Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде Страница 5

— Так что случилось? — словно издалека донесся голос Бруно. — Вы смогли бы сказать мне? Мне это интересно.

Стив случился… Гай взял свой стакан с виски. Он вспомнил тот полдень в Чикаго, картинку, ограниченную дверным проемом — словно черно-белую фотографию. Это был полдень, не похожий ни на какой другой полдень, когда он застал их в квартире. Полдень со своим особенным цветом, привкусом и звуком, своим собственным миром, как на страшной картине-миниатюре. Это осталось, как запоминающаяся дата истории. Или это событие вообще всегда следовало за ним? По крайней мере теперь оно с ним, отчетливое, как никогда. И хуже всего то, что он чувствовал потребность сказать всё Бруно — незнакомцу, который будет слушать его, сочувствовать ему, а потом всё забудет. Мысль рассказать Бруно понравилась ему. Бруно во всех отношениях отнюдь не обычный незнакомец в этом поезде. Он вполне груб и развращен сам, чтобы оценить историю наподобие этой — о его первой любви. Что касается Стива, то он был последней каплей. Он был не первой ее изменой. В тот полдень в нем взорвалась гордость двадцатишестилетнего мужчины. Себе он пересказывал эту историю тысячу раз, историю классическую, драматическую. А его глупость лишь добавляла этой истории юмора.

— Я ожидал от нее слишком много, — начал Гай как ни в чем не бывало, — без какого бы то ни было права на это. Ей нравилось внимание. Она, вероятно, будет заводить романы всю жизнь независимо от того, с кем она будет.

— Ясно, это вечный тип выпускницы школы. — Бруно взмахнул при этом рукой. — Она даже притворяться не может, что принадлежит одному парню.

Гай взглянул на Бруно. Когда-то Мириам все-таки принадлежала одному.

Внезапно он оставил свою идею рассказать всё Бруно, ему и так стало стыдно, что он уже начал это делать. Но Бруно, казалось, и не заметил, начал Гай рассказывать или нет. Тяжело опустив голову, он водил спичкой по соусу в тарелке. Губы обвисли и в профиль придавали ему старческий вид. И весь этот вид говорил, что слушать Гая для Бруно — ниже его достоинства.

— Такие женщины притягивают мужчин, — пробормотал Бруно, — как помои мух.

Вторая глава

Шок, произведенный словами Бруно, отвлек Гая от мыслей о себе.

— У вас у самого был неприятный опыт, — заметил Гай, хотя трудно было представить, чтобы у Бруно были неприятности от женщин.

— У моего отца была такая. Тоже рыжая. Звали Карлотта. — Бруно поднял голову, его лицо исказилось ненавистью к отцу. — Здорово, да? Такие, как мой отец, держат их у себя на работе.

Карлотта. Теперь Гаю показалось, что он понимает, откуда у Бруно такое презрение к Мириам. Возможно, в этом ключ к личности Бруно, разгадка его ненависти к отцу, его замедленного взросления.

— Есть два вида мужчин!.. — загремел было Бруно, но осекся.

Гай увидел себя в узком зеркале не стене. Глаза у него были испуганными, как ему показалось, лицо хмурым, и он заставил себя расслабиться. В спину ему уперлась клюшка для гольфа. Он коснулся кончиками пальцев ее прохладной лакированной поверхности. Металл в темном дереве клюшки напомнил ему компас на яхте Энн.

— …И, по существу, один вид женщин! — продолжал Бруно. — И вам, и нам. Это с одной стороны. А с другой — просто потаскухи! Вот и делайте ваш выбор!

— А как же женщины вроде вашей матери?

— Такой женщины, как моя мать, я никогда не видел, — решительно заявил Бруно. — Никогда не видел женщины, в которой столько достоинств. Она тоже симпатичная, у нее много друзей-мужчин, но она не таскается с ними.

Наступило молчание. Гай постучал новой сигаретой по часам и увидел, что уже половина одиннадцатого. Еще немного — и пора идти.

— И как вы узнали про свою жену? — Бруно пристально посмотрел на Гая. Гай постарался выиграть время, закуривая сигарету. — Сколько их у нее было?

— Немало. Еще до того, как я все узнал. — И хотя Гай уверял себя, что теперь, признавай он или нет, это уже не имеет никакого значения, его стало смущать неприятное ощущение, будто в нем начинает раскручиваться стремительный водоворот, маленький, но реальный, который он сам раскрутил своими воспоминаниями. Что им движет? Оскорбленная гордость? Ненависть? Или раздражение на самого себя из-за того, что все его былые переживания оказались теперь никчемными? Он решил перевести разговор с себя на другую тему. — Скажите, что вы еще собираетесь сделать до своей смерти?

