Эльфрида Елинек - чисто рейнское ЗОЛОТО Страница 5

В.: Я. Дитя. Так много ты еще никогда не говорила! Я часами слушаю тебя, но что ты сказала? Я уже не помню. Ты хочешь двойную свадьбу, но не знаешь, кто должен стать второй парой? Этого хотели многие девушки, а потом вдруг оказывались втроем, и сами оказывались лишними! И каждая хочет героя, ну, разумеется, кого же еще. Кого-то, кто с чувством долга возьмет на себя долги и будет их выплачивать. Я: пример, но дурной! В договорах господин, по договорам лишь раб[28]. Должен прийти человек, должен сначала прийти человек, кто-то, кого мы еще не видали, ибо те, кого мы знаем, они не могут. Тот, на кого мы все сможем повесить. От меня можете больше ничего не ждать, у меня были возможности, и еще какие, но теперь должен прийти человек, который сделает это лучше. Кто-то, кому я не должен буду помогать, это само по себе было бы чем-то новым. Кто-то, кто, чуждый богу, свободно живет себе во благо, неосознанно, я имею в виду, не осознавая, что вообще есть бог, кто всегда, в данном случае я, знать осознанно, неосознанно, и никто ему ничего не делает, он сделает из самого себя, кто-то, кто совершает поступки, не важно какие. Поступки. Что идут впереди воззрений, и у них есть задние фары. Всегда, когда тормозят, загораются еще и дополнительные, сзади часто очень интересно, часто многовато тормозят, сперва движение распознается сзади. И тогда нужно бежать в другую сторону или же это движение побороть. Без меня. Так. Я не должен ничего ему советовать, не должен помогать, не должен ничего ему желать, он даже не будет знать, что я единственный, кто вообще может чего-то хотеть, это дружелюбный враг[29], как мне найти его? Ну, не будем преследовать этот интерес дальше. Не то он начнет преследовать нас. Как создать свободного человека, которому не нужны кредиты, поручительства, собственность, внешность и внутренность, упрямого, который не выплачивает проценты, которые набежали еще до его рождения, подбежали, подошли к старту, чтобы убить его, о том змее, который стережет собственный капитал банка, я и говорить не хочу, это червь, но большой, и не в компьютере! как мне сделать этого другого, как мне произвести этого человека, который бы не был более мной и действовал сам по себе, как я и хотел?[30] И как мне побыстрому найти глупца, который будет сам по себе делать то, что хочу я? Да, как? Дураков так много, среди них должен быть хотя бы один такой! Я противный, противен самому себе. Но где мне найти этого человека? То другое, чего я вожделею, это другое я никогда не увижу, потому что свободный должен сотворить себя сам[31]. Именно эту возможность он и высматривает! Когда я сам подхожу к пластилину и леплю, округляю руки, леплю и леплю, всегда выходит одно и то же, и это: слуги[32]. Я хочу создать кого-то, кто выглядит подобно богу, но у меня не получается, собственно, его полагается поставить на торт для двойной свадьбы, но так, как он смотрит, я не могу никому этого доверить. Нет, ни одно сопоставление вас не убедит, потому что герой как должное примет на себя все мои долги и должен будет умереть. Маленькую фигуру на торте нельзя с ним сравнить, он будет похож скорее на засахаренную вишенку, я думаю. Возможно, мне еще удастся сделать локти и колени, но кисти и стопы точно нет, это чертовски тяжело. Вишенка останется на торте, а слуга, мой слуга, только рассмеется и бросит свою жизнь через плечо, словно вишневую косточку. И тогда у меня больше никого не останется. Тогда я буду слугой самому себе, другие слуги, в том числе мои собственные, теперь точно больше не явятся. Последний самолет отбыл. Больше ни одного не будет. Я не хочу обманывать самого себя, ибо это именно то, чего я хочу. Чтобы все по собственному желанию желали того, чего желаю я. Чтобы пришел кто-то, в