Арчибальд Кронин - Мальчик-менестрель Страница 5

Я долил ему чаю и придвинул поближе тарелку с печеньем. Десмонд взял одно, осторожно надкусил, и лицо его просияло:

— Послушай, Алек, печенье просто восхитительное!

— Домашнее. Угощайся.

И мы принялись за дело. В скором времени Десмонд практически опустошил тарелку, хотя, конечно, и не без моей помощи.

— Я еще хуже, чем старина Бошамп с его французскими пирожными, — извиняющимся тоном заметил Десмонд, прежде чем взять девятое по счету, и последнее, печенье.

В ответ я в третий раз наполнил его чашку чаем.

Восстановив силы и слегка ожив, Десмонд стад рассматривать обстановку, и взгляд его остановился на занавешенном алькове за моей спиной.

— Алек, ты что, здесь занимаешься?

Я ногой отдернул занавеску, открыв нашему взору аккуратно застеленную узкую железную кровать под серым покрывалом.

— Мамина спальня, — сказал я. — Хочешь посмотреть мою?

В ответ Десмонд только молча кивнул. Я провел его через крошечную прихожую и распахнул дверь в комнату.

— Вот мои владения, — улыбнулся я. — Здесь я сплю, работаю и занимаюсь гимнастикой.

Оторопевший Десмонд последовал за мной. Комната была практически пустой. Из всей обстановки только узкая кровать на колесиках у стены и ветхое бюро с задвигающейся шторкой, уцелевшее только потому, что при распродаже нашего имущества его сочли непригодным для продажи на аукционе.

Так как Десмонд упорно продолжал молчать, я взял с каминной полки каучуковый мячик и бросил его так, чтобы он ударился о стену, а когда тот отскочил под острым углом, поймал.

— Моя, так сказать, настенная игра. Если удается поймать мяч пятьдесят раз подряд, значит, я выиграл.

Но Десмонд, который в ответ не проронил ни слова, вдруг подошел ко мне все с тем же странным, взволнованным выражением на лице и, взяв меня за руку, к моему крайнему смущению, опустился передо мной на одно колено.

— Алек! — подняв на меня глаза, воскликнул он. — Ты такой благородный. Воистину благородный, так же как и твоя дорогая матушка. Жить, как вы живете, так скромно и так аскетично, и при этом сохранять жизнерадостность и высоту духа, могут только святые. Дорогой Алек, когда я смотрю на тебя, мне просто стыдно за себя, — сказал он и дрогнувшим голосом добавил: — Осени меня крестным знамением и дай мне свое благословение.

Чувствуя жуткую неловкость, я уже готов был сказать: «Ради бога, не будь идиотом!» — но по какой-то неясной причине все же сдержался и, пробормотав: «Во имя Отца, Сына и Святого духа», перекрестил его лоб.

Десмонд тут же расслабился, вскочил на ноги и стаи яростно трясти мою руку.

— Теперь я чувствую, что у меня хватит смелости следовать твоему примеру. Я не должен потакать своим слабостям. И я начну прямо сейчас. До моего дома отсюда пара миль, — после секундного размышления произнес Десмонд. — Причем все время в гору, если идти через парк.

— Даже чуть-чуть больше, — заметил я.

— Прекрасно. Начну прямо сейчас, и если пойду быстрым шагом, то обещаю тебе, что уже через двадцать минут буду дома.

— Тебе придется здорово попотеть! — предупредил я Десмонда.

— Ну, тогда я пошел, — сняв фуражку с крючка, заявил Десмонд и направился к двери. — Спасибо тебе за чудесный чай… и за то, что ты есть.

Я стоял, прислушиваясь к его шагам, гулко отдававшимся на каменной лестнице, а затем подошел к окну. Верный своему слову, Десмонд быстро шагал вперед, наклонив голову и размахивая в такт ходьбе руками. Но постепенно шаг его замедлился, словно мой друг неожиданно выдохся. Хотя что ж тут удивительного, если учесть, сколько печенья умял Десмонд! Вот он остановился и, достав белоснежный носовой платок, вытер лоб, а потом пошел дальше, но уже медленнее, гораздо медленнее. Теперь он уже был на главной улице. Там он остановился, чтобы пропустить поток транспорта, и, увидев пустой кэб, призывно махнул правой рукой. Кэб остановился, дверь открылась, и Десмонд нырнул внутрь.

— Домой, Джеймс, — пробормотал я себе под нос. — И не жалей лошадей! — Но он хотя бы попытался!

