Генрих Бёлль - Дом без хозяина Страница 48

– Чудесный вид! – сказал он.

– О да, чудесный, – отозвалась она.

Вот и домик матери Альберта. Она развешивает во дворе белье, и Вилль бредет следом и подает ей прищепки. После обеда сюда приедет Альберт с мальчиком. Они славно отдохнут здесь. К вечеру приедет Глум, споет, наверное. А в понедельник они, может быть, поедут куда-нибудь дальше.

«Остановите машину!» – чуть не сорвалось у нее.

Но она промолчала и лишь у поворота еще раз оглянулась. Вилль терпеливо стоял с прищепками в руках, а мать Альберта, поставив на землю ярко-желтую корзину, развешивала его белую ночную рубашку. Нелла с грустью смотрела на этот флаг мира, оставшийся далеко позади, пока деревья не скрыли его.

– Прелестные места, – сказал он.

– Прелестные, – подтвердила она.

Он опять недоверчиво посмотрел на нее. Быть может, что-то в ее голосе заставило его насторожиться. Но улыбка вновь усыпила его подозрения. Женская улыбка – чудодейственный бальзам, от которого светлеют нахмуренные лица мужчин. «И вновь сияет солнце, и вновь прекрасна жизнь!» Гезелер прибавил газ, стрелка спидометра подскочила к семидесяти пяти. Он уверенно и легко брал крутые повороты, и все те же кадры мелькали на экране. «Посетите замок Брерних, жемчужину немецкого барокко в живописной долине Брера».

Внизу журчал Брер, узкий зеленый ручеек, который давно бы уже пересох, если бы к нему не подводили воду по подземной бетонной трубе. Пусть по-прежнему шумит живописный ручей, придавая идиллический вид окрестным лесам и лугам. А вот и неизбежная водяная мельница. Бодрый стук деревянного колеса – трогательная мелодия живописной долины Брера.

– Боже мой, до чего же красиво! – сказал он.

– Очень красиво, – согласилась она.

Недоверчивый взгляд, целительная улыбка, кадры сменяют друг друга. На мгновение Нелла даже забыла, что сидит рядом с Гезелером. Скука сломила ее, как внезапная болезнь. Подавляя зевоту, она через силу поддерживала «светский» разговор: только бы он не заметил, как ей скучно.

Но нет, судя по всему, он уверен, что ей очень весело слушать рассказ о том, как в результате длительных и запутанных интриг ему удалось стать редактором в «Вестнике».

Гезелер сбавил скорость. По обе стороны дороги проплывал мирный сельский пейзаж. Живые изгороди, коровы на лугу, свиньи у заборов. До плотины было уже недалеко – Брер внизу вдруг забурлил, будто дикая горная речка. Верно, смотритель плотины повернул рычаг, и свежая вода хлынула в ручей. Брер принял очередную порцию сельской идиллии. Этот фильм, как видно, был снят весьма добросовестным и усердным любителем. Серый свет, без полутонов. При таком освещении все кругом казалось плоским, словно ожили вдруг фотографии в каких-то скучных альбомах. Целая куча альбомов, и все их придется перелистать. Мертвенно-серые кадры, зафиксированные на пленке неумелой рукой, нажавшей на спусковую кнопку фотоаппарата. Точно такие же серые снимки заполняли альбомы ее школьных подруг. Пронумерованная скука, альбомы, набитые снимками, которые проявляли и печатали спесивые фотографы на модных курортах. От Фленсбурга до Медины, от Кале до Карлсбада, на протяжении всего длинного пути от одного летнего курорта до другого было увековечено решительно все, что заслуживало увековечения. Скука группами, скука в одиночку, скука в формате 8 на 8 и в формате 12 на 16, а кое-где скука в портретном формате. Вот она – Лотта на берегу Мединского залива, формат 18 на 24. Это в альбоме № 12, отражающем девичество Лотты от выпускного экзамена до помолвки. За ним следует альбом № 13 – о, мы не суеверны, – целиком посвященный свадьбе и свадебному путешествию Лотты. Скука под фатой и без фаты, скука невинная, и скука, утратившая невинность. «А вот и папа Бернгарда! Ты его уже видела?» – «Нет». – «Да что ты?!» Никому неведомый весельчак, увековеченный в формате 6 на 8. Ну, а в альбоме № 14, разумеется, прелестный малютка. Мило, боже, как мило! Дерзновенная рука гения отретушировала снимок и нанесла выразительные серые тени на личико младенца.

Он, конечно, остановит машину в самом живописном месте, полезет целоваться, потом извлечет «лейку» из портфеля. Еще один снимок для альбома: Нелла на развилке дорог. Внизу виден Брер, справа плотина в лесу, тихое озеро – сплошная идиллия. Село в долине, башня старой церкви вся в барочных завитушках и такой же старинный трактир «Голубая свинья».

– Как, вы не знаете, откуда пошло это название? Вот послушайте.

Неизбежный исторический анекдот, потом снова поцелуй, они выходят из машины, наведен аппарат.

Готово дело! Щелкнул и барочную церковь, и «Голубую свинью»…

Чудо свершилось. Вскоре из фотолаборатории принесут пачку скуки в установленном формате.

– Как мило здесь! Не правда ли?

– Да, очень мило.