маленький банк для среднего класса, допустим, от которого не укрылись драматические изменения на мировых финансовых рынках. И вот он здесь и не знает, что делать, он знает только, что он должен что-то сделать. Такие дела всегда тяжелы, но я заранее вытащил косточку, прежде чем попытался создать человеческую фигурку, потому что такого дела не хватило бы. И что же вышло? Герой, который хочет получать доходы с собственного капитала, каких не бывало. А кто хочет получать такие дивиденды, тому нужна продукция, какой у нас не бывало, эту продукцию он создает из ничего, точно так же, как я создал человека. Только я, разумеется, был успешнее. Однако мои достижения оказались более устойчивыми. Люди все еще существуют. Герой размышляет. Он не умеет считать, но он хочет достичь лучшего банковского баланса, а если не получится, ему придется приукрасить старый, накрасить невесту, положить вишенку на торт, если получится, надеть кольцо, в качестве рычага, как бы ни функционировало то, что он надеется использовать. Вишенку, которая задумывалась как фигурка человека, ему удастся доставить наверх только с лестницы. Или ему наконец-то придется украсть кольцо, он знает, где оно. И оно уже у него! Все это время оно было у него на пальце! Далеко ходить не придется! Хитро! Значительные достижения банкира благодаря банку! У него есть кольцо, у него есть сокровища, он основал фонд Рейнской земли[33], резиденция: Нормандский остров Джерси, моя любимая Яйрландия! имя: Лорелея, она сидит и поет, мимо проплывают корабли и тонут. Потому что на них сел поднимающийся на ноги герой из Рейнской земли, так что лодка, челн оказался переполнен. Как и твоя писанина, точно как твоя писанина, дитя! Вот видишь, что бывает, когда слишком много пишешь или когда герой переводит и не знает куда. Он схоронился однозначно глубоко, скромник! Да, лошадь тоже приплели! Лошадь перевели тоже, рейнские винторезы что-то подкрутили, чтобы челнок остался на плаву. Они все-таки тоже должны что-то зарабатывать, но с их винтами ничего не выйдет, кто бы их ни крутил, войти не выходит. Они основательно посадили корабль на мель, и только на том основании, что акционеры хотели больше. Этот винт ничего не принесет. Рычаг все исправит. Нет, рычаг тоже ничего не даст. Нужно подкрутить в каком-то другом месте, нужно нарычать на кого-то другого. Ключевое дело банка все еще слишком тяжело, даже если деньги прилежно работают. Маржа просто смехотворная. Почему бы нам не украсть весь банк, папа? – спросила ты однажды, Не знаю, дитя. Я правда не знал. Я с жадностью сохранял золото. 15 % налогов на прибыль с капитала, даже если и не у нас! То есть у нас такого нет, но есть что-то подобное, что в итоге всегда означает, что не платят вообще ничего. Особенно мне, богу, ничего не платят. Но и государству не отдают того, что ему принадлежит. Они думают, просто потому, что они меня не видят, они не должны выплачивать мне проценты! Они думают, просто потому, что хотят выйти на рынок недвижимости, они смогут на нем что-нибудь выгадать! Эта затея с недвижимостью – это движение не в ту сторону. Нужная сторона лежит совершенно в другом направлении, но направо – это тоже мимо. Нужно не работать, нужно просто прочесывать леса, там достаточно работы, хотя ее так и не называют. Деревья тоже доставляют много хлопот, даже когда упадут. Герои тоже доставляют много хлопот, даже когда падут. Дома тоже доставляют много хлопот, прежде чем обрушиваются. От моей мести этого человека защищает только то, что я сделал. Мой меч[34]. Ударо– и уколопрочное оружие. Но ничего этого больше не будет, дитя. Все это перевяжут, как нить норн, дочерей земли, я имею в виду норм, дочерей людей. Сначала они производят нить, и то, что вплетено в нить, кроме тех случаев, когда это ты сам, кто повесился, сплетают