Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют Страница 5

Он слегка пожал плечами. Расскажешь, подумала она, всему своё время… А у неё папа – начальник цеха почтового ящика (почтовыми ящиками называли предприятия, которые по соображениям секретности обозначали лишь как почтовые абоненты). Мама – врач-косметолог.

– Я одна у родителей…

Продолжим о себе, переход не очень плавный, но сойдёт: блузка на ней – чуть повернуться – носит название индийской, а укороченные шальвары – творение её собственной фантазии.

– А для тебя я придумала бы что-то военного стиля: свободные брюки цвета майского неба, того же цвета приталенную рубашку с чёрными прострочками, с розовой окантовкой кармашков и погончиков…

«Свободные брюки» – он увидел, куда она смотрит, и тут же повернулся к ней спиной, снял крышку с кастрюли, будто это срочно понадобилось.

– Поможешь отнести тарелки? – повернул к ней голову.

Алик глядела с улыбчивым вызовом, обхватив себя за красиво оголённые предплечья. Он подождал, когда она возьмёт стопку тарелок, и пошёл за нею в столовую накрывать на стол.

8

Алик не бывала за столом со слепыми и была впечатлена тем, как управляется профессор, как безошибочно находит вилку, нож, рюмку... Моментами ей казалось даже, что он видит.

Заправив салфетку, он поднял стопку, налитую ему Виктором:

– Нашему другу нельзя – он будет за рулём, а вы, Альхен, должны хлопнуть «ерофеича»!

Она не слыхала названия и обогатилась сведением: не бывающая в продаже «посольская» водка, настоянная на мяте, померанцевых орехах и других штуках, и есть «ерофеич».

Алик в компаниях не отказывалась от сухого вина, ей нравилось крымское шампанское, довелось попробовать и водку, отчего сейчас к ней никак не тянуло. Но чтобы угодить профессору, она торопливо чокнулась с ним и с трогательной смелостью «хлопнула» полрюмки.

Он аппетитно поглощал солянку и говорил:

– Жаль, осень на носу. Был бы апрель, я угостил бы вас весенним лесным вином. Уверен – не пробовали. Оно приготавливается из берёзового сока. А-аа, ка-а-кой у него запах! Я чувствую ваши флюиды, Альхен, и слышу аромат лесного вина. Благодаря ему я вижувас! – обратив к ней лицо, он выделил слово «вижу», и она чуть не поверила, что этот человек в тёмных очках зряч.

– Женское очарование есть творческая миссия, – произнёс проникновенно, – оно побуждает лучших из мужчин стремиться к тому, чтобы их выбирали создания, пахнущие лесным вином. Стремиться – значит творить свою личность. Преодолевая препятствия, делаться сложнее, глубже, тоньше. За тем и посылаются в жизнь мужчины, наделённые талантами: чтобы бороться за прелестную женщину, сдавая экзамены. Раскрывай то, что заложено в тебе, и набирай баллы. Чем больше их, тем интереснее личность, которую ты творишь. Максимум баллов к уходу из жизни – вот ответ на извечный вопрос о её смысле.

Девушка восприняла сказанное как блестяще закрученный комплимент, она подобного не слыхала. Взгляд на Виктора – занят своей тарелкой или делает вид. Алик сказала:

– А люди живут и ничего этого не думают… и хотят не препятствий, а тепла, гармонии.

Профессор выпил рюмку и нашёл вилкой малосольный огурчик.

– Гармонии… поэтичное выражение… – он вдруг словно отстранился от разговора, и Алик рискнула тронуть поводья:

– У вас столько поэзии собрано… Гумилёв…

Лонгин Антонович издал одобрительное «угу». Иногда он просит Виктора почитать ему Гумилёва.

– И сейчас, Альхен, Виктор мог бы прочесть, если бы помнил наизусть:

Да, я знаю – я Вам не пара,Я пришёл из другой страны,И мне нравится не гитара,А дикарский напев зурны…

Алик обласкала молодого человека глазами: обожаю восточное! это мой стиль, я бы станцевала под зурну и бубен!.. Прелестно! – подхватил профессор: имейте в виду, я вам прочёл сейчас о Викторе. А теперь представьте, Альхен, вы с ним… дружите. И представьте – у нас разрешены поединки. Какой-то наглец сказал что-то, бросающее на вас тень. Виктор вызовет его? Встанет под его пулю? Пусть всего этого нет, но – сможете вы жить с Виктором в гармонии, не зная ответа на вопрос?

Она при словах «жить с Виктором» ощутила жар на лице, слабо улыбнулась:

– Но ведь этого действительно нет… – миг-другой думала: «Неужели не встанет?»

Профессор ждал. Она сказала чуть слышно:

– Для меня не было бы вопроса.