Солнце медленно заходило за Дамбартонские холмы вдалеке, озаряя розовым светом верхушки крыш и заливая мою пустую комнату волшебным сиянием. Устремив взгляд на закатное небо, я невольно задумался, какое будущее ждет Десмонда… и меня тоже.

IV

Десмонд, который не слишком утруждал себя учебой, от природы обладал ясным умом, а благодаря покойному отцу и таким преимуществом, как знание трех языков. Он свободно говорил по-французски и по-испански и даже мог, хотя и с некоторыми затруднениями, вести беседу на латыни. Десмонд объяснил мне почти извиняющимся тоном, что отец каждый вечер брал его на прогулку в Феникс-парк в Дублине, предварительно строго предупредив, на каком языке они будут общаться. Перейти на английский было серьезным проступком, не наказуемым, но явно не одобряемым его высокообразованным родителем — известным ученым, которого приглашали подбирать и каталогизировать библиотеки в лучшие дома Европы.

К последнему году обучения в школе уже заранее стало понятно, что Десмонд станет обладателем всех языковых призов, тогда как я, приложив максимум усилий, смогу преуспеть в математике, естественных науках и, если повезет, в английском. Уже было решено, что Десмонд продолжит обучение в семинарии в Торрихосе, в Испании, а я попытаю счастья получить стипендию Маршалла, которая с учетом моих финансовых обстоятельств была единственно возможным для меня пропуском в Уинтонский университет и медицинский мир.

Мои шансы на получение стипендии, как ни странно, уменьшались в связи с тем обстоятельством, что наша школа одержала череду беспрецедентных побед в чемпионате за Щит шотландских школ. Сей заветный приз еще ни разу не доставался школе Святого Игнатия, и когда мы прошли отборочные матчи четверти финала, оставив за спиной поверженных противников из других школ, отец Джагер, который год назад сделал меня капитаном команды, стал сам не свой от волнения и желания победить.

Мы чуть ли не через день отправлялись в спортзал на продолжительные тренировки, а перед каждой игрой я проходил короткий инструктаж в кабинете отца Джагера.

«Алек, мне кажется, мы вполне способны это сделать, — возбужденно говорил мне отец Джагер, который, будучи не в силах усидеть на месте, мерил шагами крошечный кабинет. — Мы, конечно, команда молодая, очень молодая, но многообещающая, да, весьма многообещающая. И у нас есть ты, Алек, который, как никто другой, умеет провести мяч вперед, к воротам противника. А теперь запомни…»

Десмонд ходил со мной на все матчи, а потом с видом триумфатора возвращался домой, в Овертаун-Кресчент, на наши традиционные ланчи, во время которых несказанно радовал мою маму рассказами о моих подвигах, явно преувеличивая мои заслуги.

Теперь, когда его переход в семинарию был делом решенным, он развлекался сам и развлекал всю школу на свой особый лад. Для начала он узнал дату рождения отца Бошампа, заглянув в справочник «Кто есть кто», и специально к этому памятному дню сочинил, а потом перепечатал на машинке великолепное письмо от лица матери-настоятельницы соседней монастырской школы — почтенной немолодой дамы, редко появляющейся на людях.

Письмо было следующего содержания:

Если бы мне достало смелости, то я назвала бы Вас по имени, произнесла бы Ваше чудесное имя Харолд, поскольку теперь хочу признаться, что уже очень давно питаю к Вам глубокое, трепетное и страстное благоговение. Да, я часто наблюдаю из окна, как Вы стремительной походкой идете по нашей мощеной дорожке, любуюсь Вашей благородной, величественной и дородной фигурой и с замиранием сердца вспоминаю дни нашей юности, так как знаю Вас со времен своей молодости. Когда Вы, увенчанный научными наградами, покидали Итон, я была простой девушкой, учащейся расположенного неподалеку исправительного заведения под названием Борстал[20]. Какие совместные радости сулило нам будущее! Увы, Господь распорядился иначе. И вот сейчас, приняв постриг, я могу невинно и безгрешно поведать Вам о своей тайной страсти. И в ознаменование дня Вашего чудесного рождения я набралась смелости послать Вам праздничный торт. Интуиция — а может быть, и слухи — подсказывает мне, что, несмотря на строжайшие ограничения в еде, предписываемые Вашим орденом, Вы не отказываете себе в удовольствии полакомиться сладеньким.

Благослови Вас Господь, мой ненаглядный.

Я всегда буду воссылать за Вас молитвы — как утешение моей любви.

Обожающая Вас

Этот шедевр, передаваемый из рук в руки учениками школы и каждый раз встречаемый взрывами хохота, был наконец приложен к перевязанной ленточками коробке с огромным шоколадным тортом.