Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 5

— Так почти всегда и бывает, — кивнула Офелия. Взяв раковины, она повернула к дому. Пип шла рядом с ней. Офелия даже не поцеловала дочь, она забыла об этом. Но Пип уже ничего и не ждала от матери. Мать жила будто в своей собственной раковине. Мать, которую она знала и любила одиннадцать лет, исчезла, а женщина, занявшая ее место, хоть и походила на нее как две капли воды, слишком мало напоминала живого человека. Такое впечатление, что злой волшебник, похитив Офелию, заменил ее роботом. Она ходила и разговаривала, как человек, но глаза ее оставались пустыми, как у робота. И хотя внешне мать оставалась такой, как всегда, но Пип чувствовала, что все в ней изменилось. Обе они понимали, что выхода не было. Пип примирилась с этим, ведь надо как-то жить дальше. Она делала вид, что ничего не замечает.

Для ребенка ее возраста за последние девять месяцев Пип очень повзрослела. В свои одиннадцать лет она стала намного умнее и проницательнее, чем ее сверстницы. К тому же она интуитивно верно судила о людях, в особенности когда речь шла о ее матери.

— Ты проголодалась? — спросила Офелия, и в глазах ее снова мелькнуло беспокойство.

Приготовление ужина превратилось для нее в пытку; при одной только мысли об этом ей казалось, что она умирает. Мучительнее, чем стоять у плиты, оставалась только необходимость есть. Есть ей не хотелось вообще — Офелия практически забыла, что такое голод. За девять месяцев мать с дочерью сильно похудели; совместные ужины, когда ни та ни другая не могли заставить себя проглотить хотя бы кусок, сводили с ума обеих.

— Пока нет. Хочешь, я сделаю на вечер пиццу? — предложила Пип.

Когда-то они обе обожали пиццу. Но теперь Офелия, казалось, даже не замечала, что пиццу почти целиком съедает Пип.

— Может быть, — рассеянно ответила Офелия. — Если хочешь, я могу приготовить что-нибудь еще…

Все последние дни они каждый вечер ели на ужин пиццу. Морозилка была завалена ею. Но ради чего возиться с готовкой, если есть все равно не хочется? Так уж лучше пусть будет пицца — ее по крайней мере готовить несложно.

— Я еще не хочу есть, — равнодушно отозвалась Пип.

Разговор такого типа с завидной регулярностью происходил каждый вечер. Иной раз Офелия все-таки жарила цыпленка или делала салат, но еда оставалась почти нетронутой, ведь им обеим приходилось заставлять себя есть. В результате Пип питалась бутербродами с арахисовым маслом да еще пиццей. А сама Офелия почти ничего не ела.

Поднявшись в спальню, Офелия прилегла. Пип тоже отправилась к себе. Поставив портрет Мусса на столик у постели, она прислонила плотный картон к ночнику и снова залюбовалась рисунком. И тут же вспомнила о Мэтью. Скорее бы наступил вторник — тогда бы она снова увидела его! Мэтью ей понравился. А уж после того как он поправил ее рисунок, Пип просто влюбилась в него. Да и рисунок теперь совсем не узнать — на нем Мусс выглядел в точности как настоящий пес, а не какая-то чудовищная помесь собаки и кролика, как было до сих пор. Да, наверное, Мэтью — настоящий художник.

Стало уже совсем темно, когда Пип внезапно проскользнула в спальню к матери. Она пришла, чтобы позвать ее ужинать, но обнаружила, что Офелия уже крепко спит. Она лежала так тихо, что на мгновение Пип не на шутку перепугалась. Она наклонилась над матерью и только тогда услышала ее дыхание. Вздохнув, Пип укрыла ее одеялом, лежавшим в изножье постели. Офелия вечно мерзла — может быть, из-за того, что за последние месяцы совсем исхудала, а может, из-за горя. Теперь она почти постоянно спала.

Пип на цыпочках вернулась на кухню, открыла морозилку и принялась задумчиво разглядывать ее содержимое. Сегодня ей вдруг почему-то не захотелось делать пиццу. Впрочем, в любом случае больше одного куска ей все равно не осилить. Вместо пиццы она сделала себе бутерброд с арахисовым маслом и уселась с ним перед телевизором. Мусс устроился у ее ног. После их долгой прогулки по берегу пес устал. Он мирно похрапывал на ковре и проснулся, только когда Пип, выключив везде свет, поднялась, чтобы отправиться в спальню. Почистив на ночь зубы, девочка влезла в пижаму, забралась в постель и потушила свет. Ей снова вспомнился Мэтью Боулз. Пип старалась не думать о том, насколько изменилась ее жизнь за последнее время. Не прошло и нескольких минут, как девочка провалилась в сон. А Офелия обычно спала мертвым сном до самого утра.

