Элис Хоффман - Красный сад Страница 5

— Не спрашивай ее, куда она ходит, потому что она все равно не скажет тебе правду, — посоветовал как-то отец, Жозефина и не спрашивала.

Ее мать была необычным человеком, спокойная и сильная, очень замкнутая. Она прекрасно могла выжить в любой глуши, а когда-то весь мир вокруг был глушью. Жозефина не сомневалась — матери хорошо, когда она одна, даже в горах. Самым странным в матери был взгляд, которым она смотрела в окно — словно есть где-то другой мир, куда она хочет попасть, другая жизнь, которую она хочет прожить.

После смерти Уильяма Хэлли ушла, и ее не было несколько недель — дольше, чем обычно. Когда она вернулась, Жозефина уже наполовину сшила свое свадебное платье. Ей помогала миссис Мотт, у которой не было своих дочерей. Жозефина не понимала: если свадьба дочери — радостное событие, то почему ее мать выглядела счастливой лишь до той минуты, пока не переступила порог родного дома.

Свадьбу отпраздновали в саду. Там по-прежнему покоилось тело брата-близнеца Жозефины. Хэлли отказалась переносить останки на кладбище и, как прежде, много времени проводила в саду. Всякий раз, когда мимо проходил разносчик, она покупала семена цветов и растений. Однажды она отправилась в Олбани и привезла саженцы трех розовых кустов, доставленных аж из самой Англии. Ей нравились цветы, что она видала в садах богатых домов в Бирмингеме, мимо которых девочкой ходила в шляпную мастерскую. Любила она и местные растения, встречавшиеся в горах: пятнистые, как форель, лилии, лесные фиалки, папоротник.

На Жозефине был венок из маргариток, дополнявший белое платье. Она была первой и самой прекрасной невестой за всю историю города. После свадьбы Гарри переехал в дом Брэди. Этот дом всегда нравился ему больше собственного, и весь год он трудился над пристройкой для себя и своей жены. Теперь город окружали возделанные поля, и Гарри со своим отцом Томом выращивали кукурузу, пшеницу, бобы. Излишки урожая возили в Ленокс и Амхерст. Границы своих угодий они обозначили каменным бордюром — гальку таскали с берега реки, спину ломило от тяжести, но их окрыляла гордость за все, что они отвоевали у целины. Этот край больше не походил на тот, куда они пришли много лет назад: тогда человеку негде было укрыться, кроме как под высокими соснами. И все же Гарри иногда вспоминал их первый год в диком краю, и в этих не то воспоминаниях, не то снах не было ни голода, ни холода. Только сосны и белизна.

Это случилось в августе, когда поля высохли от жары. Приближалась середина месяца, дождя не было уже много недель. Стояла такая жара, что люди плавали в реке, несмотря на угрей и опасные водовороты. Гарри Партридж от изнуряющей жары не мог спать. Однажды ночью он подошел к задней двери в надежде глотнуть прохладного воздуха. Тогда-то он и увидел их в саду. Хэлли Брэди с медведем. Медведь постарел. А Хэлли Брэди издалека выглядела так же, как много лет назад, когда они вдвоем с Гарри давали имена ручьям и водопадам, когда на каждом шагу их ожидали тайны и чудеса, когда каждый луг, каждую речку и каждый сугроб нужно было приручить.

Гарри не стал предаваться ни грезам, ни размышлениям. Он сбегал за винтовкой, которая висела над очагом, выскочил на улицу и выстрелил. Он сделал это не думая, повинуясь инстинкту охотника, но по сути-то он им не был. Позже, вспоминая эту минуту, он чаще всего видел лицо Хэлли, а на нем — выражение нежности и безмерной печали. В ту минуту он понял все, что дано человеку понять о любви. Он испугался, почувствовал себя ничтожным и осознал, как мало он понимал.

Соседи, услышав выстрел, высыпали из своих домов на улицу. Хэлли Брэди исчезла. Она убежала в лес, ее платье было окрашено кровью. Горожане снарядили поисковый отряд из числа людей, которые хорошо знали окрестности горы Хайтоп, но Хэлли не нашли. Медведя хотели освежевать, а мясо и шкуру пустить в дело, но Гарри запретил. Он собственноручно вырыл в саду могилу. Лопатой он стер ладони в кровь. Он привязался к Хэлли, будучи еще ребенком, и, конечно, хотел сам заняться похоронами медведя. Люди закрыли окна, легли спать и выбросили эту историю из головы. Но рыдания Гарри они не могли не слышать. Вернувшись наконец в дом, Гарри вынул из ружья курок. Больше он никогда не возьмет в руки ружье.

