Мария Свешникова - Fuck’ты Страница 5

— Ты дралась, сопротивлялась? Я бы точно между ног санитару заехала.

— За что и получила сутки в карцере. Потом ко мне вошел врач и психолог. И после пары часов я поняла, что делать не хрена. Попросила маму привезти плеер и пару книг.

— А что в МГЮА не поступила, не жалеешь? Какие баллы набрала?

— Не знаю, я так и не стала выяснять. Я сочинение писала, бухая в дерьмо.

— Слушай, а что у тебя в крови нашли?

— Не важно. Мне звонить адвокату? — собрав кудрявые каштановые волосы в хвост, она попыталась перевести наш разговор в шутку.

— Все. Молчу. Просто интересно же. Не каждый день любимая сестра — наркоманка.

Я произнесла это с наигранной гордостью. Привет Станиславскому.

— И слава Богу.

Богу слава не нужна. У него и так потрясный PR.

Приехала Настя.

— Только что видела машину Романовича, — сказала она, снимая с себя огромный шарф Louis Vuitton.

Все сегодня под «Кофеманию» одеты. Все жаждут хорошего секса.

Настя была единственным человеком, который был в курсе наших последних замутов. Она видела Алека пару раз в жизни, но, слышав не раз нашу историю, могла вслепую нарисовать фоторобот, составить психологический портрет и отметить галочками на карте Москвы места его обитания.

— Романович? — удивилась сестра, которая думала, что мы уже года два как не общаемся.

— Я его видела, — сверившись с циферблатом на руке Карины, — два часа и три минуты назад…

— Да ладно? — Настя позеленела от желания знать подробности.

— А он все еще с этой, как ее… Ну, эта… Блин.

— Да, он все еще с Жанной.

— А вы с ним что, прости, делаете? — удивленно спросила Карина, которую всегда привлекали особи, появляющиеся в моей постели и на стиральной машине.

Женской дружбы не существует.

— Это просто секс. Ничего личного! — ответила я, залпом допивая свою «Маргариту». — Ваше здоровье.

И тут я задумалась, почему мы постоянно друг от друга скрываем факты? Что может изменить маленькая подробность о случайном сексе или веществе в крови? Неужели эти мимолетные ошибки могут заставить нас перестать уважать друг друга?

В заключение встречи я стала развивать свою новую глупую мысль, которая принесла мне сто евро за десять тысяч знаков и одну фотографию из архива Линды.

— По опросам журнала Elle, мужчины считают самым сексуальным, когда у женщины французский маникюр. И знаете почему? Потому что ноготь овальной формы напоминает прозрачный презерватив после эякуляции и подсознательно ассоциируется с наслаждением.

— А у меня с оргазмами неразрывной цепочкой связан запах старого доброго Armani Aqua di Gio. Не потому, что я давно не испытывала оргазмов, а потому, что память у меня хорошая.

Наш смех был прерван нервным вибрированием Настиного телефона. Интересно, как можно серьезно относиться к аппарату связи, где в режимах есть забавная функция «вибратор», которая периодически заедает. Но мы знаем, что делать — положить в карман джинсов и получать удовольствие от поломок систем и сбоев вызова.

Настя помрачнела и несколько раз переспрашивала у собеседника: «Это шутка?»

— Бред какой-то, звонит девушка моего брата и говорит, что они с отцом поехали разбираться с ребятами из класса, которые с оружием. Чушь.

— Да ладно? Где?

— Во дворах Плющихи. Алина плачет.

Настя вскочила, положив тысячу рублей под пепельницу. Мы решили поехать с ней, какой бы злой шуткой все это ни оказалось, сейчас ей страшно. Мне тоже было не по себе.

Ее брат учился в моей первой школе на «Парке культуры». Я до сих пор помнила имена всех учителей, и иногда, оказываясь неподалеку, проходилась по школьному двору — вспоминала, как в первом классе мы верили, что за электроблоком живет Мумия.

Сейчас все стало по-другому — ученики редко ездят на метро, и предметы понтов у них — кто на какой машине приезжает и у кого криминальнее водитель. Настин брат ездил в школу последние полгода на CLS[3]. Это круто, поверьте.

Мы выбежали на Большую Никитскую. Настя, в отличие от своего брата, передвигалась на своих двоих, иногда ногах, иногда бровях, иногда — на своих мужчинах. Ее свободный и потому круглосуточный график работы в мужском глянцевом журнале многое объяснял.

— Когда тебе надо куда-то срочно приехать — такси поймать почти невозможно за любую сумму, — прокричала я на ни в чем не повинную девушку в скромном Nissan Micro оранжевого цвета.

