Маргерит Дюрас - Модерато кантабиле Страница 5

— Да, в это время года их столько, что целый день ходишь как больная и не можешь думать ни о чем другом, прямо наваждение какое-то. Приходится закрывать окна, иначе не выдержать.

— Выходит, в этот самый дом вы и вышли замуж десять лет назад?

— Да, в этот. Моя спальня на втором этаже, слева, если смотреть со стороны моря. В тот раз вы говорили, будто он убил ее, потому что она сама попросила его об этом, другими словами, чтобы угодить ей, это правда?

Он медлит, не отвечая на вопрос, изучая линию ее плеч.

— Но если в это время года закрывать окна, — замечает он, — то, должно быть, в комнате страшная духота и вы плохо спите.

Лицо у Анны Дэбаред делается серьезным — куда серьезней, чем того требует реплика.

— Запах магнолий, он такой он сильный, ах, знали бы вы, какой он сильный!

— Я знаю…

Он отводит взгляд от прямой линии ее плеч, вообще отводит от нее взгляд.

— А по всему второму этажу проходит длинный коридор, длинный-предлинный, общий для вас и для других обитателей дома, так что вы живете вроде бы и вместе, и в то же время отдельно от всех, ведь так?

— Да, верно, там есть коридор, — подтвердила Анна Дэбаред, — и точь-в-точь такой, как вы описали. Но скажите, прошу вас, как же ей удалось понять, что именно это ей от него и было нужно, так точно угадать, что она хотела от него именно этого и ничего другого?

Она снова впилась в него взглядом, глаза в глаза, таким напряженным, что он даже казался чуть блуждающим.

— Я думаю, это случилось однажды утром, на рассвете, — произнес он, — вот тогда она вдруг поняла, что ей от него нужно. Так ясно, что сказала ему о своем желании. Не думаю, чтобы подобные откровения нуждались хоть в каких-то объяснениях.

На улице мальчик продолжал развлекаться неспешными играми. К набережной причалил еще один буксир. В тишине, воцарившейся после остановки моторов, хозяйка кафе принялась переставлять предметы на стойке — нарочито, явно напоминая им, что время-то идет.

— Так, значит, чтобы попасть к вам в комнату, надо пройти по тому самому коридору?

— Да, по тому коридору.

Бегом, быстро, вприпрыжку появился мальчик, приник головой к плечу матери. Она не обратила на него никакого внимания.

— Ах, мама, — радостно сообщил он, — здесь так здорово! — И снова исчез.

— Все забываю сказать вам, как мне хочется, чтобы он поскорей вырос, — призналась Анна Дэбаред.

Он подлил ей вина, протянул бокал, она сразу выпила.

— А знаете, — заметил он, — по-моему, рано или поздно он все равно бы это сделал, попроси она его об этом или нет. Думаю, не она одна поняла, как ему надо было поступить.

Она вернулась к этому словно откуда-то издалека — мучительно, методично.

— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне все с самого начала… как они впервые заговорили друг с другом. Помнится, по-вашему, это случилось в кафе…

Двое ребятишек по-прежнему играли, по кругу бегая друг за дружкой на противоположной стороне набережной.

— У нас так мало времени, — проговорил он. — Через четверть часа закончится смена на заводах. Да, думаю, они впервые заговорили друг с другом где-нибудь в кафе, а может, и в каком-то другом месте. Наверное, для начала говорили о политике, об угрозе новой войны или о чем-то совсем другом, что нам и в голову-то не придет, да обо всем на свете — и ни о чем…

Давайте-ка с вами выпьем еще по бокалу вина, прежде чем вы вернетесь к себе на Морской бульвар, а?

Хозяйка обслужила их, подала вино, по-прежнему молча, пожалуй, даже с каким-то вызовом. Ни один из них не обратил на это никакого внимания.

— В самом конце того длинного коридора… — Анна Дэбаред говорила медленно, не спеша. — Там есть такое большое окно, оно смотрит прямо на бульвар. В него изо всей силы бьет ветер. Прошлый год однажды даже стекло разбилось. Это случилось ночью.

Она откинулась на спинку стула и рассмеялась.

— Подумать только, и надо же было такому случиться именно у нас в городе… ах, прямо никак не могу свыкнуться с этой мыслью…

— Да, вы правы, такой крошечный городишко… Рабочие трех заводов, вот и все жители… ни больше, ни меньше.

Заходящее солнце осветило заднюю стенку зала. В самой середине ее вырисовывалось черное пятно от их слившихся воедино теней.

— Так, значит, они разговаривали, — продолжила Анна Дэбаред, — все говорили и говорили, долго-долго, пока не дошли до этого?..

— Да, думаю, они провели вместе немало времени, пока не дошли до этого. Расскажите мне что-нибудь еще.

