Фланнери О'Коннор - Мудрая кровь Страница 5

Слепой медленно продвигался вперед, приговаривая на ходу:

— Помогите слепому проповеднику. Если не хотите покаяться, дайте мне монетку. Я найду ей применение не хуже, чем вы. Помогите слепому безработному проповеднику. Вы ведь хотите, чтобы я побирался, а не проповедовал. Дайте мне монетку, если не хотите покаяться.

Публика, которой и так было немного, стала расходиться. Заметив это, торговец перегнулся через столик.

— Эй, ты! — крикнул он слепому. — Ты чего это делаешь? Какого хрена разгоняешь моих покупателей?

Слепой не обратил на него ни малейшего внимания. Он шел, гремя кружкой, а девочка продолжала раздавать брошюры. Слепой обошел Еноха Эмери и направился к Хейзу, постукивая перед собой палочкой. Хейз присмотрелся к нему и понял, что линии на его лице не нарисованы — это были шрамы.

— Какого черта ты тут делаешь? — вопил торговец.— Я собрал людей, а ты чего суешься?

Девочка протянула брошюру Хейзу, и он схватил ее. На обложке значилось: «ИИСУС ПРИЗЫВАЕТ ТЕБЯ».

— Да кто вы такие, черт подери? — не унимался торговец.

Девочка подошла к нему и протянула брошюру. Он посмотрел на нее с отвращением, а потом обежал столик, опрокинув ведерко с картошкой.

— Чертовы христианские фанатики, — закричал он, выискивая глазами слепого. Вокруг, надеясь на скандал, уже собрались зеваки. — Чертовы коммунисты, иностранцы! — надрывался торговец. — Это я тут собрал людей! — Он остановился, только сейчас заметив, что окружен толпой.

— Подходите по одному, всем достанется, не напирайте, шесть очищенных картошек первому, кто ее купит. — Он спокойно вернулся за столик и стал показывать коробки с картофелечистками. — Подходите, всем достанется. Не надо толпиться.

Хейз не стал открывать брошюру. Он еще раз посмотрел на обложку и разорвал брошюру пополам. Потом сложил куски вместе и снова разорвал. Он складывал обрывки и рвал до тех пор, пока брошюра не превратилась в пригоршню конфетти. Он разжал кулак, бумажки посыпались на

землю. Затем, поднял голову: девочка стояла неподалеку и наблюдала за ним. Ее рот был приоткрыт, глаза впились в него, точно два осколка зеленого стекла: Через плечо у нее висел белый джутовый мешок. Хейз нахмурился и принялся вытирать влажные ладони о брюки.

— Я все видела,— сказала она, быстро подошла к слепому, опять остановившемуся возле столика, повернулась и уставилась на Хейза. Толпа уже почти разошлась.

Торговец перегнулся через стол и сказал слепому:

— Эй, опять ты тут. Снова хочешь втереться?

— Послушайте, — заныл Енох Эмери, — у меня только доллар и шестнадцать центов, но я…

— Да, — сказал торговец. — Но меня не проведешь. Продал восемь машинок, продал…

— Дайте мне одну,— девочка показала на картофелечистку. Торговец хмыкнул.

Она развернула носовой платок и из завязанного уголка достала две пятидесятицентовые монеты.

— Дайте мне машинку. — Она протянула деньги. Торговец скривился, взглянув на монеты.

— Полтора доллара, сестренка.

Она быстро отдернула руку и бросила взгляд на Хейзела Моутса, словно опасаясь, что тот кинется на нее. Слепой двинулся прочь. Девочка еще раз взглянула на Хейза и пошла за слепым. Хейз тоже тронулся с места.

— Послушайте, — сказал Енох Эмери, — у меня только доллар шестнадцать центов, но я хочу купить эту штуку…

— Оставь их себе, — сказал торговец, снимая ведерко со столика. — У меня тут не распродажа.

Слепой уходил по улице. Хейз смотрел ему вслед, то вытаскивая руки из карманов, то засовывая, словно они двигались сами по себе. Затем внезапно сунул торговцу два доллара, схватил со столика коробку и бросился по улице. И тут же заметил, что сбоку пыхтит Енох Эмери.

— Да у тебя никак куча денег, — сказал Енох. Девочка поравнялась со слепым и взяла его под руку.

Они опередили Хейза на квартал. Хейз убавил шаг и обернулся к Еноху Эмери. Енох был в изжелта-белом костюме, белой рубашке с розовым отливом и ярко-зеленом галстуке. Он улыбался. Он был похож на верного охотничьего пса, страдающего чесоткой.

— Давно ты здесь? — поинтересовался он.

— Второй день, — буркнул Хейз.

— А я уже два месяца, — сообщил Енох. — Я на муниципальной службе. А ты?

— Не работаю, — ответил Хейз.

— Это очень плохо, — сказал Енох. — Я-то на муниципальной службе. — Он прибавил шагу, чтобы не отставать от Хейза. — Мне восемнадцать лет, в этом городе я всего два месяца, а уже на муниципальной службе.

— Вот и чудно. — Хейз сдвинул шляпу набок, на ту сторону, где шел Енох, и зашагал быстрее. Слепой впереди стал потешно кланяться направо и налево.

— Я не расслышал, как тебя зовут, — сказал Енох. Хейз ответил.

— Ты их будто преследуешь, эту деревенщину, — заметил Енох. — Занимаешься божьими делами?