Прошел не один день, прежде чем Жозефина поняла, что ее мать никогда не вернется. Прошла не одна неделя, прежде чем она перестала смотреть в окно на гору Хайтоп. Жозефина никогда не спрашивала мужа, почему он убил медведя или почему убежала ее мать. Она не задавала ему вопросов и позже, когда после долгих лет брака, вырастив двоих дочерей, Гарри вдруг решил выставить свою кандидатуру на пост мэра города. Первым указом он поменял название города. Вторым указом учредил в середине августа ежегодный праздник в честь Хэлли Брэди. Некоторые полагали, что это день рождения основательницы города, но это было всего лишь начало черничного сезона, времени, когда люди, знающие эти места, держатся подальше от горы Хайтоп, предоставляя ее в распоряжение медведей.

Восемь ночей любви

1792

Дерево жизни росло в центре Блэкуэлла. Люди говорили, что, если в пору цветения встать под его ветками, можно испросить прощения за свои грехи. В течение десятилетий городской закон запрещал наносить дереву урон, но по ночам люди срезали ветки. Они тайком сажали отводки у себя во дворах, кутая нежные побеги мешковиной, чтобы защитить их от холода. Эти кражи имели целью обеспечить городу будущее — считалось, что город будет жить, пока живо Дерево жизни. Случись так, что первое дерево погибнет от удара молнии или от набега жуков-короедов, его место займет какой-нибудь из молодых саженцев. Со временем яблоки с этих запасных деревьев, яблоки, подобные тому, которое ввело в соблазн Адама и Еву, стали называть блэкуэлльским приворотным плодом. Стоило человеку, приехав в Блэкуэлл, попробовать этих яблок, как у него пропадала охота куда-либо уезжать. И пусть тебя манит целый мир, ты все равно будешь полностью счастлив только в этой маленькой массачусетской долине.

Немногие видели того человека, который в день своего приезда в Блэкуэлл посадил первое Дерево жизни. Его звали Джон Чапмэн, он появился в Блэкуэлле вместе со сводным братом Натаниэлем. Джону было восемнадцать лет, а Натаниэлю всего одиннадцать. Скромные и серьезные, они оба казались старше своих лет. Они покинули родной дом ради ночевок в чистом поле, под звездами. Джон работал помощником в яблочной оранжерее, и в этом сказался божий промысел. У Джона была своя идея насчет свободы, она пришла к нему во сне, а потом просочилась в дневную жизнь. Он избегал вещей, сделанных руками человека, и тяготел ко всему нерукотворному и природному. Он верил, что всякая тварь одинаково дорога богу, все является плодом божественной любви и мудрости. Человек и зверь, насекомое и дерево — везде запечатлен лик Творца. Джон читал трактаты Сведенборга, христианского мистика, и представление о благом деянии как проявлении божественного начала находило в его душе глубокий отклик.

В Леоминстере, где родился Джон, улицы были грязны. Соседи терпеть не могли друг друга и постоянно враждовали между собой. Многие умирали в молодости. Ребенком Джон видел, как мужчина застрелил на дороге свою жену. Джон видел собак, привязанных к деревьям и оставленных умирать голодной смертью, и детей, брошенных родителями. Он мечтал засыпать на траве под стрекотанье сверчков. Он грезил о тех временах, когда человека окружали деревья, а не дома. В отличие от человека каждое дерево безгрешно, особенно те деревья, которые приносят, по мнению Джона, дары небесные, — яблони. Сок яблок, перебродивший, переработанный в сидр, становится почти священным. Этот напиток способен перенести человека за пределы собственного тела, в мир, куда более близкий к богу. Имелось в виду не опьянение — не оно является целью, — а экстатическое состояние.

Джон и Натаниэль легко одолели гору Хайтоп. Они были молоды, полны сил, окрылены верой. Каждый нес на спине по мешку и по отводку яблоневого дерева — старейшего дерева в их городе, которое срубили, чтобы расширить главную дорогу. В тот день Джон и решил уйти на запад. Когда он смотрел, как в его родном городе отрубают от старого дерева шишковатые сучья, что-то внутри него дрогнуло и побудило свернуть с пути, которым идет большинство. Он томился по царству божьему на земле, и оно явно не имело ничего общего с Леоминстером. Когда Джон вышел за порог, сводный брат последовал за ним.

Стояла как раз та самая пора, когда после зимней спячки просыпаются медведи, снег тает, а воздух будоражит. Человека может привести на грань экстаза просто сон в этих горах, нарушаемый эхом вод Угорьной реки. С площадки на вершине слюдяной скалы можно было разглядеть внизу город Блэкуэлл. Это был как раз тот город, который нуждался в дарах небесных.

Джон Чапмэн был высоким, худым и мало спал. У него были длинные темные волосы, которые он поклялся никогда больше не стричь. Худое лицо казалось прекрасным, хотя он считал, что муравей гораздо красивей его, а черная змея куда удивительней. Пускаясь в путь на запад, он принял решение как можно меньше соприкасаться с творениями рук человеческих. Божество было в каждом живом существе, и в нем самом тоже. Чем ближе к природе, тем ближе к небесам. Он носил одежду из домотканой материи, а обуви не носил вообще. Он шел через поля, и его возбуждение все росло. Почему-то он совсем не ощущал холода — возможно, потому, что его согревали мысли.