Татьяна Соломатина - Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47 Страница 5

Нельзя, потому что нельзя!

Так что остался только Панин. С ним уже давно всё можно, потому что можно. Хоть сто раз на душе от этого если не гадко, то, как минимум, противоречиво.

Прежде Панин и Марго закупили всё необходимое. Мальцева и об этом не успела позаботиться. Потому что до самого последнего дня — да-да, до самых схваток! — была действующим начмедом. Там, в кабинете, и схватило. Никогда не думала, что схватки — это так больно! Тысячи… Да какое там! Сотни тысяч раз — если уточнить в архивных журналах родов да умножить на не единожды сказанное в каждых — говорила она женщинам: «Терпите! Дышите!..» А как у самой схватки приключились — так чуть не обделалась от ужаса. Вот уж где ирония так ирония!

Так что Мальцеву с ребёнком из роддома забирал Панин. Для них троих — мужчины, женщины и дитя — это было вроде как логично. А для всех остальных? Замминистра свою старую любовницу забирает из родильного дома с приплодом от неведомо кого? Вот это дружба! «Высокие… высокие отношения!.. — Нормальные — для духовных людей!»

Конечно же публику мучительно раздирало чудовищное любопытство. От кого родила? Почему забирает Панин, если все знают, что не от него? И не от интерна. И не от третьего богатого ухажёра, как-его-там… Или всё-таки от Панина? Да нет, не от Панина. Но Панин так стерву Мальцеву любит, что, может, ему уже всё равно от кого?! Постойте, так у него же вроде роман с терапевтической начмедшей? И он даже от жены ушёл. Но не к Мальцевой же ушёл! И не к начмедше. Просто ушёл, вроде как один живёт…

У нас ведь все всё всегда обо всех знают! А если и не знают, считают чуть ли не святым долгом узнать! Или, как минимум, убедить остальных, что узнали. А что и про кого — здесь, как водится и говорится, вопрос десятый.

Родильный дом гудел. Сплетничала вся больница. За спинами, разумеется. Страшно же! Семён Ильич — замминистра! Мальцева вам тоже не последнее фуфло, мягко говоря. А уж вместе они, что казак с лошадью: где один шашкой не дотянется, другая копытом добьёт. Но любопытство сильнее страха. Потому чуть не у всех санитарок, акушерок, детских медсестёр и даже иных врачей нашлись срочные дела на первом этаже, в непосредственной близости от кабинета начмеда. Да, в нарушение всех режимов Мальцева переодевалась в кабинете Па… Уже в своём собственном кабинете. И табличка на дверях имелась: «Татьяна Георгиевна Мальцева. Заместитель главного врача по акушерству и гинекологии. Кандидат медицинских наук. Доцент кафедры акушерства и гинекологии». Да. Во время беременности её таки добила профессор Денисенко[10]. Вернее, прежде Панин добил профессора Денисенко, а уж та — добила Мальцеву. Ходил и ныл, что это за начмед без учёной степени, когда нынешнему поголовью белохалатного молодняка уже сразу после интернатуры дипломы Высшей аттестационной комиссии чуть не на дом приносят. Позор! Татьяна Георгиевна считала позором как раз такие «учёные степени», а не то, что она на пятом десятке не имеет на бейджике три весёлых слова. И не представляла для себя возможным писать кандидатскую диссертацию о ничего не значащей, фальшивой, подтасованной, никому не нужной ерунде! Так что текст «её» диссертации ей вручила самолично Елизавета Петровна буквально накануне малой защиты. Никакой положенной малой защиты и не было. Собрались на кафедре, чаю попили. В диссертационный совет на большую защиту явилась уже с приличным животом, даже речи не составив. Разве прочитав накануне отпечатанный и разосланный Сёмой автореферат «собственной» диссертации. Всем занимался Панин. Панин и Денисенко. Интересно, он ей деньгами отстегнул или борзыми щенками? Или это у профессора просто от страха высоты текущего полёта Панина всё само собой получилось? Даже костюмчик «защитный» Мальцевой Семён Ильич раздобывал. Банкетом, поди, Варя занималась. Или любовница его тогдашняя, терапевтическая. Мальцевой ровным слоем было всё равно. Перепутать глубокоуважаемых членов она не могла и в кромешной тьме — с иными в паре по тысяче километров шовного материала израсходовано. С ними же — и с членами совета, и с официальными оппонентами — спиртных напитков несколько кубов по жизни выпито. Даже если бы она вышла на трибуну и молча простояла там положенные кандидатской пятнадцать минут — они бы и тогда проголосовали единогласно. А она, кажется, даже что-то несла между «глубокоуважаемый Председатель…» и «.. особенно благодарю моего начальника, коллегу и старого друга Семёна Ильича Панина». Хвалебные оды в её честь были куда дольше так называемой защиты. Елизавета Петровна Денисенко даже расплакалась. Её послушать — так они с Мальцевой всю жизнь не разлей вода, лучшие подруги, последние штопаные панталоны — и те пополам. Искренне так несла… Климакс, что ли, ещё не совсем отпустил? А уж какие оды Мальцевой слагали на банкете!.. О красоте, об опыте, об уме — именно в такой последовательности. Слава богу, никто не допился до текстов о значимости и глубине «научной» работы. Большей частью тут люди весьма неглупые подобрались. Да и всё равно всех куда больше интересовало интересное же положение Мальцевой. Похоже, что Панин всем глубокоуважаемым членам-корешам намекнул, что от него. Или они сами так решили, безо всяких намёков. Глазки многозначительно закатывали. Мальцевой было интересно посмотреть на старых товарищей-членов (глубокоуважаемых!) в подобной обстановке трезвым взглядом. Чуть не впервые! Это было чертовски забавно! Так что она высидела весь банкет, хихикая, как девчонка. Татьяна Георгиевна получила диплом ВАКа уже в рамочке, уже на стеночке кабинета начмеда. Вместе с табличкой на двери кабинета. Панин расстарался. Мальцеву после всей этой показной диссертационной истории снедал жуткий стыд. Но недолго. Что такого, в конце-то концов?! Да и некогда было обращать внимание на ерунду. Только Елизавета Петровна назойливой мухой жужжала, теперь-де надо докторскую планировать. Раз уж она ей доцентскую должность выхлопотала. Она, как же! Панин. Только зачем?! Теперь ещё и тупоголовых студентов курировать надо периодически. Ассистентские журналы заполнять. Мало ей своих бумаг? Впрочем, за полгода всего одна группа была. Такие девственные содержанием голов и душ юнцы и юницы — обнять и плакать…

