Антон Соловьев - Lubvi.NET Страница 5

Яна стояла и молча слушала мой экспрессивный монолог. Затем губы ее задрожали, на глазах выступили слезы. Признаюсь, я бы и сейчас очень много отдал за то, чтобы узнать, что она в тот момент думала обо мне. Считала ли она меня полным идиотом, который придумал себе какие-то непонятные принципы и не оценил ее жертву. Или просто холодно и цинично рассуждала, поверил я ее обману или нет. А может быть, просто думала, что правильно сделала, когда спала с нормальными парнями, которым был нужен секс, а не какие-то малопонятные в восемнадцать лет высокие чувства.

Но, тем не менее, факт остался фактом: она спала с другими парнями, а встречалась со мной. Намного позже одна девушка в порыве откровенности сказала мне, что умные парни — это очень классно, они так все хорошо понимают, особенно когда ты им рассказываешь про проблемы со своим парнем. Они дают очень умные советы, которые как правило бывают полезными. Только эта девушка, не буду здесь называть ее имени, почему-то никак не могла понять, что этим умным парням тоже хочется любви и секса. И если вы тут подумаете, что я был законченным идеалистом и не думал о близости с Яной, то вы глубоко ошибаетесь. Я думал об этом и даже намекал ей. Но мне было просто хорошо с ней, и я честно и искренне верил, что она пока не готова морально к более близким отношениям. Я ждал. А она, как выяснилось, в это самое время усиленно готовилась к этим самым отношениям.

Иногда все решают всего лишь несколько секунд, а может быть, всего лишь миг. Я сейчас отчетливо осознаю, что если бы тогда Яна бросилась мне на шею, обняла бы, начала целовать, шептать: «Прости меня, милый! Я хотела как лучше!», то я бы не выдержал, наверное, тоже расплакался. А потом, возможно даже в тот же вечер, у нас бы с ней все было. И мне было бы все равно, сколько у нее молодых людей было на стороне. Мне тогда было бы вообще на все плевать. И я ждал, я ждал и очень хотел, чтобы она бросилась мне на шею. Но она не бросилась, потому что, весьма вероятно, ждала шага от меня, а натолкнулась на холодный, жестокий монолог-лекцию о лишних людях, в лучших традициях нашего преподавателя по русской литературе.

Мы стояли друг напротив друга. У Яны текли по щекам слезы, я тоже был готов разреветься от досады. А потом я просто развернулся и ушел. Молча, спокойно, пытаясь сохранить остатки своего рыцарского достоинства и несусветной глупости, которые в восемнадцать лет только и могут быть.

Глава 2. Агония

Как ни странно, по дороге домой я чувствовал себя вполне нормально. Безусловно, чувство обиды и непонимания со стороны любимого человека одолевало меня. К тому же, теперь я был абсолютно уверен, что лгут абсолютно все люди. Ведь даже если она не говорила мне ничего о своих связях, то это не значит, что их не было. Она могла прикрываться какими угодно благими намерениями. Но в любом случае это была измена. И тут ничего нельзя было поделать.

«Ну и ладно, ну и пожалуйста, — думал я. — Первый блин всегда комом. Мало, что ли, симпатичных умных девушек вокруг меня, да на том же журфаке их полным-полно. Тем более что теперь я уже второкурсник, у меня есть все шансы познакомиться с симпатичной первокурсницей осенью. А Яна мне теперь не нужна. Пусть идет себе, спит с кем хочет и придумывает при этом в оправдание себе невесть что».

Оглядываясь на все эти мысли, сейчас я отчетливо понимаю, что тогда, по дороге домой, я действительно почти задушил в себе всякие добрые чувства к своей первой девушке. И если бы в этот самый момент я каким-то совсем уж непостижимым образом познакомился бы с другой девушкой, то события следующего дня, а вслед за ним и всей моей последующей жизни могли бы пойти совсем по-другому.

Единственное, что я помню более или менее отчетливо, это то, как я, напрягая свою мужскую логику, пытался понять: действительно ли Яна ложилась под других парней ради того, чтобы со мной у нее все вышло хорошо, или же это она все придумала, чтобы разжалобить меня, вызывать сострадание.

Не знаю, напал ли я на правильный след в итоге или все-таки нет, но очень похожую историю мне рассказали совсем недавно. Одна молоденькая девушка встречалась с парнем, будучи девственницей, и очень переживала из-за этого. В итоге потеряла невинность с сорокалетним мужиком в доме отдыха, на заднем сиденье старенькой иномарки.

При этом ни радости, ни счастья, ни вообще какого-либо удовольствия она от этого не испытала. Более того, она и мужика-то этого толком не разглядела.

