше нужна… словом, женское существо, которое приведет все это в порядок и само будет украшением…

Орловский в растерянности смотрел то на приятеля, то на Эжени.

– А вы к кому хотите, милое дитя? Ко мне или вот к Мишелю? Это князь Холмский.

Эжени поглядела на обоих раскрасневшихся мужчин, тихо рассмеялась, потупила взор и ничего не отвечала…

Через некоторое время свет был как громом поражен неожиданной вестью.

Сибарит и прожигатель жизни князь Михаил Холмский скоропалительно женился на какой-то бывшей горничной княгини Авдотьи, темной особе, не то цыганке, не то венгерке, не то и вовсе еврейке, и отправился с ней в Париж. Пару сопровождал князь Владимир Орловский, который спешно и себе в убыток продал дом на Покровке и построил небольшой флигель по собственному проекту рядом с их загородной виллой в Версале. Летом можно было наблюдать, как они втроем неспешно гуляют по аллеям версальского парка: она, маленькая, с черной копной волос надо лбом, и двое крепких и высоких светловолосых мужчин по бокам. Князь Холмский нежно обнимает ее за тонкую талию, а она крепко держит за руку князя Орловского. На пальце у нее блестит перстень-талисман. Говорят, что именно этот перстень помог ей покорить сердце разом двух русских богатырей.