Джонатан Коу - Какое надувательство! Страница 48

Он еще раз прочел бумажку и отдал ее мне.

— Нет, Майкл. Мне она больше без надобности. Текст я уже выучил наизусть.

— Вы разве не хотите химически анализировать ее или что-то еще? Искать невидимые чернила?

— Насколько причудливые идеи приходят вам в голову, когда речь заходит об искусстве сыска. По сравнению с ними мои методы выглядят весьма прозаическими. Верно, я вас разочаровал.

Сарказм был скорее добродушным, чем ледяным, поэтому я решился подыграть:

— Это правда. Я вырос на диете из Эркюля Пуаро и Шерлока Холмса. Даже сам писал детективные рассказы — когда был маленьким. Разумеется, я надеялся, что вы окинете записку беспристрастным взором, потом посмотрите из-под полуопущенных век на меня и произнесете нечто внушительное. Например: «Это — единственное в своем роде, мой дорогой мистер Оуэн. Весьма и весьма».

Он улыбнулся.

— Ну, не все потеряно, Майкл. У нас еще осталась работа, которую мы можем выполнить вместе, бескрайние горизонты изысканий, а кроме того… — Он вдруг замолк — довольно неожиданно, — и в глазах его, как мне показалось, зажегся и погас огонек. — …а кроме того… Знаете, ведь тут вы, пожалуй, правы.

— Пожалуй, прав? В чем именно?

— Оно ведь в самом деле единственное — в своем роде. Вот самое странное.

— Боюсь, я потерял ход вашей мысли.

— Слово «крекер», Майкл. Оно ведь должно стоять во множественном числе. Один крекер с сыром и веточкой сельдерея. Не очень питательный ужин, а? Этим не наешься.

Я попробовал найти какое-то объяснение и довольно неуверенно выдавил:

— Но… это же было во время войны. Вероятно, пайки и все такое…

Финдлей покачал головой:

— Что-то мне подсказывает, что тяготы военного времени не сильно коснулись хозяйства Уиншоу. Сомневаюсь, что эти люди вообще способны затягивать потуже ремни. Нет, все это гораздо интереснее, чем я предполагал. Придется еще немного пораскинуть мозгами.

— Кроме того, там была еще одна загадка, не забывайте.

Финдлей выжидательно посмотрел на меня.

— Не помните? Все эти разговоры о том, что Та-бита якобы слышала голоса немцев из спальни Лоренса. Она даже заперла его на ключ, но оказалось, что в это время он был в бильярдной.

— Ну, этому, разумеется, есть вполне правдоподобное объяснение. Однако, чтобы его проверить, придется нанести визит в дом. Пока же, думаю, можно попробовать подойти к проблеме с другого конца.

— В смысле?

— Во всей этой истории есть одна часть, элемент, торчащий, как пресловутая заноза в пальце. Один актер, которому на сцене с партнерами настолько не по себе, что поневоле задумаешься, не забрел ли он сюда из совершенно другой пьесы. Я имею в виду вас, Майкл.

— Меня? А я тут при чем? Я вообще в этой истории случайно. На моем месте мог оказаться кто угодно.

— Естественно, мог. Но не оказался. Оказались вы. И этому есть какая-то причина, и мы даже способны ее отыскать. Скажите, Майкл, вам не пора встретиться с Табитой Уиншоу? Ведь, знаете, век ее не настолько долог.

— Каюсь, я все время откладывал нашу встречу. Но у меня почему-то сложилось ощущение, что этого не очень хочется издателям.

— Ах да, ваши непостижимые издатели. Еще та компания. На меня большое впечатление произвела обстановка их офиса — вернее, то, что удалось разглядеть во время моего краткого неофициального визита. Я даже прихватил с собой одну их брошюру, если вас это не шокирует. — Дотянувшись до письменного стола, он покрутил передо мной дорогим глянцевым каталогом и пролистнул несколько страниц. — Список явно эклектичен, — пробормотал он. — Возьмите, к примеру, вот это: «Прямо Фрицу на башку: беспечный отчет о бомбардировках Дрездена», автор — командир эскадрильи «Яблочко» Фортескью, награжден крестом Виктории. Должен сказать, звучит уморительно. Вот еще в глаза бросается: «Лютеранский подход к фильмам Мартина и Льюиса [80]». А как вам нравится «Плинтусы от А до Я» преподобного Дж У. Чечевиджа? «Несравненный справочный материал в удобном карманном формате», как здесь говорится, «к его предшествующим революционным работам». Прямо рог изобилия, а?

— Что вы мне рассказываете, — ответил я. — Сам каждый год получаю на Рождество посылку с таким богатством.

— Ну само по себе это довольно щедро, как вы думаете? Похоже, в их сфере книгоиздания денежный поток не иссякает. Этот тип, что управляет издательством, — Макгэнни, так? — должно быть, умелый бизнесмен. У меня такое чувство, что в его делишки не мешает заглянуть немного глубже.

Такой план дальнейшего расследования меня несколько разочаровал, и я не удержался:

— Но что нам это даст? Как мы выясним, чем занимался Лоренс в 1942 году?

— Может, и ничего, Майкл. Но не исключено, что подлинная загадка — вовсе не в этом.