– Спасибо, – произнёс, не глядя на неё, парень, поднялся, чтобы переменить блюда, и вдруг обратился к Лонгину Антоновичу: – Пока меня не будет, вы Бальмонта почитайте.

Профессор, казалось, вперил в малого взгляд сквозь очки.

– Боюсь, я ничего не помню…

– А вот это… – начал Виктор и с наигранной театральностью выдал:

Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,Из сочных гроздий венки свивать.Хочу упиться роскошным телом…

Алик замерла в ощущении скандала, но молодой человек замолчал и вышел. Лонгин Антонович благодушно гмыкнул и ничего не сказал. Молчала и гостья – чувствуя гнёт каких-то трений, каких-то счётов.

Когда вернулся Виктор с подносом, хозяин застолья сказал с безоблачной заботливостью:

– Альхен, вам должен прийтись заливной судак! Нравится с лимонным соком? Виктор, будь добр – полей. А я, с вашего позволения, ещё чуточку «ерофеича»…

Принялись за судака. Профессор заговорил, словно припоминая: да… о чём бишь я хотел? Вот… Ему рассказали о случае, разбиравшемся в суде. Муж и жена возвращались из поездки, ночью шли с вокзала домой по глухому месту. На них напали два хулигана. Муж убежал. Они схватили женщину, та в крик. Подбежал прохожий, крепкий мужик, стал её отбивать и подвернувшимся под руку кирпичом двинул одного из хулиганов по хребту. Сделал инвалидом. И попал под суд. Женщина была свидетелем. Между прочим, её спросили: как она смотрит на то, что муж убежал? Оказалось, нормально смотрит: правильно сделал. Не убеги он, его могли бы ударить кирпичом и сделать инвалидом. А стукни он – то был бы под судом.

– Прохожего осудили, хотя и условно, – с расстановкой проговорил профессор. – А как ему помотали нервы!

Лонгин Антонович ждал, что скажет Алик, но она посчитала – разве же и так не понятно? она всей душой за прохожего!

Повисшую на несколько секунд тишину вновь оборвал густой баритон хозяина:

– Я рассказал о паре людей, которые, как вы, Альхен, выразились, не думают, а хотят тепла и гармонии. Они и живут в гармонии, неисчислимые массы простых людей. Это удобно тем, кто, может, и непрост, но о себе знает: добровольно он под пулю не встанет. Эти знающие укрепили мнение, будто дуэли глупы, смешны. Как удалось трусам навязать всем такую гадость? Благодаря несчётным, живущим в гармонии!

Он сказал вдруг потеплевшим до ласковости голосом:

– Что-то мы замолчали…

Девушка меж тем открыла невероятную для себя важность в услышанном: ради неё встанет под выстрел Боб? Дэн? Данков? Гаплов? Взглянула на Виктора: не поспешила она со своим заверением о нём? Заговорила с тихим напряжением:

– Я не хочу, чтобы тот, кого… кто мне нравится… чтобы его убили. Поэтому я рада, что дуэлей нет. – Она тряхнула головой, отчего метнулись змейками её пряди цвета южного солнца. – Но… но мне не надо, чтобы он побоялся вызвать того, кто меня оскорбит.

Профессор проговорил с добродушной подковыркой:

– А ведь одно исключает другое… какая уж гармония?.. – покачал головой и вдруг произнёс другим тоном: – Скажите, Альхен, эта женщина ничтожна?

В Алике забродило что-то горькое и сильное, она не скрыла страстности:

– Но вы не можете знать, чтопереживает та женщина – сравнивая мужа и другого… того подбежавшего человека!

Виктор, с ленцой ковырявшийся в тарелке, живо заметил:

– Женская психология! Свои тонкости.

Лонгин Антонович в рассеянной задумчивости сказал:

– Она не могла не сравнить… Альхен, вы замечательно поправили меня, – Ну да, – продолжил он, – от сравнений бывает больно. Чем лечиться? Не забывать войну.

«О, Боже… – девушку облило тоской, – съехали!» Он, разумеется, воевал, и потянется рассказ… На войне были оба её деда, заслужили ордена, медали, один особенно охотно рассказывал, как поднимал роту в атаку, шёл грудью на… как правильно-то – дот? дзот?

Профессор проговорил с едва заметным лукавством:

– Война, о которой я, хм… это осмысленная повседневность…

Алика прохватил острый сквознячок недосказанности, она ждала продолжения. Вдруг Виктор обратился к хозяину:

– А почему вы никогда не рассказываете о той войне? Вы как-то сказали – были в партизанах…

Вопрос окрашивала вкрадчивость, близость некоего намёка. Девушка почувствовала невнятную тревогу. Парень с неотступной настойчивостью ждал ответа. Не выдержав, добавил:

– Вы… убивали?

Лонгин Антонович с осторожностью повёл пальцами по столу, нащупал нож, приподнял его, говоря с фальшивой игривостью: