Итало Кальвино - Кот и полицейский. Избранное Страница 5

– Смотрите, как я делаю, – сказал он толстухе.

И они вместе поплыли в море. Цеффирино, отталкиваясь ластами, плавно скользил, опустив лицо в воду, синьорина плыла на боку, вытягивая одну руку и подогнув другую, горестно подняв голову и не переставая плакать.

Плавала она плохо, эта синьорина Де Маджистрис, все время на боку, неловко хлопая по воде руками. Под ней на многие метры вглубь опрометью бросались в разные стороны рыбы, спешили убраться подальше морские звезды и каракатицы, раскрывали свои рты актинии. Поэтому перед глазами Цеффирино потянулись теперь такие пустынные пейзажи, что он даже растерялся. Здесь было уже довольно глубоко. Песчаное дно сплошь усеивали маленькие обломки камней, между которыми слабо колыхались в такт еле заметным движениям моря перепуганные водоросли. Но сверху казалось, что это камни плавно скользят по однообразному фону песчаного дна среди неподвижной воды и густых зарослей морской травы.

Вдруг Де Маджистрис увидела, что мальчик вниз головой уходит под воду. На секунду мелькнула его спина, потом ласты, и вот уже его тень, отчетливо различимая в прозрачной воде, скользнула вниз, на дно. Люпаччо слишком поздно заметил грозившую ему опасность, с силой пущенная острога догнала и ударила его наискось, ее средний зуб впился в хвост рыбы, пронзив его насквозь. Люпаччо напряг свои колючие плавники и стал метаться в разные стороны, взбаламучивая воду. В его теле сидел только один из трех зубьев остроги, поэтому он еще надеялся вырваться, пусть даже лишившись хвоста. Но он добился только того, что зацепился плавником за другой зуб остроги. Люпаччо был пойман. Натянулась леска, наматываясь на катушку, и скоро над рыбой закачалась розовая тень довольного собой Цеффирино.

Через несколько секунд из воды вынырнула острога с насаженной на ней рыбой, потом появилась рука мальчика, наконец, показалась голова в маске и послышался клекот воды в дыхательной трубке.

– Посмотрите, какая красивая! – воскликнул Цеффирино, подняв маску. – Смотрите, синьорина!

На остроге торчал большой, черный, с серебром люпаччо. Однако женщина продолжала плакать.

Цеффирино взобрался на вершину утеса. Де Маджистрис с трудом вскарабкалась следом за ним. Мальчик нашел неподалеку небольшую выбоину в камне, до краев наполненную водой, и опустил туда рыбу, чтобы она не испортилась. Оба присели рядом с ней на корточки, и Цеффирино, с интересом наблюдая, как тело рыбы меняет цвет, и поглаживая ее по чешуе, то и дело предлагал Де Маджистрис последовать его примеру.

– Посмотрите только, какой он красивый! – повторял мальчик. – Видите, как бьется?

Когда ему показалось, что к унынию, не покидавшему толстуху, начинает примешиваться какой-то интерес к пойманной им рыбе, он сказал:

– Я на минутку отлучусь, погляжу, может, еще одну удастся поймать.

И, нарядившись в свои доспехи, бросился в воду.

Женщина осталась сидеть возле рыбы. Неожиданно она обнаружила, что никогда еще не видела рыбы более несчастной, чем эта. Она водила пальцем по круглому, как колечко, рыбьему рту, по жабрам, по хвосту, потом вдруг увидела, как на красивом серебряном теле рыбы открылось множество микроскопических дырочек. Это вылезали водяные блохи, крошечные паразиты, живущие на рыбах. Уже давно, очень давно владели они этим люпаччо, прогрызая себе путь в его плоти.

А между тем Цеффирино, не ведавший обо всем этом, уже влезал на утес с торчавшей на остроге золотистой омбриной, которую он протянул Де Маджистрис. Таким образом теперь они словно разделили обязанности: женщина снимала рыбу с остроги и клала ее в выбоину, а Цеффирино снова кидался вниз головой в море – охотиться за новой добычей. Однако каждый раз, прежде чем нырнуть, он оглядывался на Де Маджистрис, чтобы проверить, перестала ли она плакать. Но она плакала, даже глядя на люпаччо и омбрину, и Цеффирино не знал, что же может ее утешить.

Бока омбрины были украшены золотистыми полосками, вдоль всей спины один за другим тянулись два плавника. И вот между этими плавниками синьорина разглядела глубокую узкую рану. Рана была старая, гораздо старее тех, что нанесла острога Цеффирино. Должно быть, ее ударила своим клювом чайка, и ударила с такой силой, что непонятно было, как после такого удара рыба могла остаться в живых. Да, кто знает, сколько времени эта омбрина носила в своем теле такую боль…

Опередив острогу Цеффирино, на стайку маленьких и нерешительных церли бросился верезуб и на лету проглотил одного церли, но в ту же минуту ему в горло впился трезубец. Никогда еще Цеффирино не делал более удачного выстрела.

