Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь Страница 5

— Надя, Надюша, ты сегодня просто красотка!

Улыбающаяся Надя пробиралась вдоль огромного стола. Черное платье, узкое в талии и свободное в бедрах, подчеркивало стройность ее фигуры. Целомудренное декольте, заколотое брошью, только самую малость приоткрывало грудь. А нежная шея целиком открыта — никаких бус. Ее лицо не было утонченным. Слишком крупный нос, широкий рот. Но когда она улыбнулась Полине, ее длинные ресницы плеснули, будто ласточкины крылья. Ее сумрачный взгляд просветлел, а губы сложились как-то по-детски, даже обаятельно.

В ее прическе алела искусственная роза. Волосы были распущены, что, наверно, и восхитило Жемчужину. Остальные жены тоже не остались в долгу. Все опять дружно загомонили. Марина было собралась подойти к Аллилуевой и тоже сказать что-то приятное.

— Стой!

Галины коготки впились ей в руку.

— Погоди! Сначала с ним поздоровайся.

Егорова следила за кучкой мужчин, уже поредевшей. Сталин усмехался в усы какой-то остроте Ворошилова, но Марина чувствовала, что он за ней наблюдает из-под полуприкрытых век. Своим тигриным взглядом.

Он оказался рядом с ней так быстро, словно скользнул по зеркальному паркету. Принес невыносимый табачный запах, о котором предупредила Егорова.

Сталин глядел снизу вверх, изучая Маринино лицо. Она неуверенно кивнула. Егорова напомнила про пьесу Вишневского. Он бросил:

— А это Лариса!

И кивнул головой:

— Отлично, отлично!

И больше ни слова. Казалось, Марина его нисколько не интересует. Надежда, слушая Полину, не спускала с них глаз. Сталин сел за стол, подав пример остальным.

Марину усадили между Калининым и Микояном. Анастас был интересным мужчиной с уверенной повадкой любимца женщин. Чуть смуглый, породистое армянское лицо с чувственными губами и усиками сердцееда. Его глаза так же сверкали, как пуговицы на его френче.

Аллилуева сидела недалеко от Марины — напротив мужа и рядом с Бухариным. Николай Иванович был полной противоположностью Микояну. Открытый лоб, осунувшееся лицо, серое от усталости и постоянного курения. Он улыбнулся Марине. У Бухарина не хватало одного зуба, но это была улыбка интеллигентного человека.

Или таковым казавшегося. Кто их разберет?

Потом долгие годы вспоминая эту вечеринку, Марина осознала ее полную абсурдность, как и того, что за ней последовало. Все происходило точно, как в спектакле. Его участники разыгрывали чувства, изображали эмоции, обменивались репликами согласно своей лучше или хуже выученной роли. Может, поэтому ее и пригласили? Раз театр, нужна актриса.

Но за билет взымалась непомерная плата.

Спектакль начался балетом официанток, приносивших разнообразные блюда. Красный борщ, колбасы, угорь, язык с хреном, пельмени из смеси говядины и свинины… Бесконечные пирожки, салаты с майонезом и солеными огурчиками, плошки с икрой. Черную икру Марина еще никогда не пробовала. Пили рюмку за рюмкой, графинчики быстро пустели. Запах грузинских вин и «Московской водки» мешался с ароматом пищи. Неслыханное изобилие, чрезмерное! Все радостно предавались чревоугодию. Смеялись, болтали. У всех уже наступило легкое опьянение — светлое, радостное чувство, возникающее в начале застолья.

Некоторое время Марина ни на что не обращала внимания, только пила и ела, спеша насытиться. Она уже чувствовала небольшое головокружение. Галантный Микоян не забывал наполнять ее тарелку и бокал. Он-то был уже сыт. Как и все присутствующие, которые теперь на нее весело поглядывали. Два-три раза Марине показалось, что и Сталин взглянул на нее. Но она не решалась встретиться с ним глазами. Впрочем, нельзя сказать, что Сталин проявлял к ней какой-то особый интерес. Егорова и остальные сотрапезники лезли из кожи вон, чтобы его рассмешить.

Наконец старик Калинин учинил Марине допрос: откуда она приехала? давно ли в Москве? гордятся ли ею родители?

— У меня нет родителей.

— Ах так…

— Мой отец погиб на империалистической. Он был на венгерской границе и получил Георгия, а через пару недель был убит австрияками. Так мама рассказывала. Мне тогда было четыре года.

Марининым ответом заинтересовалась жена Ворошилова, сидевшая напротив нее. У Екатерины Ворошиловой было гладкое лицо с немного выпученными глазами. Она спросила:

— А где теперь твоя мама?

Марине не очень хотелось отвечать. Она допила свой бокал и понурилась. Ее мать вышла за плотника, который рвался из Колпино в Ленинград. Мать забеременела, так что ей ничего не оставалось, как поехать вместе с ним.

