Марина Палей - Рая & Аад Страница 5

Высокочтимые дамы, т. е. члены Клуба, скорее всего, не знали, что данный брак заранее был оговорен как фиктивный. Создавалось такое впечатление, что это немаловажное примечание напрочь упускала из виду сама невеста.

7

На следующий день Рая и Аад подали заявление (о роковом поединке их взоров нам ничего не известно), а через два месяца они уже смущённо топтались на малиновом коврике перед суконным ликом брачующего их чиновника. Рая ослепительно сияла во взятом напрокат (клуб «Русские Присоски») бархатном платье цвета варёной свёклы, удачно дополненном кучерявой синтетической розой, которая хищно чернела у Раиного широкого, как коромысло, плеча; голову её – устрашающе блестя лаком и гелем – венчала бабетта Бабилонской возвышенности (отчего и сама Рая возвышалась над Аадом на высоту этой баснословной бабетты); нагота Аада была прикрыта бурой тишорткой с малопонятной канареечной надписью «HIC IACET…»[3] и клюквенно-красными джинсами; очень нарядно выглядели новые, огуречного цвета, пластмассовые шлёпанцы на босу ногу. Над чиновником, в золочёной раме, радуясь доброкачественности новой подданной – ах! – почти что помахивая ей рукой! – поощрительно улыбалась королева Беатрикс, словно взявшая на себя вдохновляющие функции Флоры, римской богини плодородия. А по обе стороны от новобрачных стояли мы – два свидетеля: моя компаньонка и я.

Нам трудно было там стоять. Становилось совершенно очевидным, что мы присутствуем на сеансе заглатывания кролика удавом. Это становилось очевидным как дважды два. Картина усложнялась однако же тем, что не было до конца понятно, кто же кролик и кто удав, – и если можно представить кошмарную картину в духе, скажем, Алана Гоббслея, где каждый является и кроликом и удавом одновременно, то это было самое то.

Пикантность ситуации заключалась также и в том, что Рая, питавшая свою духовную субстанцию животворными советами дам из «Русских Присосок», тем не менее, не решилась пригласить в качестве свидетельниц ни одну из них: она опасалась, что, невольно позавидовав её, Раиному, лучезарному счастью, жонпы её непременно сглазят.

8

Выскочив из мэрии как ошпаренный, Аад сразу же перебежал на другую сторону улицы. На другую – по отношению к той, по которой, сияя, зашагала его законная фиктивная супруга. Поволоклись и мы, свидетельницы, – в качестве свадебного – или похоронного – то ли шлейфа, то ли кортежа. Ещё вылетая из холла, Аад, тем не менее, остановился, потребовал наши (мои – и второй свидетельницы) прокомпостированные транспортные билеты, внимательно взглянул на них, затем на свои часы – и сказал, что, поскольку час с момента компостирования ещё не истёк, мы можем ехать на трамвае, ура, не производя дополнительного компостирования.

(Русский человек уловил бы в этом высказывании адресованный ему намёк убираться к той самой матери, праматери всех матерей, но мы с компаньонкой были уже тёртыми калачами и отлично понимали, что человек нидерландский, автоматически, проявил здесь единственно свою мифологическую бережливость – назовём это так – и соответствующую ей шкалу ценностей.)

Когда мы дошли до трамвайной остановки, Аад снова перебежал дорогу, на сей раз нам навстречу, словно присоединившись на миг к нашей зачумлённой троице, но вскочил в иной вагон по отношению к тому, куда водрузила телеса его законная фиктивная жена – и мы, ошалелые свидетельницы («преступления, совершённого в особенно циничной форме»). 

Впрочем, Рая продолжала сиять. А что? В этой жизни побеждает невозмутимый.

Побеждает – кого? Ну, это уже другой вопрос.

Вторая свидетельница, забившись на заднее сидение, как бы смотрела в окно. Сидя с очень прямой спиной, она демонстрировала прохожим редкий цирковой аттракцион: обильное увлажнение лица слезами – без какого-либо участия мимических мышц.

В таком составе и в таком настроении мы вышли возле дома Аада. Мы вышли там потому, что у него на этот день была назначена встреча с двумя музыкантами, которых познакомила с ним именно я, – поэтому он меня, а заодно и компаньонку, заранее пригласил. Не знаю, приглашал ли он Раю. Что-то даёт мне основание в этом сомневаться. Но она тоже направилась к его двери – вместе со всеми, как ни в чём не бывало. В это время, вприпрыжку, как раз подошли музыканты.