– Мировой верезуб! – закричал мальчик, стаскивая маску. – Понимаете, я гнался за церли. А он – раз! – и проглотил одного! Ну тут я… – И он, заикаясь от волнения, принялся рассказывать, как все случилось.

Поймать рыбу крупнее и красивее этой было просто невозможно, и Цеффирино хотелось, чтобы Де Маджистрис порадовалась, наконец, вместе с ним. Но она смотрела на жирное серебристое тело рыбы, на ее горло, которое совсем еще недавно заглатывало зеленоватую рыбку, а теперь, в свою очередь, было растерзано стальными зубами остроги. «Да, вот так они и живут там, в море!..»

Потом Цеффирино поймал еще серого рокке и красного рокке, саргана с желтыми полосками на боках, толстенькую золотую рыбку, плоскую богу, а под конец даже усатую, ощетинившуюся колючками летучую рыбу. Но у каждой из этих рыб синьорина Де Маджистрис обнаруживала, кроме ран от остроги, то крошечные, словно уколы, отверстия, которые прогрызли водяные блохи, то пятно от какой-то непонятной болезни, то рыболовный крючок, с давних пор застрявший в глотке. Что, если эта мелкая бухточка, обнаруженная мальчуганом, – место сбора разных увечных рыб, убежище для несчастных, осужденных на долгие страдания, их подводный лазарет или арена смертельных поединков?

Между тем Цеффирино сражался между скал. Осьминоги! Он открыл здесь целую колонию этих моллюсков, обосновавшихся у подножия массивного утеса. Скоро на его остроге красовался большой фиолетовый осьминог, выпускавший из раны жидкость, похожую на разбавленные чернила. При виде его синьориной Де Маджистрис овладела непонятная грусть. Для осьминога нашли отдельную выбоину, и Цеффирино с удовольствием остался бы возле нее, чтобы полюбоваться, как медленно меняет оттенки серо-розовая кожа моллюска. Было уже поздно. От долгого купания в воде все тело мальчика покрылось гусиной кожей. Но он не был бы Цеффирино, если бы не захотел переловить всю найденную им семью осьминогов.

Синьорина принялась разглядывать осьминога, его скользкое тело, отверстия в присосках, почти совсем жидкий красноватый глаз. И ей казалось, что из всех живых существ, пойманных Цеффирино, только на осьминоге нет ни пятнышка, ни раны, причиняющей страдания. Его щупальца, розоватые, почти как человеческое тело, такие податливые, извилистые, со множеством невидимых сочленений, вызывали мысли о здоровье и жизни. В животном еще чувствовалось какое-то оцепеневшее напряжение, от которого чуть заметно извивались щупальца и растягивались присоски. Синьорина Де Маджистрис ласково водила рукой вдоль извилин тела осьминога, не решаясь, однако, до него дотронуться, при этом ее пальцы шевелились, как бы подражая извивавшимся щупальцам. Постепенно рука ее стала опускаться все ниже и ниже и, наконец, коснулась осьминога.

Щупальца осьминога взвились в воздухе, словно гибкие плети, и в одно мгновение с силой оплели руку синьорины Де Маджистрис. Она вскочила на ноги, как будто стараясь убежать от своей собственной руки, зажатой осьминогом, и пронзительно закричала:

– Ой, осьминог! Ой, растерзает!

Цеффирино, которому именно в эту минуту удалось выкурить из норы очередного осьминога, высунул голову из воды и увидел, что осьминог, опутавший руку толстой синьорины, уже добирается щупальцами до ее шеи. Он услышал и ее голос, ее долгий пронзительный визг, в котором, как показалось теперь мальчику, уже не звучали слезы.

В ту же минуту к толстухе подбежал мужчина, вооруженный ножом, и начал наносить ожесточенные удары, целясь в глаза чудовища. Это был отец Цеффирино. Наполнив свою корзинку пателемами, он отправился на поиски сына и уже подходил к утесам, как вдруг услышал вопли. Вглядевшись как следует через очки, он увидел женщину и немедленно бросился к ней на помощь, не выпуская из рук ножа, которым отдирал своих слизняков. Вскоре ему удалось почти обезглавить осьминога. Щупальца тотчас же бессильно разжались, а синьорина Де Маджистрис лишилась чувств.

Когда она пришла в себя, осьминог был уже разрезан на части. Цеффирино подарил его толстухе и посоветовал изжарить; отец подробно объяснил ей, как приготовить вкусное жаркое из осьминога. Цеффирино, не спускавшему с синьорины глаз, несколько раз показалось, что она вот-вот снова заплачет, но нет, она не пролила больше ни одной слезинки.