Александр Андрианов - Живая очередь Страница 5

— Чем, например?

— Читаю газеты, смотрю телевизор, любуюсь из окна на прохожих …

— А люди? С людьми-то ты общаешься?

— Нет. Почти нет. Разве по случайности, как с тобой сейчас.

— Это, брат, совсем не дело. Человек без общения не может. Я вот тоже раньше примерно так жил. А еще, бывало (сейчас и вспомнить стыдно), на лавочке сидел возле дома и ворчал на всех подряд. То ругался, что машину не так припарковали, то на молодежь шумную покрикивал. Но знаешь, как сюда попал, и с людьми этими меня жизнь свела, понял, что занимался никому не нужной ерундой. Не было у меня нормального человеческого общения. Вот и рявкал на всех от злости, сам того не сознавая. Вот как ты примерно.

— А ты меня по себе не равняй, — возмутился Дмитрий Петрович. — Я делами важными занимаюсь. Меня в подъезде каждый знает и уважает.

— Про уважение спорить не буду. Жизнь мы с тобой большую прожили, и опыт за плечами у нас имеется. Как такое не уважать? А вот про важные дела — заинтересовал. Позволь полюбопытствовать, что же ты такое делаешь?

— Участковому помогаю журналистов нерадивых отлавливать, которые сюжетики свои чернухой и пошлятиной сдабривают да на телевидение пускают.

— Э, брат, как высоко летаешь, — улыбнулся Андрей. — Да будет тебе известно, что участковый так и называется лишь потому, что за участком своим присматривает. И журналистами с телевидения вовсе не он занимается. У него своих забот хватает.

— Ясное дело. Так ведь он в органы соответствующие мое заявление отправит, а уж там, наверху, разберутся.

— Ага, как же… У них убийств нераскрытых выше крыши и изнасилований, а они все бросят и твоими доносами заниматься будут. Как бы не так!

— Да быть такого не может. Нельзя же заявление так просто проигнорировать?

— Ну а ты хоть раз слышал про суд над журналистом по твоему заявлению? Или хотя бы об увольнении этого журналиста?

— Нет, но…

— Вот то-то и оно. Так что, брат, не нужна по сути никому твоя писанина, извини, если разочаровал. В жизни ведь всякое бывает: некоторые водкой забываются, другие — делами разными свое одиночество скрашивают. Как я раньше, а ты сейчас. Но нельзя избегать человеческого общения и отгораживаться от всех стеной. Какая разница — шестьдесят тебе лет или семьдесят? Жизнь не заканчивается на этом. Можно делать какие-то дела, можно заботиться о других, если тебе так легче, но ведь и о себе забывать не стоит. Нельзя всегда отдавать, необходимо что-то получать взамен. А что нам, старикам, надо? Простое человеческое общение… Этого, знаешь, как многим не достает? Не все ведь к нам сюда захаживают. А в других поликлиниках такого нет, во всяком случае, я не видел…

— Ну а почему дома нельзя собираться? Что такого в этой поликлинике?

— Дома… А ты сам подумай. Так просто дома ведь не посидишь. Гостей покормить надо, чаем напоить. А такую ораву людей разве прокормишь? На себя-то не всегда хватает, сам знаешь, какая сейчас жизнь. К тому же, мы ведь не хотим от других отгораживаться. Мы со всеми стараемся общаться. Или просто поздороваться. Это ведь тоже очень важно… Ладно, а что у тебя все-таки стряслось?

— Гипертония у меня. А врачиха клинику мне посоветовала, где один только осмотр 15 тысяч стоит. Где ж мне их взять?

— А… Лизка-то. Да она для той самой клиники клиентов регулярно поставляет, и деньги ей хорошие за это платят.

— Так это ведь незаконно!

— Законно-незаконно, а она с ребенком одна живет, без мужа. Надо ж ей как-то кормиться. А на нищенскую зарплату не особенно разгуляешься. Сам понимать должен.

— Ну а мне-то что делать?

— Я же сказал. Мы здесь все друг другу помогаем. И тебе поможем. Есть у меня один знакомый — Кирилл. Тоже здесь появляется время от времени, но не так часто, как мы. Он завтра прийти должен. Кирилл ведь раньше врачом работал и на всяких болезнях собаку съел.

— Что ж он сюда приходит, раз такой шибко грамотный?

— Все для того же. Для человеческого общения. Он ведь тоже одинокий, как мы. А тебе обязательно поможет. Ты подходи завтра.

— Приду. Чего еще делать-то остается. Спасибо.

— «Спасибо» завтра скажешь. И не мне, а Кириллу. Давай, не пропадай. Хочешь, познакомлю тебя с Софьей, Ильей, Сергеем, с другими людьми? Я тут почти всех знаю.

— Лучше не сегодня. Мне твои слова еще переварить надо.

— Что ж, переваривай. Завтра мы все здесь будем. Так что случай познакомиться обязательно представится. Удачи!

Глава 5

Слова Андрея произвели на Дмитрия Петровича впечатление, но пенсионер был далек от эйфории. Он боялся и испытывал сомнения. «Я иду туда только для того, чтобы встретиться с этим Кириллом, — убеждал себя старик. — Только для этого. И совсем не хочу стать таким же бездельником, как остальные. Это они несчастные и одинокие, а я не такой. Совсем не такой. Я не одинок. Совсем даже не одинок. Я только поговорю с Кириллом и уйду оттуда. Чего мне там делать? Меня ждет корреспонденция, потом нужно убраться в квартире, посмотреть телевизор. Дел по горло. Не буду же я сидеть в поликлинике весь день, как все они. Это совсем ни к чему»…

Убедив себя в этом, Дмитрий Петрович улыбнулся отражению в зеркале и вышел из дома. Погода была прекрасной, и пенсионер с наслаждением подумал о том, как сегодня после обеда будет наблюдать в окно за детьми, спешащими из школы домой. Они с радостными улыбками будут крутить в руках ранцы, набитые учебниками, и весело смеяться. Он помашет им рукой, а они наверняка ответят ему тем же. Во всяком случае, Дмитрий Петрович очень любил, когда дети замечали его, сидящего у окна, и видя, что за ними наблюдают, принимались еще активнее смеяться и прыгать, а порой и гримасничать. Это очень умиляло Дмитрия Петровича, и к своему стыду он порой тоже строил им забавные рожицы. Но только тогда, когда кроме детей на улице никого не было. Совсем не дело, если кто-нибудь из взрослых увидит это. Еще подумают что-нибудь…

— Дима, привет! — окликнул его Андрей, когда старик оказался возле поликлиники.

— Добрый день, — ответил Дмитрий Петрович.

— Рад, что ты пришел, — сказал Андрей.

— Даже не знаю, стоило ли?

— Конечно, стоило. Сам убедишься скоро. Кирилл уже многим помог. И тебе обязательно поможет.

— А может, ему денег надо дать?

— Кому? Кириллу? Ну ты насмешил. У нас здесь не принято за добрые дела деньги предлагать. Это за пределами поликлиники тебе никто ничего бесплатно не сделает, а здесь все совсем по-другому. Здесь у нас знаешь какая главная валюта?

— И какая же?

— Всего лишь одно слово. «Спасибо».

— И все?

— И все. Ладно, не будем терять время. Не знаю, пришел уже Кирилл или нет, но даже если его еще нет, я тебя пока со всеми познакомлю.

— Со всеми — это с кем?

— Ну, начнем, пожалуй, с пса Шарика.

— Это та дворняжка, которая всех встречает у поликлиники?

— Она самая. Подружился уже с ней?

— Не знаю… Собака как собака.

— Нет, Дима, это не просто собака. Это наша местная охрана и надежный друг. Мы его все очень любим.

— И кого же он охраняет?

— Да нас всех и охраняет. Знаешь, какой умный пес. Однажды пьяная компания приперлась сюда и окна бить начала. Просто так. Повеселиться им, видимо, захотелось. А что баба Дуня одна сделает? Она хоть и стоит на охране, но у нее ведь кроме свистка нет ничего. Так Шарик выскочил и всех их разогнал. Сам, конечно, тоже пострадал, но мы его всей поликлиникой выходили. И правило у нас негласное есть. Когда мы сюда приходим, обязательно подкидываем ему что-нибудь. Кто сальца, кто косточку, кто печенье. Что можем, то и приносим.

В подтверждение своих слов Андрей достал из кармана кусочек сыра и вручил его псу, который, как всегда, выбежал встречать гостей. Андрей ласково потрепал его по макушке, почесал за ухом, а собака радостно завиляла хвостом и даже лизнула его в щеку. У Дмитрия Петровича не было с собой ничего вкусненького, и он поймал себя на мысли, что ему искренне жаль, что он не может его покормить. Это было как наваждение. Ведь пенсионер никогда не любил собак, особенно бродячих…

Андрей сдержал свое обещание познакомить Дмитрия Петровича со всеми обитателями поликлиники и начать решил с той самой бабы Дуни, которая стояла на вахте и встречала всех пациентов сразу вслед за псом Шариком.

— Долгих вам лет, баба Дуня, — сказал Андрей, обнимая старушку

— И тебе, милок, не хворать, — ответила она.

Дмитрий Петрович никогда не обращал особого внимания на вахтершу, а сейчас, присмотревшись к ней, заметил, что лет ей, пожалуй, не меньше девяноста. Было невозможно понять, как в этом божьем одуванчике, достигавшем отнюдь не высокому Андрею груди, теплилась жизнь. Однако морщинистая, исхудавшая, едва стоявшая на ногах старушка, не вызывала отвращения. Наоборот, ее хотелось обнять и прижать к себе. Дмитрий Петрович уже долгое время считал себя стариком, но по сравнению с бабой Дуней он выглядел настоящим юнцом.