Жозе Сарамаго - Двойник Страница 5

Ну и рожа, проворчал Тертулиано Максимо Афонсо, глянув на себя в зеркало, и был прав. Он проспал не более часа, всю оставшуюся ночь он провел, пытаясь побороть изумление и страх, описанные нами, как может показаться, с излишней подробностью, но она будет вполне простительной, если мы вспомним, что во всей истории человечества, которую так старательно преподает своим ученикам учитель Тертулиано Максимо Афонсо, ни разу не случалось такого, чтобы два совершенно одинаковых человека существовали в одном и том же месте в одно и то же время. В отдаленные исторические эпохи бывали случаи полного физического сходства между двумя людьми, мужчинами или женщинами, но их всегда разделяли десятки, сотни, тысячи лет и десятки, сотни, тысячи километров. Самым поразительным из чудес подобного рода было появление в некоем давно исчезнувшем городе, на одной и той же улице и в одном и том же доме, но в разных семьях, с промежутком в двести пятьдесят лет, двух совершенно одинаковых женщин. Данный факт не отмечен ни в одной хронике, ни в одном устном предании, что вполне понятно, ибо, когда родилась первая из них, никто не знал, что будет еще вторая, а когда появилась вторая, о первой уже давно забыли. Это естественно. Однако, несмотря на полное отсутствие какого-либо документального или свидетельского подтверждения сего факта, мы берем на себя ответственность провозгласить и даже поклясться честью, если будет необходимо, что все, что мы заявили, заявляем или заявим по этому поводу, на самом деле произошло в том исчезнувшем городе. Если история не зарегистрировала какого-либо факта, это еще не означает, что данный факт не имел места. Закончив процедуру утреннего бритья, Тертулиано Максимо Афонсо придирчиво осмотрел свое отражение в зеркале и нашел, что его физиономия стала выглядеть несколько лучше. По правде говоря, любой беспристрастный наблюдатель, будь то мужчина или женщина, нашел бы достаточно гармоничными черты нашего преподавателя истории, отметив, что легкая асимметрия и едва заметные отклонения в пропорциях играли здесь как бы роль соли, ведь слишком правильные черты лица производят впечатление довольно-таки пресного кушанья. Мы не собираемся утверждать, что у Тертулиано Максимо Афонсо была идеальная мужская внешность, он сам так не считал из скромности, а мы – из стремления к объективности, но будь у него хоть крупица таланта, он мог бы сделать блестящую карьеру в театре, играя главных героев. А где театр, там и кино. И тут необходимо сказать кое-что в скобках. В нашем повествовании есть места, и сейчас перед нами одно из них, в которых любая попытка рассказчика повлиять на чувства и мысли его персонажа должна быть строжайшим образом исключена законами писательского искусства. Несоблюдение по неблагоразумию или из неуважения к людям таких ограничительных правил, которые, существуй они в действительности, были бы, скорее всего, необязательными к исполнению, иногда приводит к тому, что персонаж, вместо того чтобы следовать независимой, свойственной ему линии мыслей и чувств, обусловленной приданным ему статусом, внезапно, подчинившись излишне агрессивному авторскому влиянию, начинает, не выходя, разумеется, полностью за рамки, предусмотренные его создателем, опасно отклоняться от указанной линии, результаты чего могут оказаться неуместными и даже пагубными, именно это и произошло с Тертулиано Максимо Афонсо. Он смотрел на себя в зеркало, желая всего лишь оценить урон, нанесенный бессонной ночью, и не думая ни о чем другом, как вдруг несвоевременное и легкомысленное суждение повествователя о его внешности и весьма проблематичное предположение о том, что в один прекрасный день, открыв в себе хоть немного таланта, он мог бы использовать свои внешние данные в театральном или кинематографическом искусстве, вызвало в нем поистине ужасающую реакцию. Если бы сейчас здесь был тот тип, который играл дежурного администратора, подумал он патетически, если бы он стоял перед этим зеркалом, он бы увидел в нем свое собственное лицо. Не будем упрекать Тертулиано Максимо Афонсо за то, что он забыл об усиках дежурного администратора, он действительно забыл о них, но лишь потому, что у актера их сегодня, видимо, тоже нет, чтобы удостовериться в этом, ему не нужно прибегать ни к какому тайному знанию, ни к какому предвидению, лучшее тому