Джон Гришэм - Покрашенный дом Страница 5

Их грузовик стоял рядом, а над кузовом уже был натянут брезент. Он был привязан к кольям, вбитым в землю, упаковочными веревками, так что грузовик не мог сдвинуться с места, надо было сначала отвязывать веревки. Их старый прицеп был уже наполовину разгружен, а вынутые из него ящики и джутовые мешки валялись на траве, словно разбросанные сильным ветром.

Миссис Спруил развела костер — это и был источник дыма. По каким-то причинам она выбрала это почти голое место в самом конце двора. Это было то самое место, где Паппи и отец почти каждый день после обеда усаживались на корточки, изображая кэтчеров, и ловили брошенный мной бейсбольный мяч — мои «прямые» и «навесные». Мне захотелось заплакать. Никогда я им этого не прощу, этим Спруилам!

— Ты ведь вроде бы сказал им, чтобы устраивались возле силосной ямы, — сказал я дедушке.

— Точно, — ответил Паппи. Он совсем сбросил скорость и свернул к дому. Силосная яма располагалась на заднем дворе, рядом с амбаром, на приличном расстоянии от дома. Раньше люди с гор всегда ставили свои палатки именно там, и никогда перед домом.

Паппи поставил грузовик под другим дубом, которому, по словам бабушки, было только семьдесят лет. Он был самый невысокий из трех дубов, что закрывали тенью наш дом и двор. Грузовик подкатился к дому и встал в те же самые высохшие колеи, куда Паппи ставил свою машину уже несколько десятков лет. Мама и бабушка ждали нас на ступеньках кухонного крыльца.

Рут, моя бабушка, была не в восторге от того, что люди с гор оккупировали наш передний двор. Паппи и мне это стало ясно еще до того, как мы вылезли из кабины грузовика. Она стояла, уперев руки в бедра.

Маме не терпелось взглянуть на мексиканцев и расспросить меня о том, в каких условиях их сюда привезли. Она понаблюдала, как они вылезают из кузова, потом подошла ко мне и сжала мне плечо.

— Десять человек, — сказала она.

— Да, мэм.

Бабка встала перед грузовиком, на пути Паппи, и спросила, спокойно и сурово:

— Почему эти люди расположились на переднем дворе?

— Я велел им размещаться около силосной ямы, — ответил Паппи, вовсе не собираясь отступать, даже перед собственной женой. — Не знаю, чего это они выбрали именно это место.

— Разве нельзя сказать им, чтобы перебрались?

— Нельзя. Если они сложат свое барахло, то уедут. Сама знаешь, какие они, эти люди с гор.

Бабкины вопросы на этом иссякли. Да и не стали бы они затевать спор прямо передо мной и в присутствии десятка мексиканцев. Она пошла в дом, неодобрительно покачивая головой. Паппи же, если честно, было совершенно наплевать, где устроили свой лагерь его наемные рабочие. На вид это были здоровенные парни, и они хотели работать, а остальное для него никакого значения не имело.

Подозреваю, что Бабке тоже было почти все равно. Сбор урожая настолько важный момент в нашей жизни, что мы наняли бы даже банду закованных в кандалы преступников, если они способны собирать по три сотни фунтов хлопка за день.

Мексиканцы последовали за Паппи к амбару, до которого от заднего крыльца было ровно 352 фута. Прошли мимо курятника, мимо колодца с насосом, мимо бельевых веревок, мимо сарая для инструмента, мимо сахарного клена, который в октябре становится весь красный. Как-то в январе я — с отцовской помощью — измерил точное расстояние от заднего крыльца до амбара. Для меня это было словно целая миля. На стадионе «Спортсменз-парк» в Сент-Луисе, где часто играла команда «Кардиналз», расстояние от пластины «дома» до ограды левой части аутфилда было 350 футов, и всякий раз, когда Стэн Мьюзиэл делал «хоум ран» — отбивал мяч за забор и, обежав вместе с товарищами по команде все базы, достигал «дома», — я на следующий день непременно сидел на крыльце и продолжал восхищаться этой огромной дистанцией. В середине июля, когда в матче против «Брейвз» он отбил мяч на 400 футов, Паппи сказал: «Люк, да он его как за наш амбар отбил!»

И еще два дня после этого я сидел на крыльце и мечтал о том, как я сам буду отбивать мяч за амбар.

Когда мексиканцы скрылись за сараем, мама сказала:

— Они выглядят очень усталыми.

— Они приехали в прицепе, все шестьдесят два человека, — заметил я, почему-то желая посодействовать будущему очередному скандалу.

— Этого я и опасалась.

— Прицеп у них старый. Старый и грязный. Перл уже бесится по этому поводу.

— Больше так не будет, — заявила она, и я понял, что отцу предстоит выслушать немало неприятных вещей. — Давай беги, помоги деду.

Я и так уже большую часть времени за последние две недели провел в амбаре вместе с мамой, подметая и убирая чердак, чтобы там разместились мексиканцы. Фермеры по большей части селили наемных рабочих в заброшенных домах арендаторов или в амбарах. А еще ходили слухи, что Нед Шеклфорд, чья ферма находилась от нас в трех милях к югу, поселил своих рабочих в курятнике.

Но на ферме Чандлеров такого быть не могло. Поскольку другой крыши над головой у нас для них не было, мексиканцы были вынуждены жить на чердаке нашего амбара, но там было чисто, никакой грязи или мусора. И там здорово пахло. Мама весь год собирала для них старые одеяла и матрасы, чтобы им было на чем спать.

Я проскочил в амбар, но остался внизу, рядом с закутком для Изабель, нашей молочной коровы. Паппи рассказывал, что в Первую мировую войну ему спасла жизнь молодая француженка по имени Изабель, и в память о ней он назвал нашу корову джерсийской породы именно этим именем. Бабушка в эту историю не верила.

Я слышал, как мексиканцы возятся, устраиваясь наверху, на чердаке. Паппи что-то говорил Мигелю, который был явно доволен тем, как там чисто и уютно. Паппи принимал комплименты так, словно это он, и он один, все там отскреб и отмыл.

На деле же и он, и Бабка очень скептически относились к усилиям мамы обеспечить наемным рабочим удобное место для спанья. Мама выросла на маленькой ферме, совсем рядом с Блэк-Оуком, так что была почти что городской. И росла она вместе с детьми из достаточно богатых семей, которые не участвовали в сборе хлопка. В школу она никогда не ходила пешком — ее всегда отвозил ее отец. И еще она успела три раза побывать в Мемфисе, прежде чем выйти замуж за моего отца. И все детство прожила в крашеном доме.

Глава 3

Мы, Чандлеры, арендовали землю у мистера Фогеля из Джонсборо. Я его никогда в глаза не видел. Имя его у нас упоминалось редко, но когда оно всплывало в разговоре, то произносили его с уважением и даже с благоговейным трепетом. Я считал его самым богатым человеком в мире.

Паппи и Бабка арендовали эту землю еще со времен, предшествовавших Великой депрессии, которая в сельских районах Арканзаса началась раньше и закончилась позже, чем в других местах. И после тридцати лет изматывающего труда им удалось выкупить у мистера Фогеля дом и три акра земли вокруг него. Им также принадлежали старый трактор «Джон Дир», два дисковых плуга, сеялка, прицеп для перевозки хлопка, два мула, крытая повозка и грузовичок. У отца с ними была какая-то довольно туманная договоренность насчет того, что ему принадлежит какая-то часть всего этого имущества. Купчая на землю была оформлена на Илая и Рут Чандлер.

Реальный доход имели лишь те фермеры, которые сами владели землей. Арендаторы, такие как мы, стремились хотя бы уравнять расходы с доходами. В самом скверном положении находились издольщики: они были обречены на вечную бедность.

Целью отца было заполучить во владение сорок акров земли, свободной от долгов и закладных. Мама о своих мечтах никогда не распространялась, прятала их, чтобы делиться только со мной — по мере моего взросления. Но я уже знал, что она очень хотела навсегда забыть о сельской жизни и твердо намеревалась сделать все, чтобы я не стал фермером. К тому времени, когда мне исполнилось семь, она и меня заставила уверовать в это.

Когда она убедилась, что мексиканцы устроились нормально, то послала меня разыскать отца. Было поздно, солнце уже скатывалось за деревья, что росли по берегам Сент-Франсис-Ривер, так что ему уже пора было в последний раз завесить мешок с собранным хлопком и закругляться на сегодня.

Я шел босиком по вытоптанной тропе между двумя хлопковыми полями, высматривая отца. Почва здесь была черная, плодородная. Отличная почва была в дельте Арканзаса, и урожаи она давала богатые, чего было вполне достаточно, чтобы навсегда привязать к себе. Впереди я завидел прицеп и понял, что отец движется к нему.

Джесси Чандлер был старшим сыном Паппи и Бабки. Его младшему брату Рики было девятнадцать — он сейчас воевал где-то в Корее. Еще у них были две сестры, но те сбежали с фермы, едва закончив среднюю школу.

А мой отец не сбежал. Он был твердо намерен стать фермером, как его отец и дед, вот только он хотел стать первым Чандлером — владельцем своей собственной земли. Не знаю, думал ли он хоть когда-нибудь о том, чтобы попробовать жить подальше от хлопковых полей. Как и мой дед, он здорово играл в бейсбол, и я был почти уверен, что в какой-то момент своей жизни он даже мечтал о славе игрока первой лиги. Но в 1944 году под Анцио, в Италии, он получил немецкую пулю в бедро, так что бейсбольная карьера ему больше не светила.