Нелла часто проезжала по этой дороге, до войны – с мужем, в последние годы – с Альбертом, и ни разу еще ей здесь не было скучно. Даже церковь и «Голубая свинья» не нагоняли на нее тоску. Но сейчас ее так одолевает скука, что она больше не в силах сдерживать себя. Раздражение нарастает неудержимо, – так ползет вверх ртутный столбик термометра в жаркий летний день.

– Остановите машину, – резко сказала она, – я выйду, подышу свежим воздухом!

Он затормозил. Нелла вышла из машины, но не успела она пройти и двух шагов по направлению к лесу, как услышала за спиной щелчок и, обернувшись, увидела Гезелера, стоявшего у машины с «лейкой» в руках.

Она подошла к нему и тихо сказала:

– Дайте-ка мне пленку.

Он тупо посмотрел на нее.

– Пленку дайте, достаньте кассету!

Высоко подняв брови, Гезелер медленно открыл аппарат, вынул кассету и протянул ее Нелле. Она вытащила из кассеты пленку и порвала ее в клочья.

– Терпеть не могу сниматься, – спокойно сказала она, – смотрите, не вздумайте больше снимать меня.

Они опять сели в машину, Нелла чуть повеселела и украдкой наблюдала за Гезелером. Лицо его приняло упрямо-обиженное выражение, он даже слегка надул губы.

Так и есть. Он остановил машину на развилке дорог, откуда можно было полюбоваться пересыхающим Брером, барочной церковью и «Голубой свиньей». По-мальчишески поиграв фотоаппаратом, болтавшимся у него на груди, он произнес именно те слова, которых она ожидала:

– Ну, разве не изумительно здесь!

– Да, конечно, – сказала она, – а что, долго еще ехать до замка?

– С полчаса, – ответил он, – вы знаете Брерних?

– Да, я несколько раз была там.

– Как же это мы с вами там не повстречались? За последний месяц я два раза побывал в Брернихе.

– Я уж целый год там не была.

– Ах, вот как? Тогда понятно – ведь я здесь всего два месяца.

– А что вы делали до этого?

– Учился. Пришлось переучиваться заново.

– Вы долго служили в армии?

– Да, – ответил он, – четыре года. Потом шесть лет зубрежки: ведь у меня не было гражданской профессии. Только теперь и начинаю жить по-человечески.

– Жить? – переспросила она. – Ведь, наверное, вы лет двадцать восемь живете на свете?

– Нет, почти тридцать два, – улыбнулся он. – Благодарю за комплимент.

– Это не комплимент, а простое любопытство. Я так и знала, что вы скажете, сколько вам лет на самом деле. Ведь вы хотели бы выглядеть старше, не так ли?

– Для вас я с удовольствием прибавил бы себе года два.

– Зачем? – сухо спросила она, скучающе посмотрев на «Голубую свинью», которая грела на солнце свой заново побеленный, свежевыкрашенный барочный фасад.

– Тогда я был бы на четыре года старше вас.

– Какие сложные комплименты, – устало сказала она. – Но вы ошибаетесь, мне уже тридцать семь.

Нет, это не похоже на поединок матерого бандита с опытным следователем. Нечто подобное испытывает, вероятно, полицейский чиновник, допрашивая мелкого воришку.

– Если и комплимент, то непреднамеренный, – сказал он, – вы действительно выглядите моложе своих лет.

– Знаю.

– Что же, может быть, поедем дальше?

– Поедем. Только, ради бога, не останавливайтесь ни у церкви, ни у «Голубой свиньи».

Он с улыбкой взглянул на нее. Нелла промолчала – дорога перед самым въездом в село делала крутую петлю. Гезелер легко взял крутой поворот, и они медленно проехали по улицам местечка.

– Забавная эта история о «Голубой свинье», не правда ли? – сказал он.

– Уморительная! – согласилась она.

Фильм продолжался – типичная реклама бюро путешествий.

Луга, коровы, гладко выбритый третьестепенный актеришка в главной роли, режиссирует заведующий отделом рекламы в бюро путешествий – сам был актером в молодости. А она? О, она – кинозвезда, которой хорошо заплатили за участие в съемках. Фильму нужна приманка! Мирный сельский пейзаж – как бесплатное приложение. За кинокамерой – оператор-дилетант, на краткосрочных любительских курсах его считали способным малым. Ей никак не удается оборвать назойливо мелькающие кадры этого рекламного фильма и оживить в памяти другие кадры: ни фильм, полный воспоминаний, ни его вторую серию – непрожитую жизнь. Жизнь без балласта, дети, своя редакция, бутылка с яркими этикетками в холодильнике, Альберт – верный друг дома. Глума и Больды не было в этом фильме, зато появились приготовишки 1950 и 1958 года, незачатые и нерожденные дети. Она мучительно старается оживить в памяти облик Рая и вновь разжечь свою ненависть. Но память подсовывает лишь бесцветные кадры, тусклые, неподвижные клише: итальянские деревушки из рекламных проспектов, и на этом фоне Рай, словно турист, сбившийся с дороги. Вдруг действительность вторгается в мечты: она почувствовала на своем плече руку Гезелера и спокойно сказала: «Уберите руку!» Он убрал руку, и она тщетно ждала, что в душе вспыхнет прежняя ненависть.