доказательство – его собственное выбритое, лишенное волос лицо. Любой не лишенный воображения человек без труда догадается, что за мысли роятся теперь в голове того, кто, взяв со своего письменного стола черный маркер и вернувшись в ванную, снова стоит перед зеркалом и старательно рисует у себя на лице, над верхней губой, усики, точь-в-точь как у дежурного администратора, изящные, тонкие, какие обычно бывают у актеров, играющих героев-любовников. В этот момент Тертулиано Максимо Афонсо стал актером, чье имя и чья жизнь нам неизвестны, здесь больше нет школьного учителя истории, это не его квартира, лицо в зеркале принадлежит совершенно другому человеку. Продлись такая ситуация еще хоть минуту, и здесь, в этой ванной, могло бы произойти все что угодно, нервный срыв, внезапный припадок безумия, разрушительной ярости. К счастью, Тертулиано Максимо Афонсо, хотя иногда его поведение дает нам повод сомневаться в этом, сделан из весьма добротного теста, на несколько мгновений он действительно потерял контроль над ситуацией, но очень скоро вновь обрел его. Мы все хорошо знаем, что хотя сделать это очень трудно, но только открыв глаза можно вырваться из кошмара, в данном случае ему пришлось их, наоборот, закрыть, и причем не свои собственные, а глаза зеркального отражения. Слой мыльной пены надежно, словно стена, разделил этих незнакомых друг с другом сиамских близнецов, правая ладонь Тертулиано Максимо Афонсо прошлась по зеркалу, замазав их лица, теперь никто из них не смог бы увидеть и узнать себя на поверхности, заляпанной стекающей белой пеной с черными крапинками. Тертулиано Максимо Афонсо больше не видит отраженного образа, он снова один в квартире. Он встал под душ, и хотя с самого рождения крайне скептически относится к омовениям холодной водой, в отличие от своего отца, по словам которого оно является лучшим средством укрепить тело и освежить голову, сегодня утром он решил прибегнуть к нему, полностью отказавшись от малодушной, но восхитительной примеси горячей воды, надеясь, что это окажет благотворное воздействие на его затуманенный мозг и поможет справиться с тем, что где-то в самой его глубине все время пытается склонить его в сон. Вымывшись, вытершись и причесавшись без помощи зеркала, он вернулся в спальню, быстро застелил постель, оделся и пошел в кухню, чтобы приготовить себе завтрак, состоявший, как обычно, из апельсинового сока, тостов, кофе с молоком и йогурта, учитель должен идти в школу, как следует подкрепившись, чтобы выдержать тяжелый труд по посадке деревьев или хотя бы кустиков знаний на почве, являющейся в большинстве случаев скорее каменистой и засушливой, нежели плодородной. Еще очень рано, его урок начнется только в одиннадцать, но, учитывая сложившиеся обстоятельства, ему меньше всего хочется быть сейчас дома. Он снова пошел в ванную, чтобы почистить зубы, и подумал, не должна ли сегодня зайти соседка с верхнего этажа, пожилая бездетная вдова, которая уже шесть лет назад предложила ему свои услуги, узнав, что новый сосед тоже живет один. Нет, сегодня она не придет, он может оставить зеркало как есть, пена уже подсыхает, расползается даже от легкого прикосновения пальцев, но все еще держится на стекле, и из-под нее никто не выглядывает. Теперь преподаватель Тертулиано Максимо Афонсо уже совершенно готов, он решил, что сегодня возьмет машину, чтобы спокойно поразмыслить над недавними невероятными событиями, не толкаясь в давке общественного транспорта, которым он обычно пользуется по вполне понятным причинам экономического порядка. Он спрятал письменные работы в портфель, потом минуты три смотрел на видеомагнитофон, сейчас самое время послушаться совета здравого смысла, вынуть кассету, положить ее в коробку и отправиться прямо в магазин. Возьмите, скажет он продавцу, я думал, это интересно, но оказалось, вещь абсолютно нестоящая, я даром потерял время. Хотите другую, спросит его тот, пытаясь вспомнить имя клиента, он приходил вчера, у нас очень богатый выбор, хорошие фильмы всех жанров, ах да, его зовут Тертулиано, последние слова, естественно, будут произнесены лишь мысленно, а сопровождающая их ироническая улыбка появится только в воображении. Но нет, слишком поздно, учитель истории Тертулиано Максимо Афонсо уже спускается по лестнице, это далеко не первое поражение, с которым придется столкнуться его здравому смыслу.

