Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь Страница 5

— Как-как? Услышать твой тихий смех в темноте? Инка, ты сама придумала?

— Н-нет, прочитала, наверное, где-то, — почти не соврала Инночка.

— А жаль… А то бы я у тебя эту метафору приватизировала… Ладно, хватит о высоком. Давайте уже будем водку пить!

— И разговаривать о мужиках? — влезла Тамара.

— Ага! О жадинах, хвастунах и дураках! — припечатала Катерина, безусловно — самая компетентная в предлагаемой теме.

Глава 6

— Вот я — б…! — выпив, констатировала Катька.

— А можно без великого и могучего? — страдальчески простонала Фрида. — Давай заменим твой эпитет, ну, я не знаю, словосочетанием «веселая женщина», например.

— Ты, Фридка, существо бесполое, так что и не лезь. Как ты там предложила? Веселая женщина? Это вам не шлюха. И не проститутка, тем более.

— А Катьку-то нашу понесло, — шепнула Инночке Тамара.

Монолог пьяненькой заместительницы мэра о многочисленных типах женской психологии и прямой зависимости от этих самых типов женских судеб подруги слышали не впервые. Собственно говоря, только Фрида, существо возвышенное и творческое, не считала Екатерину Александровну женщиной, как сейчас говорят, во всех отношениях успешной. Тем временем Катька продолжала, уже не стесняясь в выражениях:

— Проститутка — это когда за деньги! Так, кусок мяса. Шлюха — это когда он хочет, а она слушается. А б… — извините, веселая женщина, — это когда хочет она сама. И, между прочим, мужики это ценят!

— Да ну тебя, Кать, я вот не согласна: я люблю своего Мишку, и он меня любит. И чем плохо?

— Попробовал бы он тебя не любить, размазня эта! Тоже мне мужик, не украсть, не покараулить. А ты дура! С такой внешностью, как у тебя, да я бы горы свернула…

— Что ж Инка-то не свернула, — ехидно влезла Фрида, будучи уже тоже порядком на взводе. — Они с Тамарой — двое из ларца, одинаковы с лица.

Тамара и Инночка переглянулись и захохотали, как сумасшедшие.

— Кать, хватит буйствовать! Ты лучше скажи, какой мужик тебя бы устроил, чтоб ты из койки в койку скакать перестала? Ты подумай пока, а я на правах хозяйки разолью.

Тамара занялась своими барменскими обязанностями, а Инночка задумалась, какой бы мужчина устроил ее саму. Мысль, всплывшая сразу, при последующей внутренней дискуссии казалась если и не навеянной алкоголем, то явно скоропалительной: анти-Славик. Не толстый, не кобелистый, умный и чтобы обязательно любил ее, Инночку. Сильно. Страстно. Нежно. Со всеми ее недостатками, проблемами, домочадцами и чадами. Конкретизация мифического анти-Славика оказалась такой очевидной, что Инночка опешила: оказывается, ее идеальный мужчина вовсе не помесь Бреда Пита с Альбертом Эйнштейном и Петраркой. Идеальный мужчина за тысячу километров отсюда мерз, голодал и упражнялся в эпистолярном жанре. Любитель тихого женского смеха в темноте. Стоп. Не женского, а ее, Инночкиного. Как можно любить то, что никогда не слышал? Ведь в той единственной их общей на двоих темноте им обоим было не до смеха.

Инночка поняла, что отвлеклась и упустила нить дискуссии. Надо полагать, Катька перечисляла обязательные достоинства потенциального избранника:

— Молод, красив (ага, догадалась Инночка, это уже середина списка), богат и чтобы обязательно подонок. Но гламурный!

— Подожди, Кать! Я что-то не пойму, в чем гламур подонка, и что вообще под словом подонок понимаешь? — перебила Тамара.

— Я тебе сто раз говорила: ты, Томка, курица семейная. Тебе надо, чтобы в растянутом трико с отверткой в руке и секс строго по субботам, потому, что во все остальные дни — завтра на работу.

— И действительно, какая может быть страсть, если нет борьбы… — влезла Фрида.

Захмелевшая Инночка тоже решила вставить словечко в полемику, процитировав Капитолину Ивановну, отозвавшуюся о ком-то из родни:

— Ага, не пьет, не бьет, не изменяет! Скучно!

— И скучно! — горячилась заместительница мэра. — А гламурный — это когда мужик ночной крем от дневного отличает, делает маникюр, и одеколон у него не меньше, чем за шестьсот баксов.

— За шестьсот баксов мы бы с мамой в Египет смотались бы…

— Ну, так и раскрути этого кабана, бывшего своего. Я больше чем уверена, что он и сегодня тебя в кабак звал.

— Звал, — вздохнула Инночка. — Только меня от него уже не просто тошнит, а выворачивает…

— Вы посмотрите, девки, какая дура: ты хоть помнишь, когда с мужиком в последний раз в постели была?! Пять лет назад, со своим боровом?