— Она умерла родами.

Неизвестно, что именно — то ли, как ей показалось, симпатия Ворошиловой, то ли чувство сытости и легкое опьянение, то ли брошенные на нее украдкой тигриные взгляды Сталина — вдруг вновь разбудило в Марине актрису. Театральным жестом она словно отмахнулась от прошлого.

— Несладко жить одной. Поначалу просто невыносимо. Но зато я приучилась к самостоятельности. Разве плохо рассчитывать только на свои силы? Еще я научилась любить красоту и правду. Я всего добилась сама! Наша труппа стала моей новой семьей. Теперь я смело гляжу в будущее. Прошлое прошло, верно ведь? Надо отрясти его прах с наших ног, как учит партия. Строить новый, прекрасный мир! Нас ожидает светлое будущее, во имя которого только и стоит жить и трудиться.

Ее монолог становился все более патетичным. Речь текла без запинки. Мысли рождались как бы сами собой, и невесть откуда взявшиеся слова слетали с ее губ, как мыльные пузыри. Микоян расхохотался, сидевший по другую руку от нее Калинин зааплодировал. Следом за ними и весь стол разразился смехом, аплодисментами. Бухарин обратился к Микояну:

— В наше время, Анастас, нечасто встретишь настолько искренний энтузиазм. Браво, браво, Марина Андреевна! Так и надо!

Теперь Сталин на нее глядел добродушно. Улыбка прорезала две длинные складки по углам его рта. Взгляд Сталина был чуть насмешливым, немного удивленным, но в нем таилось что-то еще. И это нечто придало его лицу какое-то новое выражение. Однако было бесполезно пытаться проникнуть в его мысли.

Марина опустила голову. Ее щеки пылали. Интересно, за кого Сталин ее принимает? Как ее расписала Егорова, Марине было даже страшно подумать. К счастью, Сталин быстро от нее отвлекся. Героический Ворошилов поднялся с рюмкой водки в руке. Началась долгая череда тостов: «Вечная память нашему вождю Владимиру Ильичу!», «Навстречу XVII съезду партии!», «За Генерального секретаря товарища Сталина!», «За Председателя ЦИК товарища Калинина!», «За мировую революцию!», «За победу коммунизма!».

Рюмки, бокалы вздымались и опустошались с жадным урчанием. Ледяная водка припекла Марине кишки, проливалась на руку. Так можно и не заметить, как напьешься в дым. Остальные-то все были закаленные бойцы, готовые пить ночи напролет. Ей ли за ними угнаться? Марина закусила соленым огурчиком и кулебякой, чуть пригасив пожар в желудке. Ворошилова подала ей знак: не пей больше, достаточно пригубить! Теперь, когда возглашался очередной тост, они обе, переглянувшись, только делали вид, что пьют. Марина выпускала водку из уголка рта. Она тревожно взглянула на Сталина.

Вроде он опять о ней забыл. Всем его вниманием завладела Егорова. Ее воркующий смех, казалось, трепещет шелковым платочком поверх гогота, которым постоянно разражались товарищи. Егорова, как и Марина, выглядела пьяноватой, но уж она-то умела держаться. Да и Сталин был явно под хмельком. Его лицо изменилось: он чуть раскраснелся, теперь выглядел моложе. Щеки посвежели, рябинки стали не так заметны. Прыская от смеха, Сталин кидал в Егорову хлебные катышки. Запасшись снарядами, он целил в проем меж ее соблазнительных выпуклостей. Глубокое декольте облегчало ему задачу. Часть шариков оказывалась у нее в тарелке, но некоторые попадали точно в цель. Егорова повизгивала, вертелась, старалась ладонью заслонить вырез платья, еще больше обнажая грудь и приоткрыв комбинацию. Это уж всех привело в полный восторг. Ее соседи, бравый Серго и кавалерист Буденный, попытались прийти ей на помощь. Но Егорова их резко осадила:

— Руки прочь! Не лезьте, куда не надо! Еще чего!

И взмолилась:

— Ну хватит, Иосиф! Иначе сам будешь доставать. Прямо здесь, перед всеми.

Это еще больше развеселило товарищей. А Сталин ей ответил новым залпом. Егорова хихикала, растопыренными пальцами прикрывая вырез.

Марина тоже притворно подхихикивала, перебегая взглядом от одного сотрапезника к другому. Она была потрясена происходящим. Наконец ее взгляд уперся в Аллилуеву. Марину поразило лицо Надежды: лоб и скулы горели, губы словно провалились в разверстую щель ее рта, черные, как безлунная ночь, зрачки уставились в одну точку. Отчаянно бился искусственный цветок в ее волосах. Пальцы с такой силой вцепились в салфетку, будто хотели разорвать ее напополам. Жемчужина положила руку подруге на запястье. Но это Надежду не успокоило. Сталин и Егорова, не обращая на нее внимания, продолжали свою дурацкую игру.