— Нет.

— И я тоже не особенно, — согласился Енох. — Я ходил в Родмилскую Библейскую Академию для мальчиков — целый месяц ходил. Меня туда эта баба послала, она выцыганила меня у папаши. Баба из социальной службы. Целый месяц — сплошной Иисус, я чуть не свихнулся.

Хейз дошел до конца квартала, Енох не отставал от него, пыхтя и болтая. Когда Хейз стал переходить улицу, Енох заорал:

— Не видишь, какой горит свет? Это значит, что ты должен подождать!

Засвистел полицейский, машина загудела и резко остановилась. Хейз перешел улицу, не спуская глаз со слепого. Полицейский продолжал свистеть. Он догнал Хейза и остановил. У полицейского было худое лицо и овальные желтоватые глаза.

— Ты не знаешь, зачем висит вон та маленькая штучка? — Он показал на светофор над перекрестком.

— Я не заметил, — сказал Хейз.

Полицейский молча оглядел его. Остановились несколько прохожих.

— Может, ты думал, что красный свет — для белых, а зеленый — для черномазых?

— Да, так я и думал, — сказал Хейз. — Уберите руку. Полицейский отошел на шаг:

— Расскажи всем своим друзья про эти огни. Красный — чтобы стоять, зеленый — идти; мужчины и женщины, белые и черномазые — все идут по одному сигналу. Расскажи это всем своим друзьям, чтоб они знали, что делать, когда приедут в город.

Прохожие смеялись.

— Я буду за ним присматривать.— К полицейскому протиснулся Енох Эмери. — Он здесь всего второй день, я буду за ним присматривать.

— А сам-то ты давно здесь? — спросил полицейский.

— Я здесь родился и вырос, — сказал Енох. — Это моя родина. Так что я за ним присмотрю. Эй, — обратился он к Хейзу, — подожди меня. — Он протащил Хейза через толпу. — Кажется, мне удалось тебя спасти.

— Очень благодарен, — ответил Хейз.

— Пустяки, — сказал Енох. — Пошли в «Уоллгринз», выпьем содовой? Жаль, ночные клубы еще закрыты.

— Не люблю такие заведения, — сказал Хейз. — Всего хорошего.

— Ничего, — сказал Енох, — я пройдусь еще, составлю тебе компанию. — Он посмотрел на слепого с девочкой впереди. — Неохота на ночь глядя общаться со всякой деревенщиной, особенно со святошами. Я их много повидал на своем веку. Эта баба из социальной помощи, что выцыганила меня у папаши, только и знала, что молиться. Мы с папашей ездили, пилили дрова, остановились раз у Бунвиля, тут эта баба и подвалила. — Он поймал полу пиджака Хейза. — Единственное, что мне не нравится в Толкинхеме — здесь слишком много людей на улицах. И все будто так и норовят сшибить тебя с ног; да, так вот она заявилась, и я понял, что ей приглянулся. Мне было двенадцать, и я умел неплохо петь всякие гимны — выучился у черномазого. Так вот, она заявилась, я ей приглянулся, она выцыганила меня у папаши и забрала в Бунвиль. У нее был кирпичный дом, но она только и трындела про Иисуса. — Тут его толкнул прохожий, коротышка в мешковатом выцветшем комбинезоне.

— Гляди, куда прешь! — рявкнул Енох. Коротышка остановился, возмущенно воздел руки, гадкая гримаса исказила его лицо.

— Да как ты смеешь?.. — зарычал он.

— Вот видишь,— сказал Енох, догоняя Хейза,— все только и мечтают сшибить тебя с ног. Никогда не бывал в таком диком месте. Даже у этой бабы. Я прожил у нее два месяца, — продолжал он, — а осенью она послала меня в Родмилскую Библейскую Академию для мальчиков, и я поначалу решил, что там будет полегче. С этой бабой жить было невозможно — не такая уж старая, думаю, лет сорок или около того, — но рожа жуть какая. Носила такие коричневые очки, а волосенки редкие, точно ей плеснули говяжьей подливкой на череп. Я думал, в этой академии будет полегче. Я сбежал от нее раз, но она меня поймала, и вышло, что у нее были на меня бумаги, и она могла послать меня в исправительный дом, если я не буду с ней жить, — так что я даже обрадовался, что попал в эту академию. Ты был когда-нибудь в академии?

Казалось, Хейз не расслышал вопроса.

— Ну, черта с два там было лучше, — продолжал Енох.— Боже мой, как мне там было худо. Я сбежал оттуда через месяц, но она меня все равно поймала. И все-таки я от нее свалил. — Он выдержал паузу. — Хочешь знать как? — Он подождал чуть-чуть и продолжил: — Я напугал ее до чертиков, вот как! Я уж все перепробовал. Даже молился. Просил: Иисус, подскажи, как избавиться от этой бабы, но так, чтобы не убивать ее и не попасть в исправительный дом; но хрена с два он мне помог. И вот однажды я встал с утра пораньше и вошел в ее комнату без штанов, содрал с нее простыню — и тут ее кондрашка хватила. После этого я вернулся к папаше, и мы больше никогда эту бабу не видели. Ну у тебя и челюсть, ходуном ходит, — заметил он, глядя сбоку на Хейза. — И не засмеялся ни разу. Может, у тебя и денег никаких нету?