Ирвин Шоу - Две недели в другом городе Страница 5

— Ты забываешь, что я хожу на службу.

— Неужели государственные чиновники встают нынче рано? — спросил Делани. — Мне это и в голову не приходило. Господи, ну и жизнь у тебя.

— Не так уж она и плоха, — отозвался Джек, защищая последние десять лет.

— Хорошо, что тебя отпустили ко мне. Скажи им, в следующем году я из чувства благодарности заплачу лишнюю сотню тысяч монет подоходного налога.

— Не делай этого.

Джек улыбнулся. Тяжба, которую Делани вел с налоговым управлением, широко освещалась прессой; кто-то из журналистов вычислил, что если Делани будет впредь все свои заработанные деньги отдавать в счет погашения долга, то к девяностолетию он все равно останется должен казне двести тысяч долларов.

— У меня не был использован очередной отпуск, — пояснил Джек. — Последнее время я стал таким невыносимым, что, когда улетел, многие в Париже, верно, вздохнули с облегчением.

Джек не собирался сообщать Делани, чем он рисковал, бросив Моррисона на две недели.

— Трудишься в поте лица, защищая цивилизацию, малыш? — спросил Делани.

— Двадцать четыре часа в сутки.

— Русские тоже забыли о сне?

— Мой шеф уверяет меня в этом.

— Господи, — сказал Делани, — возможно, нам следует взорвать этот мир. Как ты думаешь, когда планета расколется пополам, документы с цифрами доходов погибнут?

— Нет, — ответил Джек. — Они останутся на микрофильмах, хранящихся в подземных сейфах.

— Ты отнимаешь у меня последнюю надежду. Объясни, чем ты занимаешься в Париже со своими вояками?

— Всем понемногу, — пояснил Джек. — Принимаю прибывших в Европу конгрессменов, когда мой начальник занят; строчу отчеты, отбиваюсь от газетчиков, сопровождаю фоторепортеров, уводя их подальше от секретных объектов, сочиняю спичи для генералов…

— Давно ли ты выучился писать?

— Любой человек, знающий, что в слове «устрашение» пятая буква «а», а не «о», годен для составления подобных речей.

Делани раскатисто засмеялся:

— И как тебя занесло на такое место?

— Это произошло случайно.

«Как и все в моей жизни», — подумал Джек.

— Одним воскресным днем я играл в теннис на кортах Сен-Жермен в паре с одним полковником ВВС. Мы выиграли. Он не захотел терять надежного партнера и предложил мне эту работу.

— Полно заливать, — улыбнулся Делани. — Такие легкомысленные люди не встречаются даже среди офицеров ВВС. Наверняка он о тебе уже кое-что знал.

— Конечно, — согласился Джек. — Ему было известно, что когда-то я работал в кино; натовцы собирались заказать документальный фильм о своей организации, и тут подвернулся я…

— Гвидо! — закричал Делани, обращаясь к шоферу, только что едва не врезавшемуся в такси. — Если я погибну по твоей вине, ты этого никогда себе не простишь!

Водитель повернул голову, сверкнул широкой, счастливой, белозубой улыбкой, только его темные глаза остались печальными.

— Он понимает по-английски? — спросил Джек.

— Нет. Но, как всякий итальянец, восприимчив к интонации. Скажи мне, — произнес Делани, — как твоя семья? Сколько у тебя детей? Трое?

— От какой из жен?

Делани усмехнулся:

— От нынешней. Сколько у тебя детей от первых двух, мне известно.

— Двое, — ответил Джек. — Мальчик и девочка.

— Ты счастлив? — Делани изучающе уставился нa Джека.

— Ага, — сказал Джек.

Везде, кроме аэропортов и некоторых других мест, подумал он.

— Наверно, мне тоже следовало жениться на француженке, — заметил Делани.

Он состоял сейчас в четвертом браке; третья жена Делани стреляла в него на улице из охотничьего ружья.

— Попробуй как-нибудь.

— Вот закончу фильм и приеду к тебе в Париж, — заявил Делани. — Это пойдет мне на пользу. Полюбуюсь семейной идиллией. Если я когда-нибудь его закончу.

— О чем он? — Джек дотронулся до лежащей на сиденье розовой папки.

— Ничего оригинального. — Делани скорчил гримасу. — Бывший американский солдат, запутавшийся в жизни, попадает в Рим и встречает там свою прежнюю любовь. Средиземноморская страсть, сдобренная англосаксонским чувством вины. Сюжеты с каждым днем становятся все более избитыми.

Замолчав, он угрюмо уставился на плотный транспортный поток.

Джек тоже посмотрел в окно. Они проехали мрачную церковь Санта-Мария Маджоре.

— Когда-нибудь, — заметил Джек, — по дороге из аэропорта я остановлюсь здесь и посмотрю, как выглядит здание внутри.

