Джузеппе Д'Агата - Загадка да Винчи, или В начале было тело Страница 5

"Выживание за последние три года… — хорошенькое исследование! Простой подсчет убитых. Эти ребята — могильщики в белых халатах! — восклицает Фьори. — Научная работа с библиографией на восемь страниц — это в их стиле. Много сносок, мало мыслей".

Он читает громким голосом:

«Вследствие отсутствия эффективных медикаментов применяется хирургическое вмешательство, и именно с ним связана важнейшая и интереснейшая область исследования современной онкологии».

"За несколькими фразами спрятана огромная научная область, и все это обернуто в яркий фантик эффектного вступления, — зло комментирует отрьшок Фьори. — Но кого они рассчитывают обвести вокруг пальца? Вместо того чтобы темнить и уводить в сторону, они должны были бы честно признать и написать ясно и просто, что враг оказался хитрее, чем они".

Я думаю, что Квадри хорошо понимает, что Она защищается и атакует с изощренностью и умом, значительно превосходящим то, на что способны мы.

Потому что у нее биологический ум, а у нас метафизический.

«С практической и гуманистической целями…»

"Вот она, обязательная нота сострадания, призванная затрагивать сердца, ведь недостатка в телах для операционного стола у них не бывает".

«Именно хирургия способна оказать помощь немалому числу людей, страдающих раковыми заболеваниями. В случае ракового заболевания медикаменты могут служить только паллиативным средством, а хирургическое вмешательство (удаление новообразования и пораженных тканей) нередко позволяет продлить жизнь пациента на несколько лет и, в сущности, добиться выздоровления, несмотря на плачевные прогнозы, которые дают пациентам со злокачественными опухолями».

Я закрываю глаза на путаный и невнятный стиль изложения, но что они имеют в виду, когда говорят «выздороветь» от Нее? Ведь операция — это всего-навсего вынужденная уступка перед болезнью.

«Из объективных и неподлежащих дискуссиям свидетельств эффективности такого лечения, которые мы приводим в данной работе, следует практическая важность дальнейшего скрупулезного изучения состояния пациентов после удаления опухолей. Мы предполагаем, что эти исследования позволят нам в будущем успешно прогнозировать развитие болезни».

"Хирурги не понимают, что подчиняются раку и выполняют все его приказы".

«Наша клиника…»

"В их словах так и слышится гордость от принадлежности к касте, к избранным".

«Врачи нашей клиники сегодня являются одними из самых квалифицированных специалистов по работе с тяжелыми онкологическими больными. На основе накопленного нами опыта…»

"Тебе не кажется, что он пишет с таким высокомерием, как будто обращается не к своим коллегам, а вещает с трибуны на многотысячную аудиторию олухов?"

«На основе накопленного нами опыта мы сделали выводы, существенные как в теоретическом, так и в практическом отношении. Эти обобщения представлены в данном исследовании».

"Я лучше узнал Квадри, после того как мы окончили институт, — говорит мой друг, небрежно перелистывая брошюру. — Я понял, что его карьера была предопределена уже в момент его рождения, в ту секунду, когда акушерка объявила матери, что у нее родился мальчик.

Он последний потомок в старом роде, в котором из поколения в поколение дети становились медиками, и, даже родись он девочкой, это бы ничего не изменило, разве что он, возможно, стал бы педиатром, а не хирургом.

Когда этот скромный студент вошел сюда (в то время он был последователем Мондино де Лиуцци[10] и Везалия[11]), он уже знал, что, как только освоит анатомию, примкнет к лагерю потрошителей. Как давший клятву Гиппократа и как анатом, я не могу иначе называть хирургов и не советую им рассчитывать на терпимость с моей стороны".

Фьори с почтением, почти с религиозным преклонением относится к анатомии. Поэтому «помощь», которую предоставляют хирурги, кажется ему грубой, наглой профанацией, он воспринимает ее как насилие, нанесение увечий человеческому телу. Для хирургов изучение анатомии — необходимая формальность, и, воспринимая ее таковой, они подходят к ней с должным лицемерием, морфологию они считают уже умершей как науку, так как она не способствует легкому достижению успеха, не делает «прорывов» в научных исследованиях и не помогает заработать деньги. За это Фьори терпеть их не может.