Сейчас тут, в кабинете начмеда, и её дитя укутывали. И не какая-нибудь дежурная детская медсестра. Самолично Владимир Сергеевич Ельский, собственными золотыми руками. Под присмотром орлиного глаза Панина. По больнице и так уже заколосилось, что замминистра особую невменяемость проявляет в отношении младенца Мальцевой. Детские медсёстры щедро делились на перекурах с акушерками, операционным персоналом и анестезистками бытийными подробностями, разукрашивая щедрой палитрой бабской фантазии: «Так смотрел на Мусю, та-а-ак смотрел!.. Я её на столике на секунду оставила — за присыпкой потянулась, — так думала, убьёт меня на месте. Так орал!.. Куда же она упадёт, ребёночку трое суток от роду! Так он на меня ещё и за тальк накричал. Что я тут насыплю, а у его Му… Ой, девочки! Тут так запнулся, как об стену лбом. Пунцовый стал. Откашлялся и сказал как бы нормальным типа своим обыкновенным деловым тоном, что тальком нельзя, а то у ребёнка Мальцевой возможно возникновение синехий. Следом поправился, что у всех новорождённых женского пола такой риск, если сыпать тальк, не глядя. Никогда и никому я, не глядя, не сыплю!.. Потом ещё и Ельскому выговорил, и тот распорядился: тальк — вон из отделения. Я же Мусе не туда тальк сыплю! Ну и всем другим… Я на складочки!.. Так кем я у Панина только не была. Коровой жопорукой обозвал. А Семён Ильич всегда очень вежливый! Никогда раньше на медсестёр голос не повышал. А тут прям резьбу сорвало! Его ребёнок, точно вам говорю!»

Тальк из отделения неонатологии действительно убрали. Правда, вовсе не по распоряжению Панина. Ельский лично проконтролировал, когда и как детские медсёстры проводят туалет новорождённых. И остался очень недоволен «веерностью рассыпания» талька. Так что никаких присыпок в порученном его командованию «телятнике» не осталось. Растворы. Крема. Мази. И жестокий тренинг ухаживающего медицинского персонала. Не то все свою замыленность и заезженность замечать перестали. Адекватность утратили. Это не автоматизм профессионализма. Это — головотяпство! Профессионал себя всегда контролирует во время проведения любой, самой простой и самой рутинной процедуры. Владимир Сергеевич собрал всех медсестёр у себя в кабинете и, не предложив присесть, часа три поучения читал. Тихим ровным голосом, глядя исключительно и только в стол. Что говорило о крайней степени раздраконенности шефа.

Мальцева от всего этого приходила в ужас. Не от сплетен, конечно же. Сплетни и сплетни. «Передайте им, что, когда меня нет, они могут меня даже бить!» — крутилось в голове щедро транслируемое из Интернета в ординаторскую обсервационного отделения Настенькой Разовой. Мальцеву шокировало, что даже тальк, как выясняется, надо сыпать на младенца с оглядкой. Нет, она и раньше это знала. И сама не раз ставила на вид нерадивым новоявленным мамашам, усердно трусившим крахмальную пыль куда ни попадя. Не раз и не два ехидно советовала им себе между половых губ пудры насыпать, сверху компресс намотать и пару-тройку часов так провести. Чтобы приобрести чувственный опыт. Раз уж не хотят задумываться над возможными последствиями. Но теперь ей придётся обслуживать своё собственное дитя. Родное. Единственное. Неповторимое. Совершенно уникальное. И Татьяна Георгиевна обнаружила, что боится. До головокружения. До состояния, близкого к обмороку, боится элементарных процедур. Ребёнку, оказывается, так легко нанести вред! Где та Мальцева, которая заведовала обсервационным отделением и бодрым голосом на каждом обходе рассказывала будущим и состоявшимся уже мамашам, что дитя — не хрустальный бокал, что соплёй его не перешибить!.. Мол, смелее, уверенней! Всё получится! Главное — не бояться!