История это была мною услышана от человека, заслуживающего доверие, и у меня не было никаких оснований не верить ему. Однако сам факт повтора трагической развязки моей первой любви натолкнул меня на мысль, что эти непонятные страхи девушек, несусветные глупости молодых людей — все это провоцируют проклятые фильмы и журналы, на которых воспитывается нынешние поколение. В том числе и я. Только у меня к этому примешались еще и идеалистические представления о чести и совести, взятые из классической литературы, так что в итоге получилась вот такая гремучая смесь.

Придя домой, я тут же забылся крепким сном до позднего утра. Засыпая, я еще успел подумать о том, что завтра я проснусь обновленным человеком. О, как же я тогда ошибался!

Едва я открыл глаза, как все мысли, которые одолевали меня вчера, тут же вернулись ко мне. Пока я ставил чайник, полоскался в душе, курил на балконе, эти мысли — о сложностях женских поступков, о благородной рыцарской любви — водили в моей голове хороводы и при этом пели тоскливые песни. Но вот среди этих мыслей появилась одна сама главная, и едва я осознал ее, проникся ею до конца, как мне тут же захотелось выть подобно раненому зверю.

Я хорошо помню этот момент. Я уже говорил о том, что особенно гадкие моменты отпечатываются в человеческой памяти гораздо лучше, чем хорошие. Я курил на лоджии, и вдруг, когда эта мысль посетила меня, сигарета выпала у меня из дрожащей руки, покатилась по металлическому козырьку над балконом соседей снизу и стала падать вниз. И за те несколько секунд, пока сигарета летела до асфальта, я отчетливо и ясно понял: У МЕНЯ НЕТ БОЛЬШЕ ЯНЫ!

Да, у меня больше не было любимой девушки. Никто не пожелает мне доброго утра перед выходом и не скажет спокойной ночи перед сном. Никто не кинется на шею прямо на глазах у однокурсников, никто не будет, сидя рядом со мной в курилке на втором этаже, касаться языком моего уха. Этого не будет больше никогда. И совсем не важно, кто в этом виноват, почему это произошло. Гораздо важнее то, что этого больше не будет никогда. Не будет щемящего восторга от прикосновения маленькой ладошки к моей щеке. Теперь, когда из моей жизни исчезла очень важная составляющая, только теперь я осознал, как мне всего этого будет не хватать. И как я на самом деле люблю Яну. Нет, не просто люблю, я не могу без нее существовать, пить, есть, спать, дышать, думать.

Какими глупыми мне теперь показались вчерашние мысли по дороге домой. Я найду другую девушку, я буду счастлив? Да разве это возможно, разве можно быть счастливым с кем-то кроме нее? Разве я теперь смогу нормально жить, учиться? Кто я теперь без нее? Как я буду вообще ходить мимо всех мест, где мы сидели рядом, где мы бродили, смеялись и иногда даже в шутку бранились. А она, что она теперь думает обо мне? Я вернулся в комнату и кинулся к телефону. Я снял трубку и долго вслушивался в длинный гудок, пока его не сменили короткие. Я знал телефон Яны наизусть и, что самое страшное, по прошествии более чем восьми лет я до сих пор помню его наизусть. Но ни разу, ни разу за этот долгий срок я так и не смог набрать этот номер.

Я повесил трубку обратно на рычаг и криво ухмыльнулся своему отражению в зеркале. Зачем звонить? Чего я этим добьюсь? Зачем? Наше королевство правды вчера было успешно ею разрушено, но я был рад, я был действительно рад, что королевство лжи также не просуществовало слишком долго. Теперь там руины, треснувшие камни, покрытые мхом. И ворон сидит на покосившейся башне донжона и чистит перья.

Можно было думать о ней и о том, что она сделала — все, что угодно. И мое отношение к этому могло быть каким угодно: как к непонятой мною жертве или как к циничному шагу: сплю с наглыми, гуляю с умным. В общем, я был в этом полностью свободен. Но как я ни пытался вызвать в себе ненависть к Яне, я на это не был способен. Только тогда, в то самое злополучное июньское утро 26 июня 1998 года я окончательно понял, как люблю я эту девушку и что моя жизнь без нее теперь не имеет никакого смысла. Но где-то в самом потайном уголке моего сознания очень тихо со мной стал говорить здравый смысл. Он успокаивал меня, говорил, что это всего лишь агония, что надо всего-навсего пережить этот страшный безумный день, а завтра будет легче. Я пытался убедить себя в том, что после агонии обычно наступает смерть.

И эта любовь умрет во мне и родится любовь новая, обновленная, любовь к совсем другой девушке. И я буду снова счастлив, но без прежнего фанатизма. Это был шанс, маленький, но все же шанс отказаться от страшной, фанатичной языческой любви, как я теперь это называю, чтобы обрести новое чувство. Но тогда все было тщетно. Здравый смысл, получив возможность выговориться, был благополучно забыт. А между тем на часах уже была половина одиннадцатого утра, и я понял, что если сейчас не займу себя каким-нибудь делом, то просто сойду с ума от переживаний, самобичевания и жалости к самому себе.