Он продолжает: "Анатомия — окаменевшая дисциплина, — как-то раз сказал мне Квадри, обнимая меня на прощание. И после этого спросил меня, почему я выбрал именно анатомию. Я подумал над его вопросом, и, когда он опять возобновит эти свои исследования, я отвечу ему: Анатомия на самом деле служит убийцам, и в особенности садистам и палачам, торговцам человеческим мясом, а также любителям биологии, естественных наук и изобразительных искусств и всем тем, кто увлечен природой, восхищается изысканным строением живых тел. Ты сам прекрасно это знаешь. Как видишь, анатомия — поистине фундаментальная дисциплина!"

Квадри реализует четкие, давно запрограммированные амбиции. Настоящий ученый проводил бы ночи за рабочим столом, у него голова бы трещала, он корпел бы над микроскопом — как показывают исследователей в кино — ради того, чтобы постичь суть великой Болезни, но это не для него, он предпочел отказаться от такого пути. Он знает, что во всем мире ученые от уровня Нобеля[12] до простого аспиранта трудятся до седьмого пота в лабораториях, которые стоят целые состояния. Вирусы и мутации генов, микротравмы и врожденные пороки — все это недостойно его времени и внимания так же, как и выяснение причин возникновения опухоли. Он просто ее вырежет, а потом посмотрит, что будет происходить с человеком, которому он ее удалил.

Я согласен с Фьори, но не говорю ему этого, потому что он принялся зачитывать мне другой отрывок из брошюры:

«Увеличение количества хирургических операций позволило собрать точные данные, на основе которых были сделаны убедительные выводы о результативности такого метода борьбы с раковыми заболеваниями и о длительности периода, на который наши хирурги продлевают жизнь пациентов. Здесь приводятся сведения не за весь период работы клиники в этой области, а только за последние тринадцать лет. Такой срок потребовался для того, чтобы установить, сколько лет жизни было отпущено нашим больным после операции».

Какой-нибудь больной, живущий где-нибудь в Венето[13] — в области, в которой особенно распространилась болезнь, — сколько бы ему ни оставалось жить после операции, успеет передать в наследство своим детям (по закону Менделя[14]) мельчайший вирус или крошечный сбой в последовательности хромосом, из которого разовьется еще более изощренная разновидность Болезни.

Сечет нас ночью дождь по черепам,И солнце зноем обжигает днем,Сороки очи выклевали нам,Но мы уснуть не можем вечным сном,Покудова покой не обретем,А нас качает взад-вперед ветрами.Не заноситесь, люди, перед нами,А за себя восчувствуйте тревогуИ, шествуя не нашими стезями,О милосердье к нам молите Бога.

Христе, Владыка, правящий мирами,Не дай, чтоб нас в аду терзало пламяЗа то, что в жизни мы грешили много,А вы, о люди, исходя слезами,О милосердье к нам молите Бога.

Молодая, скромная и бестолковая лаборантка, подняв голову и как бы стряхнув с себя тяжелую сосредоточенность, говорит, что эти стихи ее очень взволновали. Ее личико проглядывает из распущенных волос.

Я закрываю книгу, а мой друг-доцент откатывается немного в кресле, чтобы лучше разглядеть молоденькую женщину в облегающем белом халате, ее круглые колени, в которых как будто нет коленных чашечек; пальцы, держащиеся за страницу тетради с желтой обложкой; немного детские черты лица, на которых сейчас изобразилось напряжение от интеллектуального усилия.

Она смиренно выслушивает мое объяснение, но ей неинтересно. Я говорю, что Вийон один из первых поэтов городской культуры, что он является предшественником Возрождения. И по ее глазам видно, что она понимает все очень буквально и понятия не имеет о том, что за моими словами стоит бродяга с большой дороги и жадный любитель всех удовольствий жизни. Кто знает, дошла ли она уже до буквы «В» в энциклопедии, которую составляет в своей голове, или еще нет…

Но эта девочка, вошедшая в кабинет Фьори застенчиво и ни на минуту не опоздав, явно удивлена тому, что научной брошюре Квадри я противопоставил моего Вийона. Я говорю, что, по моему мнению, культура должна отталкиваться не от материи, но от самых нейронов. Мне хочется вызвать у нее изумление, смутить ее ум, и я заявляю, что сейчас настал момент аннулировать кибернетику коры головного мозга, выжечь подчистую запылившиеся отложения нашей памяти, сменить устаревшие способы кодирования информации, которые теперь можно сравнить разве только с допотопными исцарапанными табличками. Но ее головка явно не готова утруждать себя поиском мало-мальских возражений на мою абсурдную речь, она даже не может сконцентрироваться на том, что я говорю, и поэтому переводит взгляд на окно, по которому стекает дождевая вода.