— Даже не знаю, что же вам еще рассказать… — смутилась она.

Он ободряюще улыбнулся.

— Да что хотите, какая разница…

И она снова заговорила — старательно, почти с трудом, очень медленно:

— Знаете, по-моему, этот дом, о котором мы с вами говорим, был построен как-то немного несуразно, не по правилам, что ли, — вы ведь понимаете, что я имею в виду, — но исходя из удобства его будущих обитателей, чтобы в нем всем было приятно жить.

— На первом этаже, там есть гостиные, где каждый год в конце мая устраивают приемы для тех, кто работает на литейных заводах.

Устрашающе завыл заводской гудок. Хозяйка поднялась со стула, аккуратно сложила свое красное вязанье и с легким звоном ополоснула под струей холодной воды бокалы.

— На вас было черное платье с таким глубоким-глубоким вырезом. Вы взирали на нас с любезностью и безразличием. Было тепло.

Она не удивилась, в лучшем случае — сделала вид.

— Весна в этом году выдалась на редкость теплая, — заметила Анна Дэбаред, — все только об этом и говорят. А что, вы и вправду думаете, будто это она первой сказала ему те слова, первой решилась произнести их вслух, а уж потом они говорили об этом между собой среди многих прочих вещей?

— Я знаю об этом не больше вас. Может, они говорили об этом всего один раз, а может, и каждый день… Откуда нам знать? Но совершенно точно только то, что они вместе пришли к тому решению, что исполнили три дня назад — оба, и тот и другой, уже не ведая, что творят…

Он поднял руку, уронил ее на стол рядом с ее рукой, так и оставив там. Она впервые увидела, как руки их лежат рядом, друг подле друга.

— Вот видите, опять я выпила лишнее, — пожаловалась она.

— В этом длинном коридоре, о котором мы только что говорили, часто допоздна горит свет.

— Иногда мне никак не удается заснуть.

— Но зачем оставлять свет в коридоре, а не только у себя в спальне?

— Сама не знаю. Просто привычка.

— Ведь по ночам там ничего не происходит, ровным счетом ничего…

— Да нет, происходит. За одной из дверей спит мой ребенок.

Она убрала руки со стола, зябко передернула плечами, накинула жакет.

— Пожалуй, теперь мне уже пора домой. Видите, как я сегодня задержалась.

Он поднял руку, жестом прося остаться еще немногой Она осталась.

— По утрам, на рассвете, вы выходите из комнаты и смотрите в это большое окно, то, что в конце коридора.

— Летом, часов около шести, мимо окон проходят рабочие с арсенала. Зимой большинство ездят на автобусе из-за холода, ветра… Все это длится минут пятнадцать, не больше…

— А что, неужели по ночам там никто не проходит, никогда?

— Разве что время от времени какой-нибудь мотоциклист, вечно спрашиваешь себя: и что его туда занесло… А как вы думаете, этот мужчина, почему он лишился рассудка — только потому, что убил ее, что она умерла, или к той боли примешивалось что-то еще, совсем далекое, совсем другое, о чем люди обычно даже не догадываются?

— Конечно, вы правы, к этой боли примешивалось что-то еще, о чем и мы пока даже не догадываемся.

Она поднялась, медленно, как бы нехотя, выпрямилась во весь рост, надела жакет. Он не помог ей. Теперь она стояла перед ним, по-прежнему сидящим, не говоря ни слова. В кафе тем временем появились первые посетители, в недоумении переглянулись с хозяйкой заведения. Та едва заметно пожимала плечами, давая понять, что и сама мало что понимает.

— Кто знает, может, вы уже больше никогда не придете сюда.

Когда и он тоже поднялся, выпрямившись во весь рост, Анна Дэбаред не могла не заметить, что он еще совсем молод, что закатное солнце отражается в его глазах, таких же прозрачных и чистых, как глаза ее малыша. Она внимательно вгляделась в голубизну этих глаз.

— Да что вы, мне и в голову не приходило, чтобы я могла не вернуться сюда снова.

Он задержал ее в последний раз.

— Вы часто смотрели на этих мужчин, тех, что спешили на работу в арсенал, особенно летом, а ночами, когда вам не спалось, вы снова и снова вспоминали о них.

— Когда мне случается просыпаться слишком рано, — призналась Анна Дэбаред, — я всегда смотрю на них. И порой, вы правы, воспоминания о ком-то из них возвращаются ко мне по ночам.

В момент, когда они расставались, на набережной появились новые толпы людей. Судя по всему, это были рабочие литейных заводов Побережья, они ведь располагались дальше от города, чем арсенал. Было куда светлее, чем три дня назад. В небе, снова поголубевшем, кружили чайки.