— Это единственный город, где меня не тянет в церкви. — Делани сухо усмехнулся. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но в 1942 году я даже исповедовался. Это было в Калифорнии. Кардиолог сказал, что мне осталось жить шесть месяцев.

Когда церковь скрылась из виду, Делани добавил:

— В течение нескольких лет нам обоим чертовски везло.

— Да, — согласился Джек.

— Мы приносили друг другу удачу. Словно были на какой-то период застрахованы от провалов.

Он грустно улыбнулся.

— И надо же было начаться проклятой войне. — Делани покачал головой. — Может быть, мы снова принесем друг другу удачу. Как прежде. Это ведь возможно, правда?

— Вполне, — подтвердил Джек.

— Боже, каким ты был тогда красавцем. Проклятая война, — тихо произнес Делани и добавил более оживленно: — В конце концов мы оба остались живы. Не так уж это и мало — жить, да еще в Риме. Ты бывал здесь прежде?

— Два или три раза. По нескольку дней.

— Послушай, — сказал Делани, — у тебя есть планы на вечер?

— Нет, — ответил Джек.

— Ты уверен, что не назначил свидание какой-нибудь истосковавшейся по тебе пышногрудой итальянской кинозвездочке?

— Вынужден напомнить тебе, — мягко сказал Джек, — теперь я — солидный государственный служащий. Прошлое кануло в Лету.

— О'кей. Я позвоню тебе через час. Ты успеешь принять душ, смыть с лица дорожную пыль. Тебя ждет сюрприз.

— Какой? — спросил Джек, когда швейцар открыл дверь автомобиля, остановившегося возле отеля.

— Увидишь, — загадочно ответил Делани вылезающему из машины Джеку. — Приготовься к увлекательному вечеру. Встретимся в баре через час.

Водитель уже извлек из багажника вещи Джека, швейцар понес их к гостиничному подъезду. Машина отъехала. Джек помахал рукой Делани, повернулся и зашагал вверх по ступеням. Из вращающейся двери вышли две женщины и мужчина. Они преградили путь Джеку, и он остановился. Женщины держали своего спутника под руки словно больного; более рослая из них обхватила рукой его талию. Поравнявшись с Джеком, мужчина внезапно вырвался и, покачиваясь из стороны в сторону, шагнул к нему. На лице незнакомца блуждала улыбка, волосы его были растрепаны, глаза, смотревшие на Джека, налились кровью. Замахнувшись, он ударил Джека.

— Сэнфорд! — закричала одна из женщин.

— О Боже! — вырвалось у второй.

Джек отлетел назад. Колонна, оказавшаяся за его спиной, не дала ему упасть. Он тряхнул головой, пытаясь вернуть четкость окружающим предметам, собрался, стиснул кулаки и шагнул к ударившему его нахалу. Но было уже поздно. Сэнфорд опустился на колени; вяло взмахивая руками, точно дирижер перед оркестром, исполняющим медленный вальс, он глупо улыбался Джеку.

— Вы что, с ума сошли?

Джек застыл над обидчиком, касаясь его носком ботинка и ожидая, когда хулиган встанет и его можно будет ударить.

— Arrivederci, Roma,[4] — сказал Сэнфорд.

Женщины засуетились вокруг своего спутника; просунув руки ему под мышки, они безуспешно пытались поставить его на ноги. Все трое были явно американцами, женщины, похоже, уже разменяли пятый десяток; коренастому мужчине в измятом костюме было лет тридцать пять.

— О, Сэнфорд, — проговорила более высокая женщина чуть не плача, — что ты творишь?

Ее шляпу украшали две искусственные гардении.

— Позвать полицейского, сэр? — Швейцар, сделав скорбное лицо, застыл возле Джека. — Он тут, на углу.

— Ради Бога, не надо… — запричитала женщина с гардениями.

— Пусть этот негодяй поднимется, — произнес Джек.

Потрогав свой нос рукой, он запачкал ее кровью.

Мужчина, устроившийся на ступенях, посмотрел на Джека; голова его покачивалась, на губах играла хитрая самодовольная улыбка.

— Arrivederci, Roma, — запел он.

— Он пьян, — сказала вторая женщина. — Пожалуйста, не бейте его.

Женщинам удалось поставить Сэнфорда на ноги, они принялись поправлять его костюм, что-то нашептывать ему, успокаивать Джека и швейцара; затем заслонили собой пьяного, не подпуская к нему Джека.

— Стоило нам оказаться в Европе, как он запил. Сэнфорд, неужели тебе не стыдно?

Женщина в шляпе не умолкала ни на мгновение, обращаясь то к Сэнфорду, то к Джеку.

— Боже, вы весь в крови. У вас есть платок? Вы погубите свой прекрасный серый костюм.