Не торопясь, как человек, решивший использовать ранний утренний час для прогулки, он проехал по городу, но, несмотря на красные и желтые огни светофоров, замедляющие движение и дающие возможность подумать, он так и не смог найти выход из положения, которое, как всем нам хорошо известно, зависело только от него самого. Хуже всего, что он и сам так думал, и, добравшись до улицы, на которой находилась школа, признался себе вслух: как бы мне хотелось выбросить из головы эту глупость, забыть об этом безумии, об этом абсурде, он сделал паузу, решив, что первой части данной фразы было бы уже вполне достаточно, и продолжил: но я не могу, что явно показывало, насколько велико было охватившее его наваждение и насколько он растерялся. Урок истории, как уже было сказано, начинался только в одиннадцать, до него оставалось еще почти два часа. Рано или поздно коллега-математик должен появиться в учительской, где Тертулиано Максимо Афонсо ждет его, делая вид, будто еще раз просматривает работы, принесенные с собой в портфеле. Внимательному наблюдателю очень скоро стало бы ясно его притворство, ведь ни один опытный учитель не станет читать во второй раз то, что уже проверил, и не столько из-за возможности найти новые ошибки и внести новые исправления, сколько из соображений престижа, авторитета, самоуважения или просто потому, что то, что уже сделано, сделано, и незачем вновь к этому возвращаться. Не хватало только, чтобы Тертулиано Максимо Афонсо принялся исправлять свои собственные ошибки, если мы допустим, что в одной из этих работ, которые он сейчас листает, не видя их, он зачеркнул правильное и заменил ложным истинное. Самые замечательные открытия, мы никогда не устанем это повторять, совершаются людьми не очень искушенными. Наконец появился учитель математики. Он увидел коллегу-историка и сразу подошел к нему: доброе утро, сказал он. Доброе утро. Я вам не помешал. Нет, что вы, я просматривал их во второй раз, я практически уже все исправил. Ну и как. Что вы имеете в виду. Ваших ребят. Как обычно, ни шатко ни валко, ни хорошо ни плохо. Совершенно как мы в их возрасте, сказал математик и улыбнулся. Тертулиано Максимо Афонсо ждал, что коллега спросит у него, взял ли он напрокат видеокассету, посмотрел ли ее, понравилось ли ему, но учитель математики, казалось, совершенно забыл об их вчерашнем интересном разговоре. Он налил себе кофе, снова сел и не спеша разложил на столе газету, намереваясь получить информацию о положении дел в стране и в мире. Пробежав глазами заголовки первой страницы и при этом беспрестанно хмыкая, он сказал: иногда я спрашиваю себя, не мы ли сами виноваты во всех несчастьях нашей планеты. Мы – это кто, я и вы, спросил Тертулиано Максимо Афонсо, делая вид, что ему интересно, и надеясь, что разговор, несмотря на столь малообещающее начало, в конце концов войдет в нужное русло. Вообразите, что перед вами корзина с апельсинами, изрек математик, и вообразите, что один из них, где-то на самом дне, стал гнить, и вообразите, что все они, один за другим, тоже начали гнить, и вот, я спрашиваю вас, кто бы мог определить теперь, где именно зародилась гниль, А ваши апельсины, они что, страны или люди, пожелал уточнить Тертулиано Максимо Афонсо. Внутри страны они люди, а в мире они страны, и поскольку не существует стран без людей, гниение неизбежно начинается с них. А почему виновные – это обязательно мы, я, вы. Но кто-то должен быть виновным. А почему вы не принимаете во внимание фактор общества. Общество, мой дорогой друг, равно как и человечество, не более чем абстракция. Как математика. Намного больше, чем математика, по сравнению с ними математика столь же конкретна, как древесина, из которой сделан наш стол. А что вы скажете о социальных исследованиях. Нередко так называемые социальные исследования являются всем чем угодно, но только не исследованиями о людях. Берегитесь, если вас услышат социологи, они приговорят вас по меньшей мере к гражданской смерти. Считать удовлетворяющей необходимым требованиям музыку оркестра, в котором играешь сам, а особенно свою в нем партию, это очень распространенное заблуждение, особенно среди непрофессиональных музыкантов. Но не все люди одинаково безответственны, мы с вами, например, не так уж и виноваты, мы не совершаем никаких особенно страшных проступков. В вас говорит желание иметь спокойную совесть. Возможно, но так оно и есть. Самый верный способ оправдать абсолютно все состоит в том, чтобы сказать