— В декабре… — брякнула Инночка.

— Стоп, с этого места попрошу поподробнее! — оживилась Томка.

— Колись, Лучинина, мальчика по вызову заказывала? — развлекалась Катька.

На помощь Инночке неожиданно пришла Фрида:

— Давайте сменим тему. Вот вы все любите, например, мягкие игрушки?

Поворот оказался столь резким, что любительницы подробностей чужой личной жизни застыли с открытыми ртами. Инночка воспользовалась ситуацией:

— Терпеть не могу. И так хлама в квартире выше крыши, а тут еще эти пылесборники. А дарят мне их регулярно потому, наверное, что я ростом не вышла. Так я этих заек, медведей и собачек близнецам двоюродной сестры отношу. Жаль, девчонкам уже по восемь, надо других детей, помоложе, искать.

Тема ее декабрьского приключения отошла на второй план: как выяснилось, и Катька, и Тамара игрушки любили, а Катька даже одно время коллекцию собирала.

— На днях, — мечтательно закатила глаза Тамара, — в Детском мире такой медвежоночек классненький, на витрине, ужасно одинокий, но девятьсот рублей, это ж неделю семью кормить можно…

— Нет, подожди, пусть Фридка скажет, что хотела! — влезла Катька. — Тоже мне, деньги великие, да лифчик приличный в два раза больше стоит! Говори, возвышенная наша, что ты имеешь против мягких игрушек?

Фрида извлекла откуда-то из-под шали длиннющий мундштук, неторопливо зарядила его такого же нестандартного фасона сигареткой и уставилась на подруг.

— Это в смысле «мужчина, угостите даму спичкой», — глупо хихикнула Инночка и чиркнула фирменной, с золотой накладкой, Катенькиной «Зиппо». — Просто НЭП какой-то… Не томи, Фрид, развенчай идею коллекционирования, расстреляй умозрительного плюшевого зайчика! У тебя гламурно, как Катька скажет, должно получиться.

— А коллекционирование тут вовсе ни при чем… — Фрида выпустила ароматное облачко дыма. — Речь у нас с вами, сударыни, пойдет о некрофилии.

— Что?! — опешила Катька.

— «Некро» — мертвый, «филос» — любить, — блеснула знаниями латыни участковый терапевт Тамара Федоровна. Последние пара рюмок были явно лишними, эмоционально радиоактивная Томка уже утратила способность удивляться и завтра наверняка будет маяться похмельем.

— Сейчас я вам всю цепочку разложу. Уф, в башке туман… — Фрида, несмотря на общую богемность пьющая редко и пьянеющая быстро, с каждой минутой теряла подчеркнуто стильную речь, жаргонизмы выползали из своих мышиных норок все отважнее. — Все равно… Почему женщинам нравятся мягкие игрушки? Так, Кать, не дергайся, вопрос ри-то-рический. Потому, что они миленькие, потому, что пока они в магазине, они как бы бесхозные и их жалко. Так? А теперь представьте себе, что игрушка очень красивая, мех блестящий, мордаха симпатичная, здорово, да?

— Ну, — почувствовав подвох, насторожилась пьяненькая Катька.

— А теперь ма-аленькиая метаморфоза: положим, игрушка сделана из натурального меха…

— Класс! — повелась на провокацию Катька. — Только дорого, наверное, медвежонок как самолет будет стоить!

— Не перебивай, ты не в мэрии! — строго оборвала Катьку Фрида. — Пойдем дальше: игрушка не абстрактная, а конкретная…

— Это как? — вконец запуталась Инночка.

— Ну, цельную шкурку, например, зайца аккуратно набивают… Чем их там набивают?

— Антисанитария! — икнула Томка — Мик-ик-ропаразиты, клещи…

— А чем тогда такое чучело отличается от трупа животного? В трупе, между прочим, хоть мясо есть. Он тоже блестящий, и мордаха симпатичная. С одной стороны — жалкий, бесхозный, с другой — никуда не убежишь, люби его, он твой!

— Нет, Фрид, это вывернутая какая-то логика, ты не права… — Инночка даже протрезвела слегка. — Всю жизнь я была уверена, что любовь к мягким игрушкам — это сублимация неудавшихся отношений между мужчиной и женщиной.

— Дуры, — очнулась наконец Тамара. — Это призрак детства!

…Через час, уже засыпая, Инночка подумала: если рассказывать кому-нибудь о своих «чувствах», так уж точно не Томке. И не Катьке. Хотя, наверно, психологически — или психиатрически? — подкованная Фридка поставит ей, Инночке, позорный диагноз: острый приступ педофилии… Тьфу, вот же гадость всякая в голову лезет…

Спать, спать, спать, завтра вставать ни свет, ни заря…

Глава 7