Сергей Жадан - Ворошиловград Страница 5

Мы с друзьями жили с другой стороны пшеничных полей, в пригороде, в белых панельных домах, около которых росли высокие сосны. Под вечер мы выбирались из своего района, брели по пшенице, прячась от случайных автомобилей, пробирались перебежками вдоль забора, залегали в запыленной траве и рассматривали летательные аппараты. Ан-2, с его цельнометаллическим фюзеляжем и полотняной обшивкой крыльев, казался нам потусторонней машиной, на которой прилетели демоны, чтобы прожечь небо над нами бензином и свинцом. Вестники богов сидели в его нутре, а мощный винт разбивал небесный лед и гнал в потусторонний мир тополиный пух. Мы возвращались домой уже затемно, брели сквозь плотную горячую пшеницу, думая об авиации. Все мы хотели стать пилотами. Большинство из нас стало лузерами.

Время от времени мне снятся авиаторы. Каждый раз они совершают вынужденную посадку где-то посреди поля, их самолеты тяжело врезаются в густую пшеницу, полотняная обшивка звонко трещит в июньском предвечерье, стебли пшеницы наматываются на шасси, и летательные аппараты намертво влипают в черный пересохший грунт. Пилоты вываливаются из жарких салонов, падают в пшеницу, которая тут же оплетает им ноги, встают и пытаются что-то разглядеть на горизонте. Но на горизонте нет ничего, кроме полей, — они тянутся бесконечно, и вырваться из них — дело безнадежное. Авиаторы бросают свои аппараты, которые постепенно охлаждаются в вечерних сумерках, и движутся на запад, за солнцем, что быстро угасает. Стебли высокие и непролазные, пилоты с трудом пробивают себе путь, продавливают невидимую стену перед собой, безо всяких шансов куда-либо выйти. На них кожаные шлемы с очками, на руках тяжелые рукавицы, а за спиной тянутся раскрытые парашюты, которые они почему-то не желают отцепить и тащат за собой, словно длинные крокодильи хвосты.

Проснулся я от мерной работы двигателя. На диванах рядом со мной спали трое арапов, Каролины не было. Я выглянул в салон. Было уже довольно поздно, справа за окном красными сполохами разливалось вечернее солнце. Который час, интересно? Я подошел к одному из коммерсантов, который мирно спал, взял его за руку, посмотрел на часы. Полдесятого. Черт, — подумал я, — неужели проспал? И пошел к водителю. Тот поздоровался со мной, как со старым другом, не отрывая глаз от трассы. Я посмотрел за окно. Где-то сейчас должен был быть поворот, но если не поворачивать, а двигаться прямо, то через пару километров будет именно то место, куда мне нужно. Однако на повороте водитель притормозил.

— Батя, ну что, — сказал я ему, — давай, подбрось меня до заправки. Тут пару километров.

— Это на горе? — переспросил водитель.

— Ага.

— Возле вышки?

— Ну.

— Нет, — сказал он. — Мы поворачиваем.

— Погоди, — начал я торговаться. — У тебя там с ходовой что-то. А у моего брата мастерская. Он тебе капитальный ремонт сделает.

— Сынок, — сказал на это водитель твердо и убедительно. — Там город. А нам в город нельзя. У нас товар.

Я вышел из автобуса. Солнце закатилось, сразу стало прохладно. Натянул куртку и двинулся по трассе. Минут за двадцать дошел до заправки. Рядом темнели окна станции техобслуживания. Свет нигде не горел. Интересно, где Коча? — подумал я. Подошел к заправке. Везде было темно и пусто. На дверях станции висел замок. Решил подождать. Зашел за здание, там среди травы и кустов стоял вагончик, в котором жил Коча, за ним виднелось несколько старых разбитых автомобилей. Вагончик тоже был закрыт. В сумерках я подошел к оторванной кабине камаза. Влез внутрь, сбросил кроссовки. Вверху висела луна. Рядом охлаждалась трасса. Прямо передо мной, в долине, лежал город, в котором я родился и вырос. Я взял рюкзак, положил под голову и заснул.

2

Опасливый и настороженный, болотно-черного цвета пес крался в высокой траве. Пригибал хребет, пытался остаться незамеченным. Тихо приближался, раздвигая стебли боевыми лапами и заслоняя собой утреннее солнце. Рассветные лучи золотили ему череп со стеклянными глазами, в которых уже отражалась моя фигура. Сделал пружинистый шаг, потом еще один, замер на миг и медленно потянулся ко мне своей мордой. Глаза его вспыхнули голодным блеском, и трава за его спиной сомкнулась изумрудной волною, скрывая в себе кровавый солнечный сгусток. Я инстинктивно выбросил руку вперед, сквозь сон реагируя на его движение.

— Гера, дружище!

Колотя ногами по мятому железу, я подорвался.