Увеличение поголовья компании на две единицы естественным образом разрядило обстановку. Это была уже именно компания, даже компашка, а никакой не свадебный кортеж. О том, что произошло пятнадцать минут назад, знали не все, а только две трети присутствующих. И поскольку в квартире каждый из вошедших сразу же занялся своим делом – разматыванием проводов, настройкой гитар, подключением усилителей, а также сосредоточенным рытьём в книгах (в последнее были углублены, конечно, вторая свидетельница и я), то Рая как бы естественно (естественно для неё самой) – но, на всякий случай, не по-наглому, а именно что тихой сапой – вступила под своды святая святых. Она вступила под своды Адовой кухни – «хлопотать по хозяйству».

Вот этот момент следует подчеркнуть особо. Итак, NB: Рая хлопотала на Аадовой кухне не как залётная пташка, не как гостья – на равных правах с прочими – нет! Она хлопотала как хозяйка дома, и на это было страшно смотреть.

Тем более, что Аад не смотрел на неё вообще. Это Рая смотрела на всех – со своей сладкой-пресладкой улыбочкой («Без мыла в жопу залезет», – как экономно определяла это выражение её экс-напарница по церковной койке). Итак, Рая смотрела на всех нас с этим убийственным (для любых свидетелей) и при том нерасторжимым выражением животной угодливости – и животной же невозмутимости. Карамельно улыбаясь, тараща глазки, вздыбливая бровки, она пыталась шутить. Разрумяниваясь, алея, рдея, хорошея – она порхала с подносиком, словно шекспировский Дух Воздуха. Подавая, убирая – предлагала, угощала, нахваливала: бутербродики, тостики, салатики, печеньице, конфетки, фруктики. Она подливала воду, колу, напитки, ещё какую-то дребедень – и всё это выглядело тем более странным, что в доме Аада почти ничего не было, он ни к чему не готовился: будний день.

Это явилось, наверное, первым испытанием для свежезарегистрированной супруги в стихийном, организованном ею же самой, обряде брачной инициации: суп из топора Рая таки да, супчик сварила. Хотя, если быть совсем точными, она сварганила потрясающий супец – причём буквально из воздуха.

Более того: оказывается, колбасясь вчера вечером в церковной пристройке (меж смертно смердящих наркоманов), она даром времени не теряла, но, напротив того, умудрилась испечь настоящий „наполеон“ – роскошный, пышный, сливочно-палевый – ах! – вызывающе-белоснежный – одним словом, царственный, – который она, бережно разместив в коробке из-под своих свадебных туфель сорок второго размера, – по дороге на фиктивное бракосочетание спрятала за цветочной кадкой возле самых дверей Аада.

И вот сейчас „наполеон“ был подан. Источая сладость и масляно улыбаясь, торт, казалось, предлагал сам себя – совсем как испекшая его претендентка на единовластное правление кухонно-прачечным парадизом.

Чем закончился для новобрачной этот день, мы – то есть вторая свидетельница и я – не знаем. У нас не выдержали нервишки: мы, «по-английски», свалили.

9

Через неделю у меня стали раздаваться регулярные телефонные звонки. Звонки были от Раи, но жила она уже в квартире Аада. Каким образом оказался возможным такой кульбит? (Ну, это – смотря что понимать под словом «жила». «Рабинович здесь проживает?» – «Нет». – «А разве Вы – не Рабинович?» – «А разве это – жизнь?»)

О, если у вас возник такой сугубо отвлечённый вопрос («жизнь – не жизнь»), значит вы попросту недооцениваете женскую целеустремлённость. Которая, найди она более достойное применение (чем поимка и порабощение очередного идиота-самца), давно бы уже дала человечеству возможность открыть лекарство от рака, секрет вечного двигателя, вечной молодости, вечного счастья – и, реализуя свою, заложенную природой, мощную территориальную экспансию, – даже обнаружить симпатичную, богатую кислородом планету где-нибудь недалеко от Земли. (Возможно, опять же, – для насаждения там кухонь и спаленок, но это уже другой вопрос.)

Вот один из впечатляющих примеров вышесказанного – примеров, свидетельницей которого (о господи! снова – свидетельницей!) мне непосчастливилось быть. Петербургский актёр по имени Иван Григорьевич Барсуковский – и гримёрша-лимитчица Люда. Какая-то ерунда по закулисной пьянке: он шёл в нужник, уже расстегнул ширинку, а тут спотыкается об неё, о гримёршу, – и вот падение (во всех смыслах), залёт, вот тебе деньги на аборт, нет, буду рожать; рожаю. Следующий номер программы: что будем писать в графе «отец ребёнка»? Ну, тут уж наш актёр, обременённый (осчастливленный) третьей семьёй, диабетом, тромбофлебитом и всяческими званиями, встаёт на дыбы – а вокруг себя, вставшего на дыбы, проворно закрепляет в земляном грунте архаические фортификационные сооружения в виде противотанковых надолбов.