в заговор и торгуют, это ничто, вот что там торгуют, и по нему это видно. Оно выглядит как ничто, и это и есть ничто. Но люди этому не верят. С ничем ведутся переговоры. И самое большое ничто – это любовь. За нее никто ничего не даст, за нее никто ничего не получит. Кого она интересует? Ни даже бога. Нет, в корне неверно, все в ней заинтересованы. Она ведь ничего не стоит. И да, то, что я люблю, я должен покинуть[35], также и тебя, дитя, ты этого даже не заметишь, тут и говорить-то не о чем, к тому же ты и без того будешь спать. Я обладаю усыпляющим воздействием. Иначе не пойдет. При таких законах, которые я сам и установил, я не могу остаться. Иначе и мне пришлось бы их соблюдать. Законы остаются, я не останусь. Их надлежит соблюдать только вам, несвободным людям, законам процентов и процентов с процентов, банк между тем прибавит газу, но дальше не уедет, он останется на том же месте, я думаю, в Дюссельдорфе, да, там он и останется, он не знает, куда девать себя самого, и не знает, куда девать свои деньги, их становится все меньше, при этом их должно становиться больше, он что-то делает не так, но прибавляет еще больше газу, и к тому же банк находится не на той территории, ничего не выйдет, чем больше газа, тем меньше кэша, чем больше кэша, тем меньше газа можно прибавить; вступает государство, государство выходит, вступает, выходит, тут уж можно сразу ложиться! Это ты сейчас и сделаешь, дитя. Засыпай! Это хорошая идея, конечно, моя, я же видел, что происходит, когда банк и когда государство начинают двигаться, к тому же в разных направлениях. Они делают это неправильно. То, как они это делают, это неправильно. Покажи мне возможность превзойти этих богов, к которым также отношусь и я, и я схвачусь за нее. Но таковой нет. Даже для меня. Ложись, отдохни. Все, что я построил, должно обрушиться! Я так хочу. По мне, так страховые компании должны заплатить, но все должно обрушиться. Да, а потом обрушатся и страховые компании. Должно возникнуть нечто новое, я еще не знаю, что именно. Но одно знаю точно: без меня! Без меня. Я хочу теперь только одного: конца[36]. А теперь отдыхай, дитя. Передохни здесь немного, позволь себе роздых![37] Да, речь о тебе! Вообще-то я решил так, что ты будешь спать беззаботно, а не просто вечно. Кто отдыхает, тот подыхает. Но тебе все равно придется полежать. Шлем и латы, да, вам тоже! Что ржавеет, то заржавеет. Сейчас мне больше ничего не приходит в голову для тебя. Потому что с любовью ты никогда не договоришься, это я уже понял. Как один из моих пехотинцев, ты бы научилась только опустошать. Любовь – заблуждение! Она погибает, возникая, как погибает капитал, если больше не приносит дохода. И тогда его поглощают, он поглощает сам себя, самое себя, как любовь. Капитал, от которого не поступает процентов или с которого не платят проценты, должник, это означало бы продлевать его через каждое необходимое изменение! Обеспечивать существование друг друга, но не выплатами друг другу, не сборами друг с друга, с изменениями, которые нужно принять, чтобы потом когда-нибудь пойти ко дну, но даже и тогда вину здесь возлагают на изменения. Естественно. Если ничего не меняется, все умирает. Ты думаешь, заполучить любовь будет так просто? Ничего не просто заполучить, особенно когда в кармане маловато, когда становишься мал самому себе, если скуп с самим собой. Если не платишь проценты самому себе, не бережешь их для других, забываешь, становишься небрежным, тогда ничего больше не остается, ни для кого. Как фанатики использования полезных ископаемых мы бесцеремонно принуждаем других к производству[38], если мы окажемся в счастливом положении, что сможем производить продукцию, я-то сам за воровство, это все знают, и все-таки производство есть, это как, производства ради, в