Спустя десяток Настиных нервных всхлипов старая белая «Волга» дала задний ход, и мы плюхнулись на заднее сиденье, которое напоминало диван в занюханном клоповнике. Но нам сейчас было не до кожаного салона. Ее телефон звонил снова и снова, девушка брата, рыдая, рассказывала про какие-то деньги, кокаин. И это в восьмом классе?!

— Позвони папе, — посоветовала Карина.

— Трубку не берет, я уже пробовала. Она говорит — это недалеко от церкви, там дом снесли и пустырь небольшой.

Мы подъехали к дворам гематологического центра. Пока Карина расплачивалась, мы с Настей бежали по лужам, между забором и старым желтым двухэтажным зданием, толком не понимая, куда именно — но ноги вели сами. Послышался визг машин, на Пироговку вылетело несколько тонированных четырехколесных ангелов смерти. Было уже поздно. Отец и сын лежали в грязи, крови и жиже, уцелел только охранник, который держался за простреленное плечо и прикрывался дверью машины. Это был первый факт насильственной смерти в моей жизни. Так вот — смерть теперь будет вечно пахнуть дождем, осенью и ванильными сигаретами. Настя ледяными и жесткими пальцами набрала 112 и сообщила о случившемся. На земле цвета сентября были следы от шин. На грязи — тела. А на небе много-много птиц, которые летят куда-то на юг, подальше отсюда. В руках Настиного брата «Оса». А внутри — семнадцать пуль Иж-71.

Рядом все так же текла жизнь, ничего не нарушилось — с такой же скоростью бежало время, такими же траекториями ходили люди, прохожие, в двух метрах от чужого горя.

— Что ты там так долго копаешься? — рявкнул сопящий мужчина на своего сына.

— Задумался на минутку… Пап, а почему птицы улетают от нас?

— Им холодно!

— Мне тоже холодно!

— Будешь долго копаться — вымрешь, как мамонт.

Холод — вот он, убийца, от морозца на сердце есть только одно лекарство — воспоминания.

Строгий отец взял сына за верх серого пальто и потащил в машину, кряхтя себе под нос, сплевывая накопившуюся за гнев слюну вправо и жалобно потирая отросшую щетину левой рукой.

Вот он — мужчина «Мальборо». Добродушный такой — подавленный властью матери, отсутствием отца, неумением строить семью и быт, он пытается вырастить сына. Забивая молотком в грязный асфальт. Какие прекрасные птицы!

Какие долгие пути молчания, когда каждое утро просыпаешься и ищешь, ищешь слова, трешь камнем о камень в надежде получить огонь, а пальцы на ногах, промокшие в слезах, замерзают, и вот — ты уже не больше, чем мамонт под покровом льда. Чудесные были мамонты, наверное, потому что были. Чудесная Настина семья.

А моя существует. Формально. Есть ничего не стоящие факты: регистрация брака, свидетельство, прописки и телефонные номера в базе МГТС.

Но я не помню совместных завтраков и пледов — вместо мамы меня кормили соседние рестораны, а папа с годами все больше походил на банкомат. Он считал, что безграничная свобода скорее сделает из меня человека, чем тепло и забота. Такие глупости его органайзер не предусматривал.

А за мной с самого детства следит холод. Ему нравится наблюдать.

И тихо посмеиваться. Во власти отчуждения. Под натиском промозглых ветров.

Я сидела дома у Насти и периодически вызывала скорую для ее матери. Тетя Элла была самой нежной и заботливой женщиной на земле, из-за таких хотелось создавать семью. С их квартирой у меня всегда была фатальная совместимость — засыпая в тепле, я просыпалась в добре. Это был идеальный дом, но, похоже, нет ничего идеального в этом мире.

Оказалось, основной причиной разборок была сумма тысячи в две долларов, на которую спорили юные правонарушители, воруя ежедневно по несколько купюр из сейфа. Говорят, свобода — это деньги. Это очередная гнусная ложь.

Леша, Настин брат, должен был по условиям спора пронести в ночной клуб настоящую гранату, но заменил ее муляжом и должен был расплатиться. Он решил отстаивать свою правоту, говоря о том, что «настоящая она была или нет — секьюрити так бы сразу не разобрались, однако он прошел». Когда после третьего предупреждения он не изменил точку зрения, они взяли Алину, его девушку, учащуюся в восьмом классе, и выкинули за тридцать километров от МКАДа без туфель и телефона, она изрезала ноги в кровь. Пьяные менты приняли Алину за проститутку, лапали полночи на заднем сиденье, дочь депутата Государственной Думы. Настин брат, воспитанный в высшем понимании рыцарства, пошел просить помощи у отца, но тот не понял всю серьезность ситуации, посмеялся и шутки ради поехал играть в войну. Такие теперь игры.