— Так что именно вы предполагаете?

Финдлей выбрался из кресла и подсел ко мне на оттоманку.

— Я предполагаю, — сказал он, кладя свою старческую клешню мне на ляжку, — что подлинная загадка — вы сами. И в ее решении я намерен добраться до самого дна.

Кеннет:

— Мисс, вы случайно не знаете, где моя спальня?

Ширли грустно качает головой:

— Боюсь, что нет.

Кеннет:

— О. — Умолкает. — Простите. Я пойду.

Я размышлял над тем, как меня назвал Финдлей: «один актер, которому на сцене с партнерами настолько не по себе, что поневоле задумаешься, не забрел ли он сюда из совершенно другой пьесы». Описание, как ни странно, очень точное — именно так я раньше и рассматривал себя по отношению к семейству Уиншоу. Например, в этот вечер…

Ширли колеблется — в ней собирается решимость:

— Нет. Постойте. — Делает повелительный жест. — Отвернитесь на минутку.

Кеннет отворачивается и упирается взглядом в зеркало, где видит собственное отражение, а у себя за плечом — отражение Ширли. Она стоит спиной к нему и через голову стаскивает комбинацию.

…Ушел от Финдлея, сел на 19-й автобус с ощущением привычного уныния, что наполняло меня, пока ехал в Юго-Восточный Лондон; добрался до дому. Вся эта обыденность, слишком знакомая обстановка превратили его рассказ и прораставшие из него безумные готические кошмары в какую-то абсурдную фантазию…

Кеннет:

— Э… секундочку, мисс.

Кеннет торопливо опускает зеркало — оно подвешено на шарнирах.

Ширли оглядывается на него:

— А вы милый. — Комбинацию она уже стянула и теперь начинает расстегивать бюстгальтер.

…Неужели у этих нелепых людишек — те же тревоги, что у меня? Неужели у них — те чувства, которые я способен понимать и разделять? Ведь недостаточно просто сказать, что они из других кругов. Все гораздо чрезмернее, предельнее: они вообще принадлежат другому жанру существования. Тому, что по-настоящему приводит меня в ужас…

Ширли спряталась за головой Кеннета.

Кеннет:

— Ну, э… симпатичное лицо — это еще, знаете ли, не все.

По-прежнему удерживая зеркало, он старается не смотреть в него, но время от времени совладать с собой не может. При каждом взгляде лицо его слегка кривится физической болью. Ширли надевает ночную сорочку.

…А за несколько последних лет едва не вынудил меня утратить, как я теперь понимал, все ощущение того, как нужно жить. Фактически чуть не убил меня — или, по крайней мере, усыпил: вызвал такой паралич, от которого я, быть может, никогда бы не оправился, не постучи в дверь Фиона и не сними воспроизведение со стоп-кадра…

Кеннет:

— Не все то золото, что блестит.

Ширли выныривает из-за его головы, тело уже закутано в короткий халатик:

— Теперь можете повернуться.

Он оборачивается и смотрит на нее. Кажется, он доволен.

— Ничего себе. Весьма вызывающе.

Я выключил телевизор. Кеннет и Ширли сжались в светлую точку, а я пошел на кухню налить себе еще выпить.

Всякий раз, заходя в кухню и видя свое отражение в оконном стекле, я вспоминал о том вечере, когда впервые ко мне заглянула Фиона и попросила поставить имя на ее подписном листе, а потом снова и снова повторяла свою историю, чтобы я все понял.

И вот — снова это отражение. Но если заглянуть за него — что там? Не очень много. Хоть я и сновидец, до Орфея Кокто мне далеко — это он мог проходить сквозь жидкие зеркала в невообразимые миры. Нет, я больше похож на Кеннета Коннора — и навсегда останусь похожим на него. Вечно буду удерживать себя, чтобы не глянуть в зеркало на роскошную и ужасающую реальность, что обнажается всего в нескольких дюймах у меня за спиной.

Вот только прошлым вечером я увидел новое отражение — мимолетно, поскольку пришлось закрыть глаза пред его красотой, однако было оно столь отчетливым, столь реальным, что даже сейчас я пытаюсь распознать его следы, не до конца веря, что у оконного стекла не может быть памяти.

…Les miroirs feraient bien de reflector davantage. Trots fois… [81]

Фиона зашла с небольшим саженцем фуксии, который задумала прибавить к джунглям, уже заполонившим все свободные поверхности у меня в квартире. В старом джемпере и джинсах; выпить или поболтать не осталась — ей хотелось поскорее лечь, хотя на часах было всего восемь. Очевидно, на работе у нее выдался трудный день, к тому же снова поднялась температура. Несмотря на это, казалось, Фиона ищет предлог, чтобы не уходить: проверила все до единого растения, хотя я чувствовал, что мысли у нее заняты другим. Казалось, она хочет что-то сказать — что-то очень важное. А потом мы вышли в кухню, где горел яркий свет, и я снова спросил, точно ли она не хочет пива, джина с тоником, водки с апельсиновым соком или чего-нибудь еще. Тут она прислонилась к холодильнику и спросила, не могу ли я оказать ей услугу.