любви. Каждый жаждет ее, каждый думает, что она ему нужна, и все-таки она ему без надобности. Совсем она ему не нужна, эта любовь. Он только так думает, но она ему не нужна. Кто-то даже принес себя в жертву, из-за любви, но, видимо, ко всему человечеству сразу! Высокомерный нахал! Никогда не мог выносить этого спасителя! Полное, свободное развитие индивидуума[39] в любви, в работе, в рабочем классе, в том, что кто-то привлекательнее другого? Естественное свойство самой личности, которое, однако, не развивается естественным образом, подобно капиталу. Нас можно принять только в качестве персонификации капитала[40] как богов из виллы на холме[41]. Мы улучшаем условия производства, некоторые на этом зарываются, а мы творим условия, другие зарвались, все время кто-то будет зарываться, пока наш капитал тоже не будет израсходован. Спи! Ты должна спать, дитя! Кто спит, не зарабатывает и не заслуживает ничего. Кто спит, не грешит и не делает долгов. Любовь, единственный продукт, о котором каждый думает, что он ему нужен, сама по себе долг! Ты платишь и платишь, но не получаешь даже процентов! Все время приходится платить, но любовь даже не открывает глаз. Она вообще ленива, она слепа и глуха, эта любовь. Она есть, но она ничего не делает и ничего не может. У нее есть выбор, прийти, остаться или уйти. Это же очень просто, но может научить кое-кого страху, что тоже не то чтобы необходимо. Что до меня, мне это не нужно. Кто отмечен, того постигнет. Так начертано на двоичном древе. Так-то. Кто подписался на заем, с тем ничего не может случиться, даже если он наткнется не на те земли. Но нет, все будет хорошо. В конце концов все кончается хорошо. И если нам позволено будет полюбить, нам больше не придется выходить из дому. Тогда у нас будет все, что нам нужно, дома. Но эта тупая любовь, она будет так непредсказуемо конечна! В любом случае ничто не имеет значения, непредсказуемо ли или предсказано неверно, как это чаще всего бывает, причем во всем. Все неверно. Или она есть, или нет. Прочитайте вот эту колонку, загляните в другую, ничего подходящего? тогда смотрите дальше! Блуждайте глазами, а когда у вас останется только один, прекращайте! Я там видел еще одну, которая увернулась от этой колонки словно дым, словно туман! Но это точно не от огня, не знаю, правда, что там могло загореться. И все-таки поторопитесь, иначе достигнете вашего полного воплощения слишком поздно, вы, бутылка! Невозможно страстно желать чего-либо не делать. А заполучить любовь, как это вообще может произойти? Лучше и не пытаться. Купить? Если она разрывает кому-то сердце, да, в том числе любовь к ребенку, что тогда делать? Как будто прорывается источник, как можно его удержать, если очень скоро будет уже слишком поздно? И нет никого, к кому можно было бы обратиться? Все распадается, и умирает, и подходит к концу, и превращается в руины, все издыхает, бешеная тоска, жгучая боль, я никого не спасу, и уж точно не своими губами, дитя, нет, ни даже тебя. Это должен сделать кто-то другой. Я никого спасать не буду, и все тут. И тебя, ту, которая спасала героев, я поставлю в самый последний ряд, потому что, если ты не пробьешься, тебя забьют, как и на всякую, абсолютно любую человеческую работу. За спиной у каждого рабочего уже стоит кто-то, кто сделает это дешевле. Капиталист, несмотря на это, урезает, хотя все работали прилежно, он обязательно что-то урежет, и урежет он не свою прибыль, всегда ведь кто-то работал за еще меньшую сумму, чем прежний, этот канат обрубить нельзя, эту сеть аптек нельзя разрывать, один сбивает другого, вот так, спросите упомянутого уже брата Баума, нет, не его, я не знаю, кого бы вы могли спросить, но у последнего теперь ничего нет, это логическое следствие из этой последовательности, ну да, у него ничего нет, но у него всегда мало. Любящий, который только что был богат как Крез, урезает: Есть ли у него, есть ли у нее кто-то другой? Это всегда возможно. Это незаметно. Иисус из Назарета – тоже великий странник, однако он никогда не бывал один, он просто не мог быть один: бог, как и я. Но куда, почему? Я та, кого все вы ищете, говорит невеста-нацистка[42], которой до этого, по телефону, когда она позвонила в полицию, никто не поверил и которую никто не зарегистрировал. Кто нам верит, тот побит. Она говорит то же, что Иисус своим тюремщикам. Точно: Это слова Иисуса! Потому что сказать может кто угодно и что угодно. Делать никто ничего не обязан. Право существования капиталиста, его единственное право это нечто, что он не имеет не никакой даты[43]. Это цитата[44], я даже не понимаю, что это значит, я даже не могу понять, как я мог ее найти. Да, признаю, это звучит странно, но так сказано, я даже несколько упростил, но даже в этом виде я не понимаю. Я не имею не срок годности. Бог и деньги, у них тоже нет не срока годности содовой, в которой они просто исчезают, но перед этим еще побулькают, а потом исчезнут. Чего еще хотят от любви? От любви хотят того, чтобы она осталась, единственная. Ну, многие этого не хотят, но все хотят, чтобы любовь осталась, а ей больше ничего и не остается кроме как остаться. Деньги посчитать проще, тут ты со мной не поспоришь, дитя. Все можно посчитать, только вот они никогда не кончаются. И под чертой никогда не сходится. Как-то нестройно все. Инструменты настроены, инструменты продемонстрированы, но просто-напросто ничего не сходится. Выходит, что ничего не сходится. Обозначенная авансом стоимость была словно выброшена на ветер, она не была использована и даже не получила прибавочной стоимости, деньги не превратились в капитал, капитал в золото, золото в клад, где его спокойно можно было бы обналичить. Этот человек не превратился в любящего, хотя у него для этого была масса возможностей. Для чего он стал бы стрелять самим собой вокруг, этот любящий, он мог бы случайно попасть в ту, в которую попадать не собирался? И почему он хотел попасть именно в ту? Капиталист: Зачем он разбрасывался деньгами? Пока все не умерли? И как же их станет больше, для него? А клиенты тоже мертвы? Ох, это было бы нехорошо. И купит ли он дом, крепость для себя и супруги под ключ или будет строить, заказав его великанам или гномам, из которых каждый хочет обскакать другого, не важно, ни одно из этих приготовлений не поможет ему увеличить размеры заложенного в фундамент дома золота. Так. Что. Деньги есть нельзя, в том числе эти золотые яблоки: не съедобны, предназначены только для любования и для молодости, которую отдали, чтобы дать представление, я имею в виду, чтобы представлять из себя больше. Яблоки снова сделали инвестицию в молодость необязательной. Так что придется искать иные возможности. О юности позаботились. Чек выписан. Больше юности из юности! Как это? Пройдет и это[45]. Бесконечно так продолжаться не может. Где нет ничего, бог потерял право, которое установил сам, записал и завизировал, подписал. И что мне теперь делать? И что нам теперь делать? Где прибавочная стоимость? Как удастся превратить деньги в капитал, который будет существовать сам по себе, странствовать по свету, как я, Вотан, капризный и слепой, даже не одноглаз, слеп! Одноглазка, ты спишь[46], ты же хотела выйти, а теперь слишком поздно! Придется про ехать по крайней мере еще одну станцию, для наших лыжников: проехать еще один сезон! Раньше, когда за деньги еще работали для отдельного человека, тогда было проще. Теперь деньги работают в одиночку, без какого-либо присмотра. А любовь вообще ничего не делает. Она ждет, что ее защитят другие, сама она вообще ничего не может. Всякие девушки на Рейне, кого они еще могут удержать![47]