— Смерти? А кто собрался умирать? Я тут разнюхал, как делать ракетки, которые не ломаются и не трескаются. В один прекрасный день открою дело в Чикаго или Нью-Йорке. Потом, я могу торговать собственными идеями. У меня есть идеи идеальных убийств. — Бруно снова пристально — и, похоже, вызывающе — уставился на Гая.

— Надеюсь вопросы, которые вы мне тут задаете, не являются частью одного из ваших планов. — С этими словами Гай сел.

— Иисусе Христе, я люблю вас, Гай! Правда, люблю!

Печальное лицо Бруно побуждало Гая сказать, что он тоже его любит. Какое одиночество в этих маленьких, измученных глазах!

— И что, все ваши идеи сосредоточены на преступлениях?

— Конечно нет! Просто… Я, например, хочу однажды дать кому-нибудь тысячу долларов. Какому-нибудь нищему. Когда у меня будут свои деньги, я это первым делом сделаю. А вам никогда не хотелось украсть что-нибудь? Или убить кого-нибудь? Было небось, было. У всех это бывает. Вам не кажется, что некоторых людей на войне хлебом не корми, а дай поубивать?

— Нет, — ответил Гай.

Бруно заколебался, но продолжил:

— Они, конечно, никогда не признаются в этом, побоятся! Разве у вас не было в жизни случая, чтобы вам хотелось убрать кое-кого с дороги, а?

— Нет. — «А Стив?» — внезапно вспомнил он. Однажды он подумывал убить его.

Бруно выпрямил спину.

— Наверняка было, я же вижу. Почему вы не хотите признаться?

— Может и было что-то мимолетное, но я ничего не сделал в этом направлении. Я не того рода человек.

— Во-от в чем вы ошибаетесь! Любого рода человек может убить. Обстоятельства, неудержимый темперамент. Иногда нужен самый слабенький толчок, чтобы человек переступил грань. Любой может убить. Даже ваша бабушка. Я это точно знаю!

— Тут я не соглашусь с вами, — произнес Гай.

— Скажу вам, что я тысячу раз приближался к той грани, когда мог убить отца! Вам кого хотелось убить? Любовников вашей жены?

— Одного из них, — тихо пробормотал Гай.

— И как близко вы подошли к делу?

— Вообще не приближался. Просто подумал об этом — и всё.

Он вспомнил бессонные ночи, сотни таких ночей, мысли о том, что он не успокоится, пока не отомстит. Могло ли что-нибудь тогда подтолкнуть его к переходу грани? И тут до него вдруг донесся голос Бруно:

— Вы были в сто раз ближе к этому, чем думаете, вот что я вам скажу.

Гай озадаченно взглянул на Бруно. Весь его вид свидетельствовал об усталости, худую голову он подпирал ладонями рук.

— Вы начитались детективов, — сказал Гай и не узнал своего голоса.

— Детективы — хорошая вещь. Они показывают, что любой человек способен на убийство.

— Вот поэтому я всегда и считал, что в них нет ничего хорошего.

— Опять ошибаетесь! — воскликнул Бруно уже с возмущением. — Вы знаете, какой процент убийств раскрывается?

— Не знаю и не интересуюсь.

— Одна двенадцатая часть. Только представьте — одна двенадцатая! А кто совершает остальные одиннадцать двенадцатых? Обыкновенные людишки. Полиция знает, что всех их не переловит.

Он стал наливать себе виски, обнаружил, что бутылка пуста, и с трудом поднялся за другой. Из кармана брюк при этом выскочил золотой перочинный ножичек на золотой цепочке, тонкой, как струна. Гай получил эстетическое удовольствие от ножа с цепочкой, как от красивого ювелирного изделия. И подумал, глядя, как Бруно возится с новой бутылкой шотландского виски, что тот может когда-нибудь кого-нибудь убить этим ножичком, причем свободно хотя бы потому, что его будет мало волновать, поймают его или нет. Наконец Бруно разобрался с бутылкой и с радостной улыбкой обратился к Гаю:

— Поехали со мной в Санта-Фе, а? Отдохнете пару дней.

— Спасибо, я не могу.

— У меня полно денег. Будьте моим гостем, а? — С этими словами он пролил виски на стол.

— Спасибо, — снова сказал Гай.

Бруно, видно, судит по его одежде, что у него не много денег. Но это были любимые брюки Гая — серые фланелевые. Он собирался носить их и Меткалфе, и в Палм-Биче, если не будет слишком жарко. Он выпрямился и сунул руки в карманы брюк, тут же обнаружив в правом дырку.

— А почему нет? — Бруно подал Гаю его стакан. — Вы мне очень нравитесь, Гай.

— Чем?

— Вы хороший парень. Приличный, я имею в виду. Я много ребят встречал, но не много таких, как вы. Я восхищаюсь вами, — выпалил Бруно и припал к виски.