Глава 3

В среду выдался один из тех жарких, солнечных дней, которыми лето нечасто балует Сейф-Харбор и которых все его обитатели ждут, чтобы всласть понежиться на песке. Когда Пип проснулась и прямо в пижаме, босиком прошлепала на кухню, солнце уже припекало вовсю. Офелия сидела за столом, держа в руках чашку кофе, и вид у нее был измученный. Стояло раннее утро, но она все равно чувствовала себя усталой.

Так теперь было всегда — стоило Офелии открыть глаза, как действительность тугой удавкой захлестывала ей горло. Только самое первое мгновение, пока еще не успевали нахлынуть воспоминания, она оставалась безмятежно-счастливой, но такое состояние длилось недолго, и Офелия вновь погружалась в пучину тоски. В измученном мозгу вспыхивало неясное воспоминание о какой-то страшной трагедии… а потом снова все заволакивала пелена. К тому времени как она сползала с постели, Офелия чувствовала себя как выжатый лимон. По утрам, как правило, всегда приходилось особенно тяжело.

— Хорошо спала? — вежливо поинтересовалась Пип, налив себе апельсинового сока и сунув ломтик хлеба в тостер. Сделать еще один тост для матери ей и в голову не пришло. Она отлично знала, что та откажется — мать вообще редко что-то ела, а уж за завтраком тем более.

Офелия не ответила. Говорить было не о чем.

— Прости, что уснула. Ты поужинала? — В глазах ее снова метнулась тревога.

Офелия сознавала, как мало внимания она уделяет дочери, но была бессильна что-либо изменить. Ей на мгновение стало стыдно, но потом Офелия опять впала в привычное оцепенение. Пип молча кивнула. Ей даже нравилось готовить себе ужин. Впрочем, теперь это случалось все чаще и чаще, чуть ли не всегда. Жевать бутерброд перед телевизором предпочтительнее, чем пропихивать в себя кусок за куском в гробовом молчании. Зимой все-таки легче: школа, уроки и все такое — отличный предлог, чтобы поскорее удрать из-за стола.

Ломтик хлеба с громким хлопком выпрыгнул из тостера. Подхватив его, Пип намазала хлеб маслом и поспешно сжевала, решив, что обойдется без тарелки. Да и зачем она, решила Пип, если крошки все равно подберет Мусс? Не пес, а пылесос, хмыкнула она.

Покончив с завтраком, она вышла на веранду и уселась в шезлонг. Через пару минут к ней присоединилась Офелия.

— Андреа предупредила, что приедет вместе с малышом.

Личико Пип просияло от радости. Она души не чаяла в Уилли. Сынишке Андреа было три месяца, и он выглядел живым крохотным символом мужества и независимости своей матери. Андреа было сорок четыре, когда она, придя к мысли, что уже никогда не встретит своего принца, махнула рукой на все мечты о семейной жизни и благодаря искусственному осеменению родила сына — очаровательного темноволосого малыша с голубыми глазами. Его крестной матерью была Офелия, так же как в свое время Андреа — крестной матерью Пип.

Они с Андреа стали подругами еще восемнадцать лет назад, когда Офелия вместе с мужем впервые приехала в Калифорнию из Кеймбриджа, штат Массачусетс. Они прожили там два года, пока Тед учился в Гарварде. Уже тогда никто не сомневался, что его ждет слава. Блестяще одаренный, стеснительный и немного нескладный, неразговорчивый, в глубине души он оставался мягким и очень добрым человеком. Жизнь немало побила его, и со временем Тед ожесточился. Им с Офелией пришлось пережить нелегкие времена, они не раз сидели без денег. Однако в последние пять лет счастье наконец повернулось к ним лицом. Два последних изобретения Теда получили всеобщее признание, и дела его пошли на лад. Однако удары судьбы оставили на нем свой след, и Тед уже не был прежним открытым и мягким человеком.

Он, как и раньше, любил Офелию и был привязан к семье, и оба это знали, но теперь Тед с головой погрузился в работу, забыв обо всем, кроме своих проектов. Вскоре удача вновь улыбнулась ему — тысячи больших и малых его изобретений в области энергетики запатентовали и вскоре продали. Слава, деньги, всеобщее признание посыпались как из рога изобилия. Тед стал одним из тех, кому посчастливилось отыскать клад на другом конце радуги, вот только о самой радуге он забыл, пока искал свое золото. Теперь для него не существовало ничего, кроме его работы, она заменила ему весь мир, где уже не оставалось места ни для жены, ни для детей.

Словом, Тед обладал всеми пороками гения. Но Офелия по-прежнему любила его. Со всеми его достоинствами и недостатками Тед оставался для нее единственным мужчиной в целом мире, их обоих тянуло друг к другу. В один прекрасный день она сказала Андреа: