Анна Чернуха - История одной беременности Страница 5

Так я прошла приемное отделение, включая УЗИ, где мне все показывали и объясняли. Удивительно, но впоследствии я узнала, что моим соседкам по палате даже не показывали изображение ребенка на экране аппарата, не говоря уже о каких-либо объяснениях.

Сразу оговорюсь, я не платила за роды, шла абсолютно на общих основаниях, хотя в сумочке у меня лежали деньги, которые я могла вручить медперсоналу в любой момент. И самое интересное, что за время моего пребывания я ни разу не ощутила необходимости материально простимулировать врачей и персонал роддома хорошо делать свою работу. Они были аккуратны и даже заботливы со мной, но и я в свою очередь не кричала, не капризничала, не изводила постоянными расспросами, тщательно соблюдала все инструкции и правила роддома, являлась на процедуры всегда вовремя и в спокойном настроении. Я не была веселой и общительной, мне было не до этого, но я ни на кого не изливала свой страх и свою боль, кроме тех, кто добровольно хотел разделить их, — на мою семью.

При поступлении в роддом мне сказали, что проведут операцию через стандартные три дня, но следующим вечером я узнала о своих проблемах с почкой. Оперативно сделанное УЗИ почек показало… В общем, ничего хорошего не показало.

Диагноз не утешал, операцию делать было нельзя. А вот естественные роды при моем диагнозе, наоборот, существенно улучшали ситуацию. У некоторых женщин их даже стимулировали, чтобы облегчить нагрузку на проблемные органы. То есть в моем случае внутриполостная операция была строго противопоказана, а тем временем шла 39-я неделя, я чувствовала боли — предвестники, в любой момент могли начаться схватки, но рожать самой не было никакой возможности из-за угрозы потери зрения.

Анализы ухудшались не по дням, а по часам, в срочном порядке было принято решение терпеть сколько возможно и проводить жесткое лечение. За четыре дня меня буквально нашпиговали лекарствами.

Представьте себе больничные стены отделения патологии беременности, неутешительный диагноз, ноющие боли, огромное количество анализов, сдать которые отнюдь не всегда безболезненно, страх за себя и своего ребенка и крики, доносящиеся по ночам из родильного отделения, и вы поймете, почему я прозвала роддом страной боли и страха.

У меня началась вялотекущая депрессия, однако я не замкнулась в себе и даже поддерживала морально случайных подруг по роддому. Я жутко расклеивалась лишь в те моменты, когда мне звонили родители или муж, рыдая в трубку, я эмоционально разряжалась. Примечательно, что при свиданиях с ними с глазу на глаз я себе такого не позволяла и даже подбадривала их.

Я не кричала, не капризничала, не изводила постоянными расспросами, тщательно соблюдала все инструкции и правила роддома, являлась на процедуры всегда вовремя и в спокойном настроении. Я не была веселой и общительной, мне было не до этого, но я ни на кого не изливала свой страх и свою боль, кроме тех, кто добровольно хотел разделить их, — на мою семью.

Когда впервые свидетельницей моей тихой телефонной истерики стала моя соседка, девушка 28 лет весьма солидной комплекции, она растрындела об этом по всему роддому, ну, вернее, тем, кто с ней общался, явно осуждая меня, самовлюбленную малолетку, по ее мнению. И что вы думаете, когда этой дамочке, загремевшей в патологию с отеками (ну не могла она не есть соленого и ограничивать себя в жидкости), сказали, что она останется в больнице (о ужас!) еще на три дня, она ревела белугой. Хотя ни ее жизни, ни здоровью ее ребенка ничего не угрожало. Ей не было больно, ей просто хотелось домой. Я не нашла в себе силы успокаивать ее, слишком велико было охватившее меня презрение.

Что и говорить, я не стала обмениваться с ней телефонными номерами. Меня вплоть до ее выписки бесили ее тупые, коровьи глаза.

Были девочки, к которым я тепло относилась, мы делились кремами и роддомовскими сплетнями. Средоточием жизни и хорошего настроения была столовая. И вовсе не потому, что там можно было вкусно поесть, рацион был, мягко говоря, непривычным, а потому, что там было как-то уютно.

Я слышала множество описаний различных болезненных процедур, но на поверку многие оказались просто неприятными. Не знаю, дело ли в моем высоком болевом пороге или в желании некоторых девочек казаться героинями, но черт был однозначно не так страшен, как его малюют.

Больших нервов стоило узнать от прошедших ту или иную процедуру о прелестях, которые она таит, переспать с этими мыслями ночь и только утром проверить, каково это на самом деле.

Ожидание результатов анализов, врачебных обходов и осмотров казалось бесконечным и тоже не самым положительным образом влияло на нервную систему.

Я видела, как плачут девочки, которые начинали рожать раньше срока, как кричат при схватках и как врачи раздраженно реагируют на этот крик. Справедливости ради, я видела и другое. Например, как врач, дежурившая двое суток подряд без сна и отдыха, находила в себе силы объяснять взвинченной до предела пациентке, что той не следует отказываться от лечения.

Я видела, как врач звонила маме восемнадцатилетней девочки с анемией, больше похожей на скелет, чем на роженицу. И терпеливо рассказывала, что ее дочь хочет писать отказ и собирается своевольно покинуть стены роддома. А меж тем существовала большая вероятность, что девчонка вернется назад на «скорой». Вопрос лишь в том, доедет ли эта «скорая».

Я слышала, как, рыдая, беременная женщина, пациентка отделения патологии, просила своего мужа не пить, а привезти ей необходимые вещи.

Я очень много всего видела и слышала. И задавала себе вопрос: «Оно того стоит?»

А ведь это было только начало.

Хождение по мукам

Наконец данные анализов позволили отправить меня на операцию. Все совпало очень удачно, в этот же день к вечеру у меня, по словам врачей, могли бы начаться роды. То есть мы успели завершить лечение практически день в день.

Не буду вдаваться в подробности предоперационного периода: нельзя есть, всякие там клизмы и осмотры. Стоп. Почему не буду-то?

А почему бы, собственно, не описать жизнь перед операцией. Да, риска во вставлении катетера нет никакого, но знаете ли вы, как это бывает адски больно?

Особенно больно, если это четвертый раз за неделю. Да, очень неприятно, когда тебе делают клизму. И наконец, гинекологические осмотры на кресле — это пытка! Пытка, которой подвергаешься через день, а то и каждый.

Может быть, это пустяки по сравнению с появлением на свет новой жизни, но это больно. Это очень больно и неприятно. Это и есть страдания, но женщины проходят через них — и забывают. Именно потому, что боль меркнет после рождения ребенка, а также и потому, что мои знакомые женщины не хотят помнить. Я не знала, что это за место — роддом. Но это не пустяк, это настоящие муки, и они накладывают не только физический отпечаток.

Почему жизнь появляется через боль? Почему одно существо должно страдать из-за другого? Чем я хуже моего ребенка? Почему его рождение приносит мне столько боли? Каждая женщина сама находит ответ, ну или не находит. Но все задают этот вопрос, иногда он вырывается вместе с родовым стоном, иногда — с тихим плачем в больничной палате в два часа ночи, но чаще он застревает в глубине немой души. Бессильные что-то изменить в своем положении, преданные собственным телом, мы на последних сроках с нетерпением ожидаем чуда — чуда рождения.

Операция

Итак, я лежала на операционном столе… Начало словно в блатной песенке. Я абсолютно голая, и, если бы не холод, меня бы это нисколько не смущало. Знаете ли, после девяти месяцев медосмотров становишься на редкость раскованным человеком. Я лежала и ждала кесарева, операции, от которой зависели две жизни, и радовалась — тому, что развязка близится, и тому, что от меня ничего не зависит, — вот оно, преимущество кесарева сечения! Я ждала едва ли с минуту, но на операционном столе это вечность. Появилась анестезиолог, задала вопросы про аллергию. Затем заставила принять неудобнейшую позу и попросила не шевелиться. Меня колотило то ли от страха, то ли от холода, — ну не каждый день в спину втыкают здоровущую иголку.

«А вдруг не подействует?» Я нервно закусила губу. Любезная дама-анестезиолог сообщила, что у меня на спине сыпь. Очень приятно это слышать.

Этот миг, когда я посмотрела на маленького человечка в первый раз, я не забуду никогда! Я умру, все умрут, исчезнут цивилизации и высохнут океаны, а где-то в серебряной паутине прекрасных событий прошлого навсегда останется этот священный миг.

И дальше самая радостная часть под названием «Как меня вштырила анестезия». Я лежала и улыбалась сладкой такой кошачьей улыбочкой. Врачи тоже улыбались, или мне так казалось. Народу прилично: врач с акушеркой, непосредственно делающие операцию, неонатолог с медсестричкой, анестезиолог и еще две какие-то тетки. Медсестры, наверное…