себе, если виноваты все, следовательно, не виноват никто. Но мы-то с вами ничего не можем поделать, так уж устроен мир, это его проблемы, сказал Тертулиано Максимо Афонсо, желая положить конец разговору, но математик поправил его: проблемы мира – это проблемы людей, и, произнеся сию сентенцию, он снова уткнулся в газету. Минуты шли, время урока истории приближалось, а Тертулиано Максимо Афонсо так и не удалось перевести разговор на интересующую его тему. Он бы мог, разумеется, прямо спросить своего коллегу, а кстати, это было бы совсем некстати, но ведь для того и существуют в языке слова-паразиты, для таких вот ситуаций, когда нужно срочно перейти от одного сюжета к другому, но так, чтобы не выдать своей в том заинтересованности, такие словечки – общепринятая уловка, нечто вроде я-тут-вот-как-раз вспомнил; кстати, мог бы сказать историк, вы заметили, дежурный администратор из фильма – моя точная копия, но это было бы все равно что открыть главную карту, посвятить третье лицо в тайну, которая и двоим-то еще не принадлежит, и тогда было бы очень трудно избежать вопросов, вызванных праздным любопытством, например: а вы уже встретились с вашим двойником. Внезапно учитель математики оторвал взгляд от газеты. Ну как, спросил он, вы взяли напрокат этот фильм. Взял, взял, ответил Тертулиано Максимо Афонсо, оживляясь и чувствуя себя почти счастливым. И как вы его находите. Очень забавно. Он вам помог справиться с депрессией, то бишь с маразмом. Не все ли равно, маразм или депрессия, дело не в названии. Так он вам помог. Думаю, да, во всяком случае, в некоторых местах я смеялся. Учитель математики встал, его тоже ждали ученики, наконец-то Тертулиано Максимо Афонсо представилась возможность спросить: а кстати, когда вы сами смотрели в последний раз «Упорный охотник подстрелит дичь», я спрашиваю просто из любопытства. Последний раз был первым, а первый последним. Так когда же вы его видели. Около месяца назад, мне его одолжил один друг. Я думал, он ваш, из вашей видеотеки. Дорогой мой, если бы он был моим, я бы вам его принес, не заставлял бы вас тратиться на прокат. Они уже шли по коридору к своим классам, и у Тертулиано Максимо Афонсо было легко на душе, словно его маразм внезапно улетучился, исчез в космическом пространстве, возможно, навсегда. На углу коридора они расстанутся, каждый пойдет в свою сторону, но, когда они дошли до поворота и уже сказали друг другу: пока, преподаватель математики, сделав несколько шагов, вдруг обернулся и спросил: а вы заметили, там есть один актер, из второстепенных, он очень похож на вас, будь у вас такие же усики, так просто как две капли воды. Маразм испепеляющей молнией обрушился с высоты и вдребезги разбил благодушное настроение Тертулиано Максимо Афонсо. И все же он, скрепя сердце и собрав последние силы, ответил слабым голосом, готовым прерваться на каждом слоге: заметил, сходство необыкновенное, поразительное, и добавил с жалкой улыбкой: мне не хватает только усов, а ему – преподавать историю, в остальном нас друг от друга не отличить. Коллега пристально посмотрел на него, будто они встретились после долгой разлуки. А у вас, помнится, несколько лет назад тоже были усы, сказал он, и Тертулиано Максимо Афонсо, потеряв осторожность, словно человек, который гибнет, но не желает слушать ничьих советов, ответил: возможно, в то время учителем был именно он. Математик подошел и отечески положил руку ему на плечо. Дорогой мой, вы действительно очень подавлены, такие совпадения часто встречаются, это пустяк, не надо так беспокоиться. Я не беспокоюсь, я просто плохо спал, провел почти бессонную ночь. Скорее всего, вы плохо спали из-за беспокойства. Учитель математики почувствовал, как плечо Тертулиано Максимо Афонсо напряглось под его рукой, словно все тело его от головы до пят внезапно окаменело, это его так потрясло, что он поторопился убрать руку. Он сделал это как можно осторожнее, стараясь не показать, будто понял, что его оттолкнули, но непривычная жесткость взгляда Тертулиано Максимо Афонсо не оставляла места сомнениям, миролюбивый, мягкий преподаватель истории, к которому он привык относиться с дружеской, но покровительственной снисходительностью, казался теперь другим человеком. Сбитый с толку, словно его заставили вступить в игру, правила которой были ему неизвестны, математик сказал: хорошо, встретимся позже, сегодня я не обедаю в школе. Тертулиано Максимо Афонсо только кивнул в ответ и вошел в свой класс.