— Гера! Друг! Приехал! — Коча пытался достать меня, размахивал худыми длинными руками, крутил лысым черепом. Однако не мог протиснутся сквозь выбитое бортовое стекло кабины, поэтому только блестел на расстоянии большими очками, стоя против солнца, которое уже успело взойти и теперь легко поднималось на необходимую ему высоту. — Ну, что ты тут лежишь! — похрипывал он, протягивая ко мне свои лапы. — Дружище!

Я попытался подняться. Тело после сна на жестком сиденье слушалось плохо. Я подтянул ноги, перегнулся и выпал прямо Коче в объятья.

— Друг! — похоже, он был мне рад.

— Привет, Коча, — ответил я, и мы долго жали друг другу руки, хлопали по плечам и спинам кулаками, всячески показывая, как все-таки здорово, что я провел эту ночь в пустой кабине, а он меня после этого разбудил в шесть утра.

— Давно приехал? — спросил Коча, когда первая волна радости спала. Спросил, впрочем, не отпуская моей руки.

— Вчера ночью, — ответил я, пытаясь вырваться и наконец обуться.

— Что ж ты не позвонил? — Коча отпускать руку не собирался.

— Коча, сука ты, — я наконец-то освободился и не знал теперь, куда деть свою руку. — Я тебе два дня звонил. Ты чего трубку не берешь?

— Ты когда звонил? — переспросил Коча.

— Днем, — я все-таки достал кроссовки из кабины.

— Так я спал, — сказал он на это. — У меня со сном последние дни проблемы. Я днем сплю, а ночью прихожу на работу. Но ночью клиентов нет. — Он затоптался на месте и потащил меня за собой. — А главное, у нас телефон не работает — отключили за неуплату. Я вчера в город ездил, вот вернулся. Пошли, я тебе всё покажу.

И пошел вперед. Я двинулся следом. Обошел разбитый москвич с сожженными колесами, какую-то гору железа, части самолетов, холодильных камер и газовых плит и вышел вслед за Кочей к бензоколонкам. Заправка находилась метрах в ста от трассы, устремленной на север. Внизу, километра за два отсюда, в теплой долине лежал городок, через который, собственно, трасса и проходила. На юг от последних городских кварталов, за территорией заводов, начинались поля, обрываясь по ту сторону долины, а с севера город охватывала река, протекая с российской территории в сторону Донбасса. Левый берег ее был пологим, а вдоль правого тянулись высокие меловые горы, верхушки которых были покрыты полынью и терном. На самой высокой горе, висевшей над городом, торчала телевизионная вышка, заметная с любого места в долине. А уже рядом с вышкой, на соседнем холме, стояла автозаправка. Построили ее где-то в семидесятых. Тогда в городе появилась нефтебаза, и при ней возникли две заправки — одна на северном выезде из города, другая — на южном. В девяностых нефтебаза прогорела, одна из заправок — тоже, а вот эта, на харьковской трассе, осталась. Мой брат успел вписаться сюда еще в начале девяностых, когда нефтебаза доживала свой век, и перевел этот бизнес на себя. Сама заправка выглядела не лучшим образом — четыре старые бензоколонки, будка с кассовым аппаратом, высокая мачта, на которой при желании можно было кого-нибудь повесить. Еще дальше находилось холодное складское помещение, нафаршированное железом, — брат вкладывал деньги не в развитие инфраструктуры, а в повышение уровня сервиса, стаскивая отовсюду различные устройства и механизмы, с помощью которых мог отремонтировать что угодно. Сам он жил в городе, приезжал сюда каждое утро и спускался в долину уже затемно. Вместе с ним работала озверевшая команда — Коча и Шура Травмированный — инженеры-самородки, которые спасли на своем веку жизнь не одной фуре, чем и гордились. Шура Травмированный жил тоже где-то в городе, а вот Коча собственного жилья был лишен, поэтому постоянно тусил на заправке, ночуя в строительном вагончике, обустроенном по всем требованиям фен-шуя. Возле заправки оборудована была асфальтовая площадка с ремонтной ямой, поодаль, под липами, стояло несколько вкопанных в землю железных столов. За станцией начинались балки и яблоневые сады, тянущиеся вдоль меловых гор, а на север открывалась степь, откуда время от времени выезжала шумная сельскохозяйственная техника. За вагончиком образовалась свалка изуродованной техники, стояли остатки разобранных на куски машин, громоздились колеса. Сбоку, в малиннике, пряталась кабина от камаза, из которой открывалась панорама на залитую солнцем долину и беззащитный город. Но дело было не в инфраструктуре и не в старых бензоколонках. Дело было в расположении. В свое время брат это хорошо понял, выбрав именно эту заправку. Ведь следующее место, где был бензин, находилось километрах в семидесяти отсюда на север, а сама трасса пролегала через подозрительные места с отсутствующими органами власти и населением как таковым. Даже зоны покрытия отсюда на север, кажется, не было. Водители это знали, поэтому старались заправиться бензином у моего брата. Кроме того, здесь работал Шура Травмированный — лучший механик в этих краях, бог карданных валов и ручных